— Знала ведь Дашенька, что в случае её брака старый князь по-родственному оплатил бы часть долгов нашего Петра Алексеевича, похлопотал бы за мужа нашей старшенькой, который в столице служит… Одним словом — неблагодарную дочь мы с Алексеем Петровичем вырастили, — Марья Ильинична печально вдыхает и в очередной раз промакивает глаза. — Эх, были времена, жили мы, как и подобает жить русским дворянам. А теперь даже кучера пришлось в поле отправить, Васька и за него, и за лакея, и за камердинера! После того, как продали часть крестьян, не считая детей около сотни душ всего осталось, совсем рук в поле не хватает.
Когда через пару часов леса, поля и деревеньки за окном кареты сменяются каменными домами, и мы наконец останавливаемся возле двухэтажного светло-бирюзового особняка, мой бедный мозг уже вскипает от жалоб Мари Ильиничны на неблагодарную дочь. Ещё совсем чуть-чуть — и взорвётся, перепачкав всю внутреннюю обивку кареты. Как же долго мы ехали!
Васька распахивает перед нами обитые изнутри бархатом двери, и мы выходим на тротуар. По брусчатке мостовой мимо нас снуют кареты, повозки, ржут кони, спешат куда-то пешие мужички. Соседние дома по меркам этого времени выглядят весьма неплохо — тоже с лепниной и большими окнами. Судя по всему, мы находимся близко к центру города, видать не всё ещё Пётр Алексеевич успел проиграть, раз в таком хорошем месте домик имеет.
Марья Ильинична берёт меня под руку и ведёт к каменному крыльцу, на котором нас уже дожидается её транжира-супруг в компании учителя танцев. К моей большой радости Владимир высадил их чуть раньше, чем мы приехали, и отправился на поклон к своему отцу, чей особняк находился неподалёку от жилища Елецких. Вот и отлично, надеюсь, никогда больше не увидеть его пафосное личико.
— А как же мои вещи? — я рвусь было помочь Маринке и Ваське, разбирающим сундуки и саквояжи с нашими пожитками, но Марья Ильинична меня строго осаживает:
— Дитя моё, не делайте за слуг их работу!
— Но почему? Я ведь просто хочу помочь!
— Я понимаю, что вы по доброте душевной хотите облегчить участь тех, чья Богом данная обязанность — верой и правдой служить своим господам. Но всё же не забывайте, что вы невеста князя Орлова, а семья, в которую вам предстоит войти, одна из самых влиятельных не только в Москве, но даже в самой столице. Нужно заранее привыкать к своему положению, поэтому забудьте о деревенских вольностях, и впредь будьте осмотрительнее.
— Да, маменька, — нехотя бурчу я, и лениво плетусь вслед за Марьей Ильиничной, подгоняемая тычками торопливо семенящей за мной мадмуазели Дюбуа. Даже тяжести потаскать не дают! Если так и дальше пойдёт, я в этом дурацком веке точно в кисейную барышню превращусь — ни вещи свои занести, ни одеться самостоятельно не смогу.
Комната, в которую меня заселяют, оказывается просторнее и светлее, чем в подмосковной усадьбе, а в большое окно открывается неплохой вид на внутренний дворик. Жаль конечно, что не на весёлую шумную улицу, но в этом тоже есть свои плюсы — если выбраться на широкий карниз, то при должном умении можно пройти по нему и, держась за лепнину, как за выступы на скалодроме, спуститься со второго этажа. Кто знает, как сложится моя московская жизнь? Может, и правда придётся проделывать такие кульбиты.
Маринка уже укладывает мои вещи в деревянный платяной шкаф, и на этот раз Марья Ильинична не мешает мне ей с этим помочь.
— Благодарствую, барышня, — соглашается Маринка после недолгого сопротивления. — Вот не сидится же вам спокойно, я бы и сама справилась!
— Да ничего, мне не сложно, — я наряжаю тяжёлую латунную вешалку в бежевое платье и препровождаю в шкаф. — А сколько тебе лет, Маринка?
— Девятнадцатый год пошёл, — невесело отвечает девушка.
— А парень у тебя есть? — беспардонно интересуюсь я. Уже несколько дней знакома с Маринкой, а почти ничего о ней не знаю!
— Парень? — в серых глазах Маринки сквозит удивление. — Вы хотели сказать ухажёр? Какие уж тут ухажёры, я ж на весь дом одна после побега Марфушки. Поспать бы успеть, да поесть, работы очень много.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вот как, — удивляюсь я. Как-то сразу не подумала о том, кто убирает весь дом, гладит и стирает.
