Сквозь маскировочнцю сеть и листья ближней березы угадывалось светлеющее небо — тусклые звезды подмигивали — то ли вздрагивала маскировочная сеть, то ли Наташу пошатывало.
— Слышь, тяжелая долбает, — лейтенант остановился рядом с ней, закурил. — Теперь фрицам драпать без остановки до Берлина.
Наташа опять посмотрела на тусклые звезды, прислушалась. Совсем рядом выводил коленца соловей, и сквозь его трели пробивался назойливый звук морзянки.
— До Берлина еще далеко, товарищ лейтенант, — Наташа пошла, хлюпая сапогами в росистой траве, остановилась. — Добраться бы сначала до Киева и Минска, а там — и Берлин.
— Ох, и молотят их сейчас наши, ох, молотят…
Соловей примолк на минуту, чтобы дать послушать лейтенанту далекую призрачную канонаду, и завелся снова.
Мимо березы с ободранной корой пробежал старший радист, что-то прошептал лейтенанту, и они вместе побежали в сторону замаскированной РАФ.
Наташа обогнула палатку. Возле куста, зевая и поеживаясь, стояла Настя, обхватив карабин, словно полено. Увидев Наташу, она зевнула, передала карабин, шагнула к палатке и, подавшись вперед широкими плечами, нырнула под брезент на нагретое Зинкой место.
Наташа вернулась к машине. В открытую дверь была видна спина Зинка, а чуть сбоку — бледный профиль Верочки.
Кончались четвертые сутки непрерывного дежурства.
Наталья Петровна протиснулась напрямик через очередь, выдернула застрявшую сетку и остановилась передохнуть у стены. Ящики, на которых сидели старушки, были пусты.
— Счастливая, — донеслось из очереди.
Наталья Петровна опустила сетку с бананами на ящик.
Теперь бы только дотащиться… Виски опять ломит… А все же какое это глупое слово — счастливая… Да и есть ли оно вообще на свете — счастье?.. Глупое, самозабвенное счастье… Когда кончилась война, было настоящее счастье, но ведь одно на всех… А вот свое, хотя бы малюсенькое, но свое… Неужели так и нечего вспомнить?.. Быть такого не может… А та ночь, мелькнувшая случайной искоркой…
— Я тебя люблю, понимаешь, люблю! — он вдруг придвинулся к ней, забавно выпятил нижнюю губу и замер.
Она его поцеловала. Он ответил неуверенно и вяло.
— До завтра, — она встала и попыталась выдернуть руку из его сухих ладоней.
— Я как только увидел… Как только… Понимаешь?.. Это до самой смерти…
Она не дала ему договорить, еще раз поцеловала и убежала по лунной аллее в корпус. Всю ночь пролежала не раздеваясь, а утром собралась и тайком уехала.
А все началось с пустяка, с "бега в мешках". Энергичный массовик загнал их в широкий полосатый мешок — она хохотала, нежданный партнер смотрел куда-то в сторону и теребил пальцами край мешка. На первых метрах они упали раз пять — она поднималась первая и дергала его за рукав, а он, обретя равновесие, судорожно цеплялся в край мешка и что-то бубнил под нос.
Вечером на концерте он подсел к ней. Она поправила его модный галстук, съехавший набок…
Уехала из пансионата утром, а через пару часов в автобусе стало невыносимо душно. Вот в последний раз далеко внизу мелькнуло море, а может, просто клок тумана, застрявший в ущелье. Поворот, короткий туннель, поворот…
Впереди — поезд дальнего следования, и облупленный вокзал, и новая квартира на Студенческой набережной, и раздобревший солидный муж, и послушная дочь, и в перспективе покупка машины — не хватает пока две тысячи.
А если бы он догнал в аллее, позвал с собой, ничего не обещая, кроме любви… Но он остался на скамейке под магнолией…
Наталья Петровна положила джемпер поверх бананов. Паренек в жокейке и Витька, стоя на краю тротуара, уплетали бананы и разбрасывали кожуру. Очередь зло и сердито поглядывала на них.
