Читать интересную книгу Мои мужчины (сборник) - Виктория Токарева

Мы приступили к моему сценарию. Мне было двадцать восемь лет, Данелии тридцать шесть, а его гражданской жене Любе – сорок семь.

Я приходила к нему в десять утра. Садилась напротив. Получалось – нос к носу. И мы начинали сочинять.

После Андрея Ладынина мне казалось, что я вылезла из темного погреба на цветущий луг, залитый солнцем. Все предложения, которые исходили от Данелии, приводили меня в искренний восторг, и я хохотала, как ребенок в цирке. Весь дом был заполнен моим смехом.

Если мне что-то не нравилось, я переставала смеяться, тупо хмурилась. Данелия злился, но менял направление своей фантазии, и в конце концов мы находили нужное решение.

Однажды я ему сказала:

– Твой вклад в сценарий больше моего.

Он ответил:

– Когда ты со мной в одном пространстве, я становлюсь гениальным.

Очень может быть. По моей реакции он находил правильную дорогу, как корабль по маяку.

В час дня заглядывала Люба и говорила:

– Пойдем покушаем…

Мы шли в кухню – большую и светлую, с полукруглым окном, овальным дубовым столом.

Усаживались за стол.

Люба доставала из духовки золотого индюка, спрашивала у меня:

– Тебе черное мясо или белое?

– Черное, – отвечала я, думая, что это более скромный выбор. А оказывается, черное мясо – это нога, самая вкусная часть.

В те времена все жили бедно, и я в том числе. Золотая индюшка казалась мне редким деликатесом.

Я спрашивала, тараща глаза от удивления:

– Вы всегда так едите?

Я искренне восхищалась тридцатиметровой кухней, полукруглым окном, едой, Меричкой, талантом Гии. Мне нравилась их квартира, заставленная книгами, писклявый глазастый мальчик Колька – сын Гии и Любы. Мне нравилось все. Я буквально аплодировала их жизни.

Сейчас, задним числом, я вижу, что квартира была темная, все окна на одну теневую сторону, мебель старая, Гия – алкоголик.

Алкоголизм редко встречается среди грузин. Их культура еды включает в себя вино. Пьют, но не спиваются. Однако большой талант дает осложнения. Большой талант – это отклонение от нормы, и одно отклонение тянет за собой другое.

Данелия говорил о себе: «По количеству выпитого я выполнил норму маленького европейского городка». Смех сквозь слезы. Это была трагедия его семьи. Мери плакала басом: «Я не хочу жить и ждать, что он умрет…»

Запой – не праздник. Но в моих глазах Гия не становился хуже. Талант перешибал все изъяны. Я их просто не видела.

Мы сочиняли, объединяли воображения и души, и я не представляла себе другого времяпрепровождения. Это были лучшие годы моей жизни.

Мы закончили сценарий по рассказу «День без вранья» и повезли его на «Мосфильм». Март. Солнце. Я не иду, а парю над землей. Я отталкиваюсь не от земли, а от воздуха. Как во сне. Если немного напрячься и оттолкнуться посильнее – полетишь. Такое вот состояние души. А он – рядом, в светлом плаще, с прямой спиной, как белогвардейский офицер.

Я влюбилась и смотрела на него блестящими глазами. Данелия был суров и неприступен. Он тоже влюбился, но тормозил всеми четырьмя лапами, как собака, которую тащат на живодерню.

После первого сценария мы написали «Джентльмены удачи». Этот сценарий предназначался для Александра Серого, Гииного друга.

Мы писали его легко и весело, спустя рукава. Однако фильм получился очень смешной, он смотрится и сегодня. В нем запрятана какая-то магия, а именно: наша молодость и предчувствие любви. Любовь зрела в наших душах, не вырываясь наружу. Мы оба были несвободны, у каждого по ребенку. Но есть силы, которым невозможно противостоять. Землетрясение, например, или цунами.

Я ничего не могла с собой поделать, но и Данелия виноват. Нечего быть таким талантливым и таким невероятным.

Однажды молодой шофер такси рассказал мне, что его отец в деревне умер из-за коровы.

– Подняла на рога? – спросила я.

– Не.

– Наступила копытом?

– Не. Мы ее продали и купили ящик водки. Отец выпил весь ящик и помер.

– А корова при чем?

– Как? – поразился шофер. – Если б не корова, не было бы денег. А без денег не было бы водки. Конечно, корова виновата.

Так и я. В моем чувстве я обвиняла Данелию. Нечего быть таким, лучше всех. И смотреть такими глазами, прекраснее которых нет ничего на земле. И еще петь под гитару таким красивым, немножко треснутым голосом и брать такие точные аккорды, которые падают в самое сердце.

