Читать интересную книгу Тропы песен - Брюс Чатвин

Ночные насекомые роились вокруг пары фонарей-«молний».

Гости бродили по саду, держа бумажные тарелки с едой. Кто-то сидел на земле группками и смеялся, кое-кто сидел на складных стульях и вел серьезные беседы. Среди них были медсестры, учителя, юристы, лингвисты, архитекторы. Все эти люди, как я догадался, были так или иначе связаны с аборигенами – работали или с ними, или для них. Они были молоды и обладали выносливыми ногами.

Среди гостей был только один абориген – долговязый мужчина в белых шортах с бородой, развевавшейся по ветру ниже пупа. У него на руке висла девушка-полукровка. Ее волосы были туго стянуты лиловой косынкой. Мужчина молчал, предоставляя слово ей.

Она жалобным тоном рассказывала о том, что городской совет Алис предложил запретить распитие спиртного в общественных местах.

– Где же нашим людям пить, – возмущалась она, – если им запретят пить в общественных местах?

Потом я увидел, как через весь сад ко мне направляется спортсмен-зануда. Он переоделся в футболку с символикой Движения за земельные права и удлиненные сине-зеленые шорты. Надо заметить, лицо у него было довольно приятное, хоть и с кисловатым выражением. Звали его Киддер. Резкий, восходящий тон, которым он завершал каждую свою фразу, придавал каждому его утверждению, даже самому догматичному, неуверенную и вопросительную интонацию. Из него вышел бы отличный полицейский.

– Как я уже говорил тогда в пабе, – сказал он, – эпоха таких исследований уже кончилась.

– Каких это – «таких» исследований?

– Аборигенам уже осточертело, что за ними подглядывают, как за зверюшками в зоопарке. Они призвали положить этому конец.

– Кто призвал положить этому конец?

– Они сами, – сказал он. – И их общинные советники.

– И вы – один из них?

– Да, – скромно подтвердил он.

– Означает ли это, что я не могу поговорить ни с одним аборигеном, не попросив предварительно разрешения у вас?

Он выставил вперед подбородок, опустил веки и посмотрел в сторону.

– Не желаете ли, – спросил он, – пройти обряд инициации?

И добавил, что если я пожелаю, то мне придется подвергнуться обрезанию, если я еще не обрезан, а затем еще и подрезанию: последнее, как мне конечно же известно, состоит в том, что тебе сдирают кожу с уретры, как банановую кожуру, а затем делают там надрез каменным ножом.

– Спасибо, – ответил я. – Я лучше воздержусь.

– В таком случае, – заметил Киддер, – у вас нет права совать нос в дела, которые вас не касаются.

– А вы прошли инициацию?

– Я… э… я…

– Я спрашиваю: вы прошли инициацию?

Он провел пальцами по волосам и заговорил более любезным тоном.

– Полагаю, вас следует ознакомить с некоторыми стратегическими решениями, – сказал он.

– Я весь внимание.

И Киддер, развивая тему, стал говорить о том, что священное знание является культурной собственностью туземных народов. Все знания такого рода, которые попали в руки белых людей, были исторгнуты у аборигенов или обманом, или силой. И теперь их следовало депрограммировать.

– Знание есть знание, – возразил я. – От него не так-то просто избавиться.

Он со мной не согласился.

«Депрограммирование» священных знаний, продолжал он, означает следующее: нужно изучить архивы, где собраны неопубликованные материалы, касающиеся аборигенов, а затем вернуть все важные страницы полноправным «владельцам». Это означает, что авторские права нужно отобрать у автора книги и передать описываемому в ней народу; фотографии нужно возвратить изображенным на них людям (или их потомкам); звуковые записи – тем, чьи голоса на них записаны, и так далее.

Я слушал Киддера и ушам своим не верил.

– А кто же будет устанавливать, – спросил я, – кто именно является этими «владельцами»?

– У нас есть способы добывать такого рода сведения.

– Это ваши способы – или их способы?

Он не ответил. Вместо этого, сменив тему, поинтересовался, знаю ли я, что такое чуринга.

– Знаю, – ответил я.

– И что же такое чуринга?

– Священная табличка, – сказал я. – «Святая святых» аборигена. Или, если угодно, его «душа».

Обычно чуринга представляла собой пластинку с овальным концом, вырезанную из камня или древесины мульги, испещренную узорами, в которых представлены странствия героя Времени Сновидений, приходящегося Предком владельцу чуринги. Согласно законам аборигенов, ни один непосвященный никогда не имел права глядеть на такую табличку.

– Вы когда-нибудь видели чурингу? – спросил Киддер.

– Да.

– Где?

– В Британском музее.