— Давайте вас переоденем, а то чего это вы до сих пор в дорожном, барыня разозлится, что я плохо за вами слежу, — Маринка достаёт из сундука очередное светлое платье. Вовремя я переодеваюсь — в комнату заглядывает радостная Марья Ильинична.
— Дитя моё, у меня для вас приятная новость, завтра вы попадёте на первый для вас вечер в высшем обществе! Не бойтесь, танцев не будет, — «утешает» Марья Ильинична, поймав мой ошарашенный взгляд. — Графиня Прасковья, моя хорошая подруга, только что прислала посыльного. Приглашены только самые близкие друзья, поэтому к вашему незнанию обычаев высшего света отнесутся с пониманием.
— Надеюсь, — я, нервно поправляю рукава-фонарики. — А кто там будет?
— Княгиня Салтыкова с дочерьми, барон и баронесса Албышевы, супруга генерала… Ах да, совсем забыла, Прасковья Никифоровна — крёстная мать князя Владимира, может, и он заглянет, ведь графиня ему почти как мать.
Вежливо улыбаюсь Марье Ильиничне, а про себя чертыхаюсь как сапожник. Неужели мои надежды никогда больше не видеть несносного Владимира не осуществятся?
7. Пиковая дама
— Нужно тебя приодеть как следует, — сразу же после завтрака Марья Ильинична заходит в мою комнату и критично оценивает содержимое платяного шкафа. — На бал в домашнем платье не пойдёшь, так что собирайся, поедем к модистке, а на обратном пути уже заглянем к Прасковье Никифоровне.
— Хорошо, — киваю я, не сдерживая своей бурной радости. Может в гостях у графини получится наконец узнать что-то о подаренных императором часах? Тогда я смогу отправиться домой, и забыть девятнадцатый век и его граждан как страшный сон.
Маринка одевает меня в платье нежно-персикового цвета, красиво сочетающееся с рыжеватым оттенком моих русых волос, прибирает мои растрёпанные патлы в замысловатую причёску, выдаёт пару коричневых туфель на невысоком каблуке, и я несусь вслед за Марьей Ильиничной на первый этаж, чтобы Маринка не успела меня напудрить. Вот ещё, этого мне только не хватало! Буду как мадемуазель Дюбуа осыпаться от каждого чиха.
— Князь Сергей Михайлович по доброте душевной прислал к нам свою вторую повариху, — хвастается Марья Ильинична, когда мы усаживаемся в карету. — Будет нам французские да аглицкие блюда готовить!
— А когда мы увидимся со старым князем? — интересуюсь я, отодвигая шторку от окна. Не то чтобы я очень хотела познакомиться с батей жениха, но лучше заранее узнать, когда придётся поднапрячься и пытаться выглядеть воспитанной барышней с большим энтузиазмом, нежели обычно.
— Через неделю мы отправимся на первый для тебя бал, там ему тебя и представим, — Марья Ильинична кокетливо поправляет шляпку. — Не хочу торопиться, тебя ещё столькому нужно научить… Будет неловко, если произойдёт какой-то конфуз. Мадемуазель Дюбуа и Павлу Аркадьевичу придётся хорошо поработать, чтобы ты не опозорила нашу семью.
Я вполуха слушаю мою названую маменьку, не отлипая от окна кареты, ведь там, за окном — старинная Москва! Невысокие каменные дома с полукруглыми окнами и декоративными колоннами на фасадах, загадочные арки между некоторыми зданиями, кареты и повозки, которые я так вчера толком и не рассмотрела.
Кажется, я начинаю проникаться местной атмосферой, хотя будь моя воля, конечно же сразу же вернулась бы в родной и любимый двадцать первый век.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Модистка, как и мадемуазель Дюбуа, оказывается француженкой. Маленькая, сухонькая, юркая, она не меньше часа измеряет мои пропорции сантиметровой лентой, лопочет что-то по-своему, прикладывает ко мне куски ткани разных цветов, цокает, снова что-то лопочет… Моя голова начинает раскалываться, напоминая о лесном знакомстве с мужиками Елецких, и я жду-не дождусь, когда же всё это закончится.
— Всё верно, восемь платьев для моей дочери и пять для меня, уточняет Марья Ильинична, когда модистка наконец оставляет меня в покое. — Чем раньше будут готовы, тем лучше. Да, мой будущий свёкр князь Орлов доплатит за срочность.