Наши отношения стали опасными для наших семей. Мери меня возненавидела, она хотела, чтобы ее любимый внук рос в полной семье, имел возле себя обоих родителей: папу и маму. Мери стояла крепко, как утес, и была вечна, как мироздание.

Сейчас я ее понимаю. Что такое любовь? Химический процесс в мозгу. А ребенок – живой и теплый, с руками и ногами, с ангельской мордочкой. Ребенок – твое бессмертие. Неужели можно поменять одно на другое? И не только. Любящим сердцем Мери понимала, что ее больному сыну нужна не возлюбленная, а запасная мать, коей являлась Люба. Кстати, Люба не боялась запоев. Наоборот. Запои были ее союзники. Пьяный Гия терял маневренность и крепко стоял при доме, как корабль на якоре. А это главное.

Мой муж молчал, как будто не замечал. Обсуждать эту тему – все равно что выдернуть кольцо из гранаты. Она бы взорвалась в руках. Наш брак разлетелся бы на куски. А так, в молчании, можно было существовать и дальше, и даже находить прелесть от покоя и стабильности и от нашей счастливой дочки. Ей ведь тоже нужны были папа и мама, и не приходящие, а стационарные.

Любовь не стоит на месте. Она развивается, как плод во чреве. И наступает момент, когда ребенок должен родиться. В противном случае он умирает.

То же самое произошло и с нашей любовью.

Мы написали еще несколько сценариев: «Мимино», «Совсем пропащий», «Шляпа»…

Как сценарист я переживала расцвет, а как женщина – сидела как собака на заборе. Наша любовь начала болеть. Мы стали ссориться.

Я жалею, что не записала наши ссоры. Это были очень яркие и страстные диалоги. Надо сказать, я люблю записывать свои состояния. Однажды я написала ему любовное послание, это был выплеск души. Я напечатала в двух экземплярах. Один – ему. Другой – себе. Пусть останется как память. Вряд ли я еще когда-нибудь буду чувствовать подобное.

И еще я знала интуитивно, что мы не удержимся друг возле друга. Просто чувствовала, и все. Без объяснения причин.

Думаю, дело в том, что у меня был сильный ангел-хранитель. Мой ангел знал, где мне лучше.

Бедный ангел, представляю, как он потел и задыхался, оттаскивая меня от Данелии.

И в один прекрасный день все лопнуло, как струна у гитары с пронзительным и тоскливым звуком.

Ушла эпоха, которая называлась Данелия.

Я хотела покончить с собой, но не получилось. Дочка вошла в мою комнату и спросила:

– Ты умеешь танцевать веревочкой?

– Умею, – сказала я.

– Покажи.

Пришлось встать и показать. Я заскакала назад, ставя ноги поочередно, сначала правую, потом левую.

Пока я скакала, желание умереть рассосалось. Время было упущено. Да и потом: какой ужас я внесу в жизнь моих близких, не говоря о себе.

А Меричка скажет: «Так она сумасшедшая. Я всегда это знала». И все подумают: точно, сумасшедшая, только больные на голову могут добровольно уходить из жизни.

«Бывает так: любишь, любишь человека, а потом – раз! И не любишь. И только жаль своих чувств, которые ты пустила погулять, а они вернулись к тебе с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице».

Это цитата из Татьяны Толстой. Лучше не скажешь.

Моя любовь вылезла из-под обломков с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице. И это после всего, что было между нами.

Существует заповедь: «Не сотвори себе кумира, ни подобия его». Я никогда не понимала этой заповеди. «Не убий» – понятно. Убивать нехорошо. «Не укради» – тоже понятно. А чем плохо сотворить кумира? Оказывается, это грех, за который надо расплачиваться.

Я сотворила кумира из грешного человека. Вот я и расплачиваюсь.

Зачем я все это пишу? Мало ли у кого что бывает в жизни?

Я перечисляю людей, которые участвовали в моем становлении.

Роль Данелии – основополагающая. Мы написали несколько хороших фильмов. Но это для меня не важно. Могло быть, могло не быть. Важно другое: ОН ДАЛ МНЕ ТЕМУ. Критики обозначили эту тему: ТОСКА ПО ИДЕАЛУ.

Данелия наполнил мою жизнь любовью и страданием, в равных пропорциях. Я испила эту чашу до дна. И потом написала двадцать томов (больше, чем Чехов). Все книги об одном и том же в разных вариациях: про любовь и страдания, про рай и ад.

Хорошо можно написать только то, что прочувствовал на своей шкуре. Пропустил через сердце.

Мои книги хотят читать потому, что каждая женщина за редким исключением переживает подобное.