Читать интересную книгу Заговор конца света - Константин Максимов

Интересно, что уже в самом начале повести мы становимся свидетелями успешной кооперации представителей всех основных человеческих видов. Исследовательский отряд, отправляющийся в Зону, составляют Кирилл (неоантроп), Шухарт ("хищник") и Тендер (диффузный). Причина успеха столь разнородной по видовому составу экспедиции кроется в распределении функций среди ее участников. Самое главное, что отряд возглавляет Кирилл. Шухарт (в качестве проводника) и Тендер (на подхвате) находятся у него в подчинении. Пусть Рэдрик Шухарт, один из лучших сталкеров, способен пройти по Зоне намного дальше своих попутчиков, но только Кирилл знает, куда необходимо идти и зачем. В результате сделанное им открытие принадлежит к тем немногим достижениям человеческой мысли, каждое из которых "разом зачеркнуло целое поле недавно процветавших теорий и вызвало к жизни совершенно новые идеи".

К сожалению, на протяжении человеческой истории гораздо чаще реализовалась совсем другая модель видового взаимодействия. В финале повести экспедицию к Золотому Шару, исполняющему желания, ведет непосредственно Рэдрик Шухарт, а ее идейным вдохновителем выступает сам Стервятник Барбридж. Кирилл давно мертв, тогда как Стервятник процветает. Шухарт небезосновательно полагает такой расклад нормой: "Я всю свою жизнь только и вижу, как умирают Кириллы да Очкарики, а Стервятники проползают между ихними трупами...".

Неожиданная, но закономерная катастрофа подстерегает его буквально в нескольких шагах от вожделенной цели. Страшное осознание: "Я животное. <...> У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать...". Лишенный направляющей воли "человека разумного", этот совершенный механизм по достижению целей любой ценой разваливается на глазах, не выдержав минимальной рефлексии. Что касается знаменитого пассажа о "счастье для всех" - чужие слова, повторенные Шухартом безо всякой мысли, - то в свете реальной практики по принудительному осчастливливанию, ныне слишком хорошо известной, он вызывает не столько умиление, сколько ужас. Ведь это "счастье" УЖЕ основано на крови: молодой Артур, сын Стервятника, хладнокровно принесен Шухартом в жертву золотому Молоху. Обязательность жертвы является здесь непременным условием исполнения желаний, поэтому и заказывать их могут одни лишь убийцы...

"...а в горах отверзаются пещеры, и выходят из них, держась за руки, карлики и уроды, ночь добра, кричат они, ночь добра, всем добро, всем, вам, вам, и вам, и вам!" [4].

Утопическое сознание восходит к наиболее архаичным пластам коллективного бессознательного, воскрешающих образ тотального А-поведения - абсолютного стадного инстинкта. Недостижимый идеал, на который неявно ориентируются любые проекты переустойства общества. В том числе и самые современные, апеллирующие к новомодным демократическим свободам, что превосходно продемонстрировано в "Годе Лемминга".

Вечные ценности не стареют. "Население любит стабильность и уверенность в завтрашнем дне" [11]. И любит, заметим, гораздо больше "такой размытой материи, как свобода". Поэтому диффузное большинство чувствует себя вполне комфортно даже под колпаком могущественных Служб, формально контролирующих все возможные вредоносные факторы. Ради заботы о себе любимом можно простить многое... Хотя на практике под разнообразными благовидными предлогами контролируется вообще все, что поддается контролю.

Чем-то общество, описанное А. Громовым, напоминает мир Л. Шепарда. Обыватель получает возможность играть в народную демократию, сколько его душе угодно - и полезно (повышается социальная адаптация, а следовательно, управляемость), и главное, безопасно. Службы, пекущиеся о его физическом и духовном здоровье, не дадут выйти за социально приемлемые рамки. В свою очередь, Службы находятся под полным контролем Кардинала, их создателя и бессменного координатора. За Кардиналом нет никого, и сам он - едва ли не символическая фигура, подобно бессмертным Капитанам существующий (преимущественно) в виде изображения на экране: "за последние двадцать лет он нисколько не изменился. Лыс. Бодр. Вечен".

Меняются только окружающие его люди, на суету которых Кардинал взирает в лучшем случае с любопытством, как на игры глупых хищников: "Их жизнь смешна и ничтожна, и они изо всех сил делают ее еще смешнее и ничтожнее, а вот поди ж ты - боятся. Дрожат, но упрямо лезут вверх, работают локтями - и потеют..." [11].

Глава 7.

Волкодав прав, а людоед - нет.