Нашла что вспомнить… Но почему-то всегда кажется, что счастье прошло совсем рядом на цыпочках… И наверное, прав зять, когда после очередного разговора заявил, что там, на войне, счастлива была одна лишь Верочка… Именно для таких блаженных приберегается счастье…
Дождь прошел, и только редкие капли, срываясь с веток, продолжали скатываться по брезенту палатки.
Наташа пришила пуговицу к гимнастерке и протянула иголку Верочке. Та долго мусолила губами суровую нитку и наконец попала в ушко.
— У меня сегодня волна плавала все дежурство, — Наташа приподнялась, чтобы надеть гимнастерку, и задела головой брезент. — Замучилась…
На брезенте осталась светлая полоса.
— А мой радист опять работал открытым текстом: "Люблю, целую, жду!"
— И ты, конечно, снова не зарегистрировала нарушение и не доложила по команде, дуреха…
— Жалко человека, — Верочка уколола палец и сунула его в рот.
— Ох, смотри, лейтенант узнает!
— Ну и пусть узнает, пусть!.. Я уверена, даже больше чем уверена, что он поймет… Это вы с Зинкой лезете из кожи, по любой мелочи шум подымаете.
— Поймет, держи карман шире… Скажи лучше, чего ты трясешься, когда Ремезов к тебе подходит, глазки закатываешь?
— Лучше бы за своей Зинкой следила, — Верочка уронила иголку на колени и стала искать ее, осторожно шаря пальцами по юбке. — А помнишь, когда вы зимой приходили ко мне в госпиталь и Зинка улыбалась всем подряд? Так после лейтенант заглядывал, и мы даже поговорили малость…
— Да надоела ты с госпиталем, уши прожужжала… Один раз командир навестил, подумаешь… Мы вот с Зинкой целых три раза были, так ты про нас и не вспоминаешь…
— Я помню! И про вас, и про лейтенанта! У меня память хорошая. В школе знаешь как стихи щелкала, "Мцыри" за вечер одолела…
— Хорошая, хорошая. Вот проживи еще лет двадцать, потом хвастай…
— Да я и сто лет проживу — ничего не забуду, ничегошеньки…
Наталья Петровна подхватила сетку с ящика, вышла на солнцепек. Забор церкви отрезал ее от очереди. Было слышно, как постукивает на лесах молоток о древние кирпичи и дребезжит сброшенный лист ржавого железа.
Такой же жаркий день был, когда Зинку отчислили из части…
Девчонки молча подходили к Наташе, и каждая протягивала ей то кусок фланели, то ненадеванный лифчик, то недавно полученный кусок мыла.
— Зинку, тварюгу, надо было в штрафбат заместо лейтенанта, — Настя долго крутила в руках газетный сверток и наконец сунула Наташе. Теперича назначат дундука вшивого, намаемся…
Через полчаса Наташа отыскала Зинку у дороги. Та сидела на пыльной траве в ожидании попутки. Лицо ее в багровых пятнах казалось заплаканным.
— Тошнит? — Наташа положила узел Зинке на колени. — Пригодится…
— Честное слово, Наток, я не думала, что лейтенанта упекут в штрафбат… Это в тот день было, помнишь, когда мы с тобой котел чистили… Повар все любезничал со мной, гадости всякие рассказывал, а потом и говорит — что вы, девчонки, дурака валяете, все равно скоро на фронт отправят, а вам ведь, глупеньким, так легко от армии избавиться, стоит только случайно от доброго человека забеременеть… Вечером пошла я к тому дворику, где коза блеяла, а навстречу лейтенант с котелком, а в котелке молоко… Потрепались малость, да и пошли к нему молоко пить, и тут я воспользовалась моментом, а он как будто этого ждал… Видишь, не прогадала, отправляюсь в глубокий тыл… А лейтенант выживает, такие не пропадают…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});