– А вы понимали, что, глядя на нее, вы поступаете незаконно?

– Никогда еще не слышал подобных нелепостей.

Киддер сложил руки и смял пустую пивную банку: кла-ац! Грудь у него ходила ходуном, как у зобастого голубя.

– Людей убивали и за меньшие проступки, – заявил он.

Я с облегчением заметил Аркадия, который шел по лужайке в нашу сторону. На тарелке у него была горка капустного салата, а по подбородку стекала майонезная струйка.

– Я так и знал, что вы споетесь, – улыбнулся он. – Парочка говорящих голов!

Киддер растянул губы в тугой усмешке. Он совершенно несомненно притягивал к себе женщин. Возле нас уже давно нетерпеливо переминалась темноволосая девушка, явно сгоравшая от желания поговорить с ним. Теперь она воспользовалась случаем. Я тоже воспользовался случаем, чтобы убраться прочь и добраться до еды.

– Ты должен мне кое-то объяснить, – сказал я Аркадию. – Кто такой этот Киддер?

– Богатенький парнишка из Сиднея.

– Я имел в виду – что он делает для Движения борцов за земельные права?

– А, там он никто и ничто. У него просто есть свой самолет. Летает туда-сюда, доставляет сообщения. Вот и чувствует себя очень важным.

– Летчик-чурбан, – сказал я.

– Он неплохой малый, – возразил Аркадий. – Так я по крайней мере слышал.

Я взял еще немного салата, и мы подошли к Мэриан. Она сидела на коврике и разговаривала с барристером. На ней было другое платье – еще более линялое и обтрепанное, чем в прошлый раз, с узором из японских хризантем. Лохмотья шли ей. Лохмотья были ее стилем. Любая другая одежда, кроме лохмотьев, смотрелась бы на ней безвкусно.

Она подставила мне обе щеки для поцелуя и сказала, что рада, что я еду.

– Куда?

– В Миддл-Бор, – ответила она. – Надеюсь, ты правда едешь?

– А ты тоже?

– Я тоже. – Она искоса взглянула на Аркадия и сощурилась. – Я же не разлей вода с Великим Герцогом.

Она рассказала, что у женщин-аборигенок есть свои песенные циклы, а следовательно, и другие священные места, нуждающиеся в защите. Мало кто знал об этом до недавнего времени: дело в том, что женщины куда более скрытны, они неохотнее расставались со своими тайнами, чем мужчины.

– В любом случае, хорошо, что ты едешь, – улыбнулась она. – Будет весело.

Она познакомила меня с барристером:

– Брюс, это Хьюи.

– Как поживаете?

Он ответил на мое приветствие медленным наклоном головы.

У него было бледное продолговатое лицо, он четко и педантично выговаривал слова; а веснушки, очки в стальной оправе и хохолок мышиных волос на макушке придавали ему вид лучшего ученика в школе. Когда на него упал свет лампы, стали заметны морщины и усталость у него на лице.

Он зевнул.

– Не поискать ли нам стул, друг мой? Я больше ни минуты не могу стоять, а сидеть на полу я просто ненавижу. А вы нет?

Я нашел два стула, и мы уселись. Аркадий с Мэриан тем временем ушли куда-то обсуждать предстоящую поездку.

Барристер весь день был в суде – защищал чернокожего паренька, обвиняемого в убийстве. Завтра ему тоже предстояло провести весь день в суде. Он был родом из Новой Зеландии. Учился в частном учебном заведении в Англии, потом работал в адвокатуре в Лондоне.

Мы поговорили о деле Лосона, которое слушалось в суде Алис. Лосон был дальнобойщиком. Когда он, явно пьяный, зашел в бар при мотеле где-то на Равнине, хозяйка отказалась продавать ему спиртное. Тогда он снова вышел на свет палящего полуденного солнца, отцепил трейлер, а через двадцать минут на скорости 50 км в час въехал в тот самый бар, убив пятерых посетителей и ранив еще двадцать человек.

После этого происшествия Лосон скрылся в буше, а когда его разыскали, он утверждал, что ничего не помнит.

– Вы ему верите? – спросил я.

– Верю ли? Конечно верю! Мистер Лосон – человек очень симпатичный и правдивый, а его компания страшно нагружала его работой. А защищать его трудно потому, что он не был пьян: он находился под наркотиками.

– Под какими именно?

– Под амфетаминами, бедняжка! Он пять дней глаз не смыкал. Ведь все дальнобойщики, все до одного, буквально сидят на амфетаминах! Суют их в рот, как конфетки! Раз, два, три, четыре, пять, и – уууу! – только их и видели. Неудивительно, что он был слегка обторчанный.