— О мистере Пембертоне, — прервал меня Робби. — Ты имеешь в виду Николаса Пембертона, того самого режиссера?
— Ну да. Но откуда ты его знаешь?
— О, кое-что доводится слышать. — Робби снял руку со штурвала и, дурачась, приподнял мне подбородок. — Не забывай, что и мне доводилось жить в большом мире!
Я согласилась, хотя почему-то всегда воспринимала его как плоть от плоти Сассекса. Хотя он был нашим соседом, только сейчас, как ни странно, мне пришло в голову, что, в сущности, я очень мало знала о Робби.
— Ладно, продолжим! — сказал он. — Не стоит останавливаться на полном ходу. Итак, я предполагаю, что Николас Пембертон выбрал Холлиуэлл-Грейндж и предложил приличную сумму за использование дома по своему усмотрению. В этом и состояла суть его предложения?
Я улыбнулась:
— Именно так.
— Но вы не собираетесь его принимать?
Я отвела глаза. И опустила руку за борт, чувствуя, как тугие струи воды спеленали ее, словно щупальца. Какую-то долю секунды я боролась с искушением рассказать Робби, как мне не понравился этот замысел, пусть даже другого бы хода не было; как мы узнали все в последнюю очередь и как я боялась, что в конечном итоге мама соблазнится преимуществами, которые ей сулил этот жесткий напористый тип, работающий в области, известной безжалостным отношением к людям. Но широко известная преданность семье, которой всегда отличался род Вогенов, не позволила мне произнести ни слова. Наконец я подняла взгляд на Робби. Брови его сошлись на переносице, и, не отводя глаз, он внимательно смотрел на меня сверху вниз.
Стараясь говорить небрежно, я ответила:
— Да, Робби, мы не собираемся его принимать. Мы его уже приняли.
Лицо его, которое вроде начало проясняться, снова потемнело. Как ни странно, на нем проступил гневный румянец. Я подумала, что представления не имела, какое значение эти места, и особенно Холлиуэлл-Грейндж, имели для него.
— Я просто не могу поверить, — наконец тихо сказал он. — Не могу.
Я сцепила пальцы на коленях.
— Это чистая правда.
— Но вы, должно быть, сошли с ума! Вы хоть подумали, чем это кончится? Да они наводнят всю деревню. Они ее просто затопчут. Можете вы себе это представить? Эти места никогда уже не будут такими, как раньше!
Его слова настолько повторяли мои мысли, что я промолчала. Я сидела, глядя на свои сцепленные пальцы, и чувствовала, как солнце печет мне спину.
— И Холлиуэлл-Грейндж! — с силой сказал он. — Как только из его стен уйдут мир и покой, они уже никогда больше не вернутся в них! По саду будут ездить грузовики, уничтожая газоны! На ступеньки наложат пандусы! Продырявят стены! Разнесут двери, чтобы те стали пошире! И когда вы вернетесь, то не узнаете свой дом!
— Мы не будем выезжать из него, — возразила я.
— Вы не… что?
— Выезжать. Мы остаемся в Холлиуэлле. Мистер Пембертон пообещал матери, что отведет нам помещение. Две или три верхние комнаты, которые ему не нужны.
Теперь настала очередь Робби промолчать. Похоже, он несколько минут стоял, набрав в грудь воздуха, и наконец, взорвался справедливым возмущением.
— Значит, мистер Пембертон пообещал, так? — сказал Робби, говоря едва ли не тем языком, которым я разговаривала с Таней неделю назад. — До чего любезно с его стороны! Он позволит вам воспользоваться несколькими комнатами, которые ему не нужны. В вашем же собственном доме!
Вдруг мне захотелось заплакать. Унижение из-за того, что каждое слово Робби попадало в точку, в чем я не могла ему признаться, придало моему голосу холодные и насмешливые нотки.
— Как ты отметил, это, в самом деле наш дом, Робби. И мы имеем право поступать с ним так, как сочтем нужным.
Я встала — наверное, для того, чтобы мои слова произвели максимальное впечатление. Но рулевая рубка на «Морской нимфе» была настолько мала, и, кроме того, нас качнуло на приливной волне устья, так что мы оказались лицом к лицу.
Спокойно и не проявляя никакой особой нежности, Робби нагнулся и поцеловал меня в губы. Затем произнес ровным и холодным, как и у меня, голосом:
— Отнюдь, Розамунда. Это не только ваша проблема. Она касается и ваших соседей. И более того — всей деревни.
Коснувшись моего подбородка, он приподнял мне голову. Внимательно изучая эффект своих слов, он очень спокойно сказал:
— Брось, Розамунда! Я не могу поверить, что тебе все это нравится. Во всяком случае, не этот безрассудный замысел. Таня, может, и в восторге. Это по ее части. Но только не ты!
Не знаю, заметил ли он слезы, выступившие у меня на глазах. В любом случае, я упрямо возразила ему:
— А вот и нет. Я согласилась. И мы дали обещание… Мама подписала соглашение. Вот так!
Я видела, как Робби сжал губы и так отчужденно посмотрел на меня, словно увидел вандала. Нас окатило холодным молчанием. Обаяние дня, которым мы наслаждались еще час назад, рассеялось.
От разочарования у меня гулко колотилось сердце. Из головы не выходила одна грустная мысль: в первый раз мы по-настоящему встретились с Робби — и уже успели поссориться. Как и с Таней. И в обоих случаях причиной была история с киногруппой.
Все повторяется.
Глава 6
Я предполагаю, что, будь со мной кто-то другой, а не Робби, ссора могла бы затянуться на весь день. Но ничто не могло омрачить его доброго расположения духа. Я не подсчитывала, сколько времени тянулось отчужденное молчание. Знаю лишь, что для Робби оно длилось так долго, что он перестал обращать внимание на «Морскую нимфу».
Внезапно большая морская волна, не имевшая ничего общего с волнением в устье, рассыпалась брызгами у носа яхты. Штурвал дернулся в сторону, и на этот раз нас окатило настоящим холодным соленым душем.
Робби коротко выругался, но, верный себе, тут же разразился смехом.
— Господи! А я и не заметил, что мы прошли траверс волнолома! — Он перехватил штурвал и аккуратно переложил судно на другой курс, разрезая носом зеленоватые волны. Вдруг он протянул руку и привлек меня к себе.
На этот раз его поцелуй был мягок и нежен. Наши лица были покрыты соленой влагой, словно мы плакали. Этот поцелуй был, по крайней мере, для меня, свидетельством того, что мы помирились.
— Значит, так! — наконец сказал Робби. — Я прошу прощения. Все это не имеет ко мне отношения. Это ваши заботы. Или, точнее, вашей матери. Но я тоже люблю Холлиуэлл-Грейндж. Я… впрочем, не обращай внимания на мои слова. Давай просто забудем их. Миссис Джексон дала нам в дорогу что-то соблазнительное. Она знает твои слабости. Но первым делом я подойду к берегу, и мы поищем маленькую бухточку, где можно встать на якорь. — Он поцеловал меня в макушку и обеими руками стал вращать штурвал, с трудом разворачивая «Морскую нимфу». Двигатель надрывался, и нас основательно покидало из стороны в сторону, пока сквозь сумятицу волн мы не добрались к подножию мелового утеса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});