А. Солженицын.

"Любая власть есть преступление, она является им автоматически, хочет она того или нет" [11]. Лучше кого бы то ни было это понимал сам Кардинал, только вот истинную причину предпочитал не афишировать. Все же его рассуждения о невозможности абсолютно благого действия на ответственном посту и т. п. банальности лишь лукавые отговорки прожженного интригана. Тщательно скрываемая тайна Кардинала заключалась в полной нелегитимности его собственной власти.

Подлинная личность человека, более известного под прозвищем Кардинал, навсегда осталась тайной. "После его смерти не было обнаружено никаких записей личного характера". По сути анонимность - крайняя степень самозванства, не случайно оно оказалось заложено в основание пирамиды власти, выпестованной Кардиналом. Почти все функционеры были сиротами, помнящими родителей. Причем среди родителей, как на подбор, преобладали известные люди, проявившие себя на государственной службе. Только Малахову Кардинал открыл тайну: "Фамилию ты получил в детдоме, гипновнушение - в интернате". Подобным образом скрывалось сомнительное происхождение подавляющего большинства функционеров, судьба которых в точности соответствовала поговорке: "из грязи да в князи".

Существуют два радикально отличных типа властных отношений, отражающих "этическую несводимость" основных человеческих видов "хищников" и диффузных. Природа "хищной власти" коренится в неоднородности индивидов по параметру воли. В соперничестве за место в иерархии "хищники" ("люди длинной воли") получают неоспоримое преимущество, так как они в минимальной степени связаны социальными нормами. Табельные пистолет и мозгокрут, положенные каждому функционеру во властной структуре Кардинала, одновременно символизируют ее непременные атрибуты: убийство и гипнотическое внушение.

Любая кризисная ситуация, ведущая к дезорганизации прежних социальных институтов, и как следствие - к размыванию социальных норм, особенно благоприятствует "хищникам" всех разновидностей. Наступает их время - период тотальной аномии (*), регрессия к древнейшим, докультурным формам существования. Борьба за выживание в этом случае ведется по законам животного мира, и побеждает в ней не человек, а сверхживотное - суперагрессор ("крысиный король"). "Хорошую я систему сделал, когда все здесь летело вверх тормашками, - не без недостатков, но работающую... Вовремя понял, что есть уникальный шанс, свернул шеи всем, кто мешал и слишком рьяно помогал...", - ностальгически вспоминает Кардинал.

-----------------------------(*) Буквально "аномия" - исчезновение нормы (термин введен известным социологом Э. Дюркгеймом). Впечатляющая модель тотальной аномии создана У. Голдингом в его романе "Повелитель мух". -----------------------------

"Всякий субъект власти - узурпатор, ибо ради удержания власти ему приходится все время ее захватывать" (В. Подорога). Насильственный захват власти одновременно ставит ей предел, ограниченный личной волей субъекта (раз нет других оснований, помимо "воли к власти"). Поэтому власть может принадлежать лишь на определенных условиях, диктующих создание властного режима. Устойчивость последнего обеспечивается путем создания различных механизмов сдерживаний и противовесов в отношении потенциальных конкурентов, что ведет к дальнейшей дифференциации власти: структуры, подчиненные лично Кардиналу, "которых и нацбез боится", ограничивают всевластие Служб.

Логическим завершением становится формирование мощной системы, подавляющей в зародыше любые разрушительные импульсы. Энергия высшего аппарата власти затрачивается исключительно на поддержание существующего баланса - равновесие сил пауков в банке. В обществе наступает стагнация (в мире "Года Лемминга" изящно именуемая "научно-технической депрессией"), исчезает импульс к дальнейшему развитию. Первый же серьезный кризис, влекущий неизбежное обострение борьбы за власть, может стать для этого общества последним - как это описано в "Мягкой посадке". В жестокой борьбе за выживание снова возобладают законы стаи, и человечество вновь двинется по тому же порочному кругу...

Если режим "хищной власти" можно сравнить с вавилонской башней, то организацию существования людей в соответствии с определенными сакральными нормами вернее всего уподобить "лестнице Иакова", соединяющей косность Земли с чистотой Неба. На социальном плане знание Закона (высшей реальности) воплощается в форме Священной Империи. Иерархия здесь имеет "спасительный" характер - как проекция надприродной вертикали человеческой эволюции на социальный организм. При этом даже самый обычный (диффузный) человек естественным образом, вовлекаясь в социальную практику, приобретает все возможности для духовного роста, вплоть до наболее высоких, надличностных сфер.