Рука сама к тарелке потянулась, и я поймал себя на том, что сожрал уже половину.
Заедаю стресс.
Вот поэтому я и жирный. Был жирным. Ел всякое неполезное килотоннами и опять начал. Стоп! Я убрал руку. Ненасытные рот и желудок будто бы восстали против мозга и хотели еще немного вкусненького, ну чуточку…
Лимбическая система компенсирует недостаток радости.
Чуждые слишком умные для меня мысли заставили остановиться. «Павел, хватит! Выпей еще компота и иди спать, — велел я себе. — Жирным быть плохо и тяжело. Без вкусного вполне можно обойтись, ты ведь сытый!»
Господи, сколько ограничений! Надо все время себя заставлять! Опыт Павла Романовича говорил, что, если хочешь увидеть результат — двигайся, трудись. Иначе получится не жизнь, а прожигание времени. Ошибся и упал — нестрашно. Зализывай раны — и в путь. Даже руку нестрашно сломать или голову разбить, страшнее всю жизнь плавать, как говно в проруби.
Усилием воли я встал из-за стола, в спальне завел будильник на два дня и брякнулся на кровать, накрыв голову подушкой. Борис сел рисовать, Наташка зазвенела посудой в кухне.
Темнота завертелось водоворотом и увлекла меня. Больