Читать интересную книгу Заложник особого ранга - Сергей Зверев

— Уважаю профессионалов, — с едва заметной иронией похвалил Клим. — Насчет Муравьева я ничего не знаю. Честно. В последнее время в городе-герое Москве вообще-то очень загадочные вещи происходят. Боевиков Карташова почему-то амнистировали…

— А почему — тоже не знаешь? — осторожно вставила Белкина.

— Даже не догадываюсь. Я ведь не политолог, не политтехнолог и не эксперт по внутриполитическим проблемам России. Я просто рыбак. Впрочем, если хочешь — спрошу у президента насчет Карташова. Надеюсь, он даст мне исчерпывающий ответ.

— Ловлю на слове, — улыбнулась журналистка.

— Только на меня не ссылайся. Я в этом поезде хотя и лицо официальное, но далеко не публичное.

В дверь постучали. Не успела Тамара сказать «войдите», как дверь отъехала, и на пороге возник оператор Виталик. Его опухшее лицо и утренний перегар подсознательно навевали мысли о рассоле, холодном компрессе на лоб и ударной дозе «алкозельцера».

— Тамарка, у тебя пиво есть? — оператор, даже не взглянув на Бондарева, умоляюще впился глазами в телеведущую. — Или хотя бы граммов сто семьдесят водки?

— Я ведь по утрам такие напитки не употребляю.

— Черт, и в вагон-ресторан не пускают. И у проводницы ни хрена. То есть водка-то у нее есть, но тут до вечера сухой закон. Говорят, какой-то новый комендант придумал. Знал бы, что в такую бодягу попаду, никогда бы в этот забацанный поезд не сел! — оператор мученически протер виски, и тут его осенило: — Может, у тебя туалетная вода есть? Или… одеколон?

— Свои любимые духи «Паола Пикассо» я тебе ни за что не дам. Семьдесят баксов флакончик, — отрезала Белкина.

— И это журналистская солидарность! — горестно засокрушался оператор. — Может, у тебя хоть какая-нибудь жидкость для смывания лака с ногтей найдется? Только без пульверизатора…

Ответить Тамара не успела — в нагрудном кармане Клима зазуммерила рация.

— Слушаю.

— Товарищ комендант президентского поезда, президент просил передать, что хочет вас видеть, — донеслось из мембраны.

— Иду, — Клим спрятал рацию и засобирался.

— Так ты тут — комендант? — искренне удивилась Белкина. — Звучит-то как… Комендант президентского поезда. Почти что «комендант Смольного» или «комендант Кремля». Эдакий Бонч-Бруевич…

— Да, комендант. И все пассажиры, согласно инструкции, обязаны меня слушаться, — Бондарев вышел в коридор, устланный ковровой дорожкой.

— Товарищ Бонч-Бруе… то есть комендант, — казалось, оператор Виталик сейчас опустится на колени, чтобы вызвать к себе как можно больше жалости. — Не могли бы вы…

— Поинтересоваться у президента насчет жидкости для смывания лака с ногтей? — улыбнулся Клим. — Как я знаю наверняка, наш президент по утрам такое не пьет. Он и по вечерам этого не пьет, я точно знаю.

— Пи-и-ива… — протянул оператор. — Я же работать не смогу! Рука нужную кнопку не отыщет!

— Никакого пива, — строго пресек Бондарев. — Вы находитесь на режимом правительственном объекте… и вообще — нельзя поощрять чужие пороки. Тем более, по вашему виду я уже вижу, что глоток пива — это лишь первый шаг к запою. Лучше примите душ, попейте чай с лимоном, отоспитесь — и все будет хорошо.

— Тогда я на первой же станции отсюда сбегу! — в сердцах бросил Виталик. — Ищите себе другого оператора!

Кабинет президента занимал ровно половину вагона — в другой половине располагались спальня, блок спецсвязи, душевая и прочие жизненно необходимые для президентов, и не только для них, заведения.

Рабочий стол у бронированного окна был точь-в-точь такой же, как и кремлевский — начальственный и державный. Стул с высокой спинкой, инкрустированный позолоченными двухголовыми орлами, неуловимо напоминал трон. И лишь роскошные гладиолусы оживляли официозный интерьер.

— Я только что получил оперативную информацию об этом санитаре из твоей поликлиники, — молвил глава государства, едва поздоровавшись. — Работает на шестнадцатой подстанции «Скорой помощи» меньше двух месяцев. Все чисто. То есть никакого отношения к ФСО, ФСБ и так далее.

— Он хотел меня убить, — упрямо сказал Бондарев. — Он толкал меня в шахту лифта.

— Насчет лифта есть заключение наших экспертов, и я им доверяю, — попытался успокоить президент. — Действительно — неисправность реле. Такое иногда случается.

— И когда на твоих охранников неизвестно откуда выкатывается цистерна жидкого азота — тоже случайность?

— Будем считать — две случайности.

— Кто занимался расследованием происшествия в поликлинике? Небось, Подобедов?

— Ты угадал.

— Ну, это, конечно, надежный источник, — хмыкнул Бондарев.

— Клим, не надо драматизировать и искать врагов там, где их нет… В последнее время тебе исключительно заговоры да перевороты мерещатся.

— Постараюсь сохранять хладнокровие, — усевшись у окна, Клим взглянул в сторону блока спецсвязи, скрытого за дубовой панелью. — Кстати, спецсвязь во время поездки тебе все тот же Подобедов обеспечивает?

— ФСО и ФАПСИ, как и положено по штату. А с чего это ты вдруг заинтересовался?

— Да так… — после недолгих колебаний Бондарев все-таки решил развить тему вглубь. — Знаешь, какой самый простой и эффективный способ лишить тебя власти? Перерезать связь. Или снабжать заведомо ложной информацией.

— Надеюсь, до этого не дойдет. Каналы поступления информации имеют тройной и даже четверной дубляж, ты об этом и сам прекрасно знаешь.

— …который осуществляют люди наподобие Подобедова. Или его прямые ставленники. Ладно. Тут останкинская общественность встревожена — с чего это вдруг минюст амнистировал боевиков Карташова?

— А-а-а, ты про этих недоумков… — президент неожиданно улыбнулся. — Ну, во-первых, горстка экзальтированных юношей для общества никакой опасности не представляет. К тому же среди них работает наша агентура — медленно и верно разлагает изнутри… Во-вторых — у нас амнистия по случаю очередного государственного праздника, и эти боевики как раз под амнистию подпадают, так что все законно.

— Законно, — согласился Клим. — Только Карташов и его молодчики — обыкновенные фашисты и вполне состоявшиеся уроды-ксенофобы. В Германии за нарисованную свастику автоматически три года тюрьмы дают — и никто не кричит о нарушении прав и свобод. А тут — призывы к физическому уничтожению всех с нерусскими фамилиями. В Татарии, Осетии или в Туве про это расскажи, и я с секундомером в руке засеку, через сколько они захотят выйти из состава Федерации.

— Да я и сам понимаю, что карташовцы — уроды, — вздохнул глава государства. — Если бы все от меня зависело. Понимаешь — я твердо убежден, что каждый человек должен заниматься тем, к чему его Господь Бог сподобил. Ты вот блестяще выполняешь некоторые мои… м-м-м… щекотливые поручения. Люди, проектировавшие и строившие этот поезд, замечательно справились со своей задачей. А насчет карташовцев мне Глеб Чернявский посоветовал. И, по-моему, он прав. Что ни говори — а политтехнолог он от Бога.

— Политтехнолог, по-моему, — чисто дьявольская профессия, — серьезно опроверг Бондарев.

Поезд постепенно замедлял ход. За вагонными окнами медленно надвигались городские окраины: приземистые пакгаузы, одноэтажные жилые домики и безразмерные бетонные заборы, за которыми станция прятала свою хаотичную изнанку. Ряды милиционеров в новенькой форме, двойной цепью окружавшие станцию, свидетельствовали о серьезных мерах безопасности, а свежепобеленные деревья и выкрашенные заборы говорили в пользу оперативности городского начальства.

— А насчет карташовцев попомни мое слово. Ты с ними еще натерпишься, — сказал Клим. — Джина легко выпустить из бутылки. А вот загнать его обратно гораздо трудней.

Глава 4

— Дорогие товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, русские люди! В этот тяжелый час, когда решаются судьбы нашей многострадальной родины, когда вся эта инородческая и иноверческая нечисть грифами-стервятниками слетелась на нашу страну…

На площади перед бетонно-стеклянным зданием мэрии стоял грузовик с откинутыми бортами. Растяжки с призывом записываться в ряды карташовцев, хоругви с Александром Невским и Дмитрием Донским, стилизованные свастики, а также лозунги с требованием немедленно перевешать всю нерусскую сволочь органично иллюстрировали речь оратора.

Карташов гнал текст в микрофон уже минут десять. Матюгальники по периметру площади горстями швыряли в толпу революционные фразы.

Это был первый официально разрешенный митинг карташовцев за последние годы. Народ, привлеченный сладостью запретного плода, постепенно заполонял центральную площадь небольшого подмосковного райцентра. Толпа валила по мостовым, разбиваясь о сверкающие линии стеклянных щитов ОМОНа. Впрочем, менты не трогали ни слушателей, ни активистов-карташовцев — многие из них даже сочувственно кивали оратору.