— Ну, не так хорошо, как ты, радость моя, — отозвался Уэскотт, протягивая руку с явным намерением дружески хлопнуть гостью пониже спины. Катриона встретила это движение возмущенным взглядом, но такая реакция лишь усилила озорной блеск в глазах мужчины.
— Учитывая столь неприятные обстоятельства, признаюсь, я довольна, что хорошее настроение не покидает тебя и здесь.
Выпятив губы, Катриона наклонилась, намереваясь приложиться к щеке Саймона сухим поцелуем. Но в последнее мгновение он повернул голову так, что поцелуй пришелся в уголок его рта.
Катриона залилась краской, быстро отпрянула и отошла подальше от Уэскотта.
Растроганный нежной встречей брата и сестры, пожилой тюремщик даже вытащил из кармана замусоленный носовой платок и принялся вытирать глаза.
— Ваша сестра, сэр, хочет немного побыть наедине с вами. Так что я пойду выпью чаю, а вы пока можете поговорить по душам.
— Нет!
Сообразив, что сделала ужасную ошибку, Катриона отчаянно метнулась к двери. Но было уже поздно, надзиратель успел выскользнуть из камеры и уже запирал дверь снаружи. Катриона оказалась в клетке тигра.
Понимая это, она решила попытаться восстановить потерянное самообладание, чтобы не оказаться жертвой этого тигра по-настоящему.
Она спокойно повернулась лицом к Уэскотту, и тот встал с дивана. Катрионе показалось, что раньше он не был таким высоким. Плечи стали шире, бедра стройнее. На Саймоне не было ни мундира, ни жилета, только замшевые брюки и белая батистовая рубаха с длинными рукавами. Из-под широко распахнутого ворота виднелся треугольник мускулистой груди, слегка поросшей золотистыми волосками. Катриона никогда, даже в самых смелых грезах, не могла себе представить, что через столько лет чарующее воздействие этого человека окажется для нее таким сильным. Но именно так влияла на ее чувства таинственная мужская магия зрелости и опыта.
— Я ужасная лгунья, — призналась Катриона.
— Знаю. Потому-то наша мамочка и любила меня сильнее.
Уловив упрек в ее взгляде, Уэскотт насмешливо наклонил голову.
— Но если ты солгала и ты не дочка моего папаши, хотя бы и незаконнорожденная, то для чего ты явилась сюда? Может быть, ты хочешь меня убить или… — он скептическим взглядом окинул стройную талию, подчеркнутую изящным покроем алого редингота, — или обвинить, будто я сделал тебе ребенка?
— Но как же, я ведь… — Катриона не сразу нашлась с ответом, и на помощь ей пришло женское любопытство. — А с вами это часто бывает?
Саймон пожал плечами:
— По крайней мере, раз в неделю бывает. Иногда и по два раза, по вторникам.
Кривая улыбка Уэскотта мешала понять, дразнит ли он ее либо подшучивает над собственной репутацией.
— Так вот, если ты пришла меня убить, то, боюсь, моя песенка спета. Я бы мог сам предложить тебе шарф, ты бы меня им легко задушила, но у меня, его нет. Забрали, чтобы я не повесился. Ну, никак не хотят лишать палача его удовольствия.
— Я наводила справки, за долг в семь тысяч фунтов и соблазнение дочки судьи не полагается казнь через повешение.
— Ты не знаешь этого судью. — Саймон вновь опустился на край дивана и потянулся рукой вниз.
Опасаясь, что он выхватит какое-нибудь оружие, Катриона нервно отшатнулась к двери. Но в руке Уэскотта появилась наполовину опустошенная бутылка портвейна.
Затем столь же эффектно он вытащил из-под дивана два бокала.
— Сидя здесь, забываешь хорошие манеры. Не угодно ли выпить со мной?
— Нет, благодарю.
Катриона проследила взглядом, как Саймон плеснул в один из бокалов темно-красный напиток, и добавила:
— Как я могла забыть, что вы ожидали гостью совсем иного сорта. Представляю ваше разочарование.
Мужчина метнул из-под золотистых ресниц какой-то загадочный взгляд.
— Не сказал бы так. Удивлен, не скрою, но отнюдь не разочарован.
— Мы с вами когда-то встречались, хотя вряд ли вы об этом помните.
Катриона подумала, что она-то, напротив, вряд ли когда-нибудь забудет ту их встречу.
— Вы слишком плохо обо мне думаете, мисс Кинкейд.
По-детски непосредственный взгляд Саймона мог бы растопить льдину.
От неожиданности Катриона даже приоткрыла рот.
Уэскотт игривым движением поднял бокал.
— Никогда не забываю красивых девушек. Катриона быстро пришла в себя.
— В тот раз вы приняли меня за мальчишку.
С нескрываемым удовольствием Саймон окинул ее фигуру быстрым оценивающим взглядом, демонстративно задержавшись на пышных выпуклостях груди.
— Могу обещать, что не повторю подобной ошибки. Он сделал глоток портвейна и добавил с иронической интонацией:
— Неужели вам в голову могло прийти, что я способен забыть цветущую шотландскую красотку, от которой пахнет свежескошенным сеном и печеньем с корицей и у которой единственный защитник — дикий рыжий котенок по имени Красавчик принц Чарли?
— Его зовут Роберт Брюс. Полагаю, вы не забыли и мою кузину, — не удержавшись, съехидничала Катриона.
Уэскотт прищурился с невинным видом:
— А разве была кузина?
— Вы должны помнить Элис. Вы еще тогда почти соблазнили ее, когда меня угораздило свалиться с сенного чердака прямо вам на спину.
— Да, да, да, как же я мог забыть ту милашку… — Саймон наморщил лоб. — А как ее звали?
— Элис.
— Точно, вспоминаю прелестную Амелию. — Мужчина приложил руку к сердцу. — Я с такой нежностью вспоминал о ней каждый день с тех пор, как нас разлучила жестокая судьба.
С трудом, удержавшись от улыбки, Катриона медленно протянула руку к шали, висевшей на каменной стене.
— Какая странная тюрьма. Позволяют заключенному пить вино, курить табак, принимать женщин легкого поведения.
— Чертовски не хочется разрушить ваши наивные представления, моя дорогая, но состоятельные люди, лишенные свободы, всегда так ценили старинный обычай подкупать своих тюремщиков.
Он снова поднял бокал и подыскал подходящий тост, чтобы выпить до дна:
— Дай Бог здоровья этому доброму стяжателю. Катриона нахмурилась:
— Мне это непонятно. Если у вас есть средства, то почему вас здесь держат как должника?
Уэскотт недовольно поморщился:
— Я бы лучше сказал «иллюзия средств». Здесь все знают, что мой отец — герцог Болингброк. И не верят, что даже самый жестокосердный аристократ допустит, чтобы его незаконнорожденный сын сгнил заживо в Ньюгейтской тюрьме. Надеются, что в один прекрасный момент он подкатит к воротам в карете, запряженной четверкой лошадей, и станет швырять монеты из толстенного кошелька налево и направо, к вожделенной радости здешних плутов.