– Да, милорд.
– Вот и отлично. А теперь, – сказал Лонсдеил, обращаясь к епископу, – мне необходимо проследить, чтобы люди Монтегю покинули замок, как я приказал. Вы извините меня, святой отец?
– Я бы хотел поговорить с вами об этом деле еще раз, – сказал епископ.
– Очень хорошо. Давайте встретимся после обеда в солярии. – Судя по тону Лонсдейла, он без должного удовольствия отнесся к предложению. Епископ тоже был явно недоволен, что его заставляют ждать столько часов, однако в знак согласия коротко кивнул н последовал за Лонсдейлом, который во главе своих солдат покинул комнату Клаудии.
Лишь один стражник был оставлен стоять на часах в коридоре. Пользуясь тем, что дверь была сломана, он бесстыдно разглядывал девушку, вызывая у нее дрожь отвращения. Ее ночная рубашка лежала на полу, и Клаудия плотнее закуталась в простыни. Как это похоже на дядю – оставить ее обнаженной, как последнюю девку, под пристальным взглядом присматривающего за ней часового. Возможно, как раз этот солдат и раздевал ее. Эта мысль заставила Клаудию содрогнуться от омерзения.
Вместо того чтобы поднять с пола ночную рубашку, она, по-прежнему крепко прижимая к себе простыни, подошла к сундуку с одеждой и вытащила из него сорочку и шафрановое платье. Солдат не спускал с нее глаз. Слава Богу, что к комнате примыкает крошечная уборная – можно умыться и хотя бы немного прийти в себя после пережитого унижения. После того, что произошло этим утром, она никогда не сможет держать голову высоко поднятой. Вытерев краем сорочки набежавшие слезы, Клаудия вошла в уборную и принялась одеваться.
Когда она вернулась в комнату, плотник уже принялся за работу. На сундуке стоял поднос с едой – хлеб, сыр и кружка слабого пива. Придвинув к сундуку табурет, Клаудия принялась за скудный завтрак – для того, что она задумала, ей понадобятся силы. Она взглянула на каменную кладку, окружавшую камин. Мало кто обращал внимание, что некоторые камни не были скреплены известкой.
В первые дни ее жизни в Лонсдейле братья любили подшучивать над тем, сколько времени Клаудия тратит на изучение замка, тщательно, дюйм за дюймом, исследуя его стены. Однако Клаудия делала это неспроста – она помнила рассказы матери о секретных проходах, скрытых в этих стенах, о том, что только старшему сыну отец на смертном одре может поведать о тайнах замка. Поиски Клаудии увенчались успехом – теперь и ей было известно, как разыскать тайные ходы.
Именно с их помощью барон Лонсдейл осуществил свои грязный замысел. В этом она была полностью уверена. В воспоминаниях же о прошедшей ночи царил хаос – лишь смутно она припоминала неясные фигуры, кладущие Гая в ее постель, и неверный свет факела. Она воспринимала это как ночной кошмар, страшный сон – пока не была разбужена приходом зари и волнующими кровь ласками. Гай заставил ее забыть о странности происходящего. Его прикосновения вызвали в ней эмоции, казалось, забытые за долгие годы жизни в Лонсдейле: нежность, любовь, чувство радости оттого, что ты нужна кому-то. На один короткий, чудесный миг она ослабила обычную бдительность и ответила Гаю со всей любовью, которая скрывалась в глубине ее души, в том уголке, куда никто до сих пор не заглядывал. Гай первым заговорил с ней на языке страсти, и она отдала ему всю нерастраченную теплоту, таящуюся в ее сердце.
Затем иллюзия рассеялась. Она должна была понять раньше – не может быть правдой то, что слишком прекрасно. Гай явно не осознавал, в чьей постели он оказался. Он просто реагировал на нагую женщину, к тому же достаточно распутную для того, чтобы отвечать на его поцелуи. Клаудии стало стыдно за свое поведение. Затем пришел гнев.
Неужели этот миг блаженства – все, что позволено ей в жизни? На одно мгновение дать почувствовать высшее счастье, а затем отнять его навсегда – ничего более жестокого Клаудия не могла себе и представить. Но если она ничего не предпримет, то окажется навсегда связанной с человеком, который презирает ее, а такая жизнь – испытание еще более жестокое.
Внутри себя Клаудия ощущала пустоту, глубокую, черную пустоту. Конечно, она переживет и эту беду, как пережила смерть многих родных, но уже не будет прежней. Все, кого она любила, забирали с собой частичку ее сердца, покидая ее. Гай заберет с собой ту часть, о существовании которой Клаудия до сих пор и не подозревала. Заставив себя проглотить безвкусный завтрак, она запила его остатками пива. Плотник наконец закончил работу, пару раз испытал, хорошо ли работает щеколда, затем сказал несколько слов солдату, собрал свои инструменты и ушел. Клаудия отнесла поднос к двери и вручила его часовому.
– Служанка принесет ужин на закате, – бросил тот.
– Пожалуйста, передайте ей, пусть захватит немного воды.
Хмуро посмотрев на нее, солдат отрывисто кивнул и закрыл дверь. Клаудия услышала, как запор, щелкнув, встал на место.
Спустя несколько часов Клаудия медленно продвигалась вперед по скрытому за камином каменному лазу – такому узкому, как будто он был создан для ребенка. Все утро она обдумывала свое положение, и постепенно у нее созрел определенный план действий. Сперва она предполагала сбежать из замка, добраться до Лондона и дать о себе знать брату Данте. Но женщине не под силу совершить подобное путешествие в одиночку: в лесах полным-полно диких зверей, а по дорогам рыскают разбойничьи шайки. Кроме того, она может наткнуться на рыцарей барона Монтегю, которые разбили лагерь за стенами Лонсдейла. Они, конечно же, возлагают вину за произошедшее с Гаем на нее, и встреча с ними тоже не сулит Клаудии ничего хорошего.
Но если она устроит побег Гаю, в знак признательности он может предоставить ей отряд в качестве сопровождения для поездки в Лондон. Конечно, сбежать вдвоем гораздо сложнее, но это ее единственный шанс разыскать Данте. Решив до наступления темноты ничего не предпринимать с побегом, Клаудия собралась, по мере возможности, разузнать как можно больше о замыслах дяди.
Только бы не застрять в этом проходе! Стены все сужались, и Клаудии, чтобы двигаться дальше, пришлось повернуться боком. О крысах она старалась даже не думать.
Внезапно тайный ход закончился, и перед Клаудией открылась маленькая, освещенная тремя узкими окошками комната. Не успев еще услышать звук голоса барона Лонсдейла, Клаудия ощутила особый, свойственный ему только запах: тошнотворную смесь измельченной гвоздики и бальзама, которой он, по ему одному известным причинам, любил ароматизировать одежду. Клаудия заглянула в узкий проем.
Перед очагом, опершись на каминную полку, стоял ее дядя. Его светлые волосы были тронуты сединой, но в бледно-голубых глазах отражались ум и хитрость, которые не в силах было притупить время. Одежды его были окрашены в родовые цвета Лонсдейлов – бордо и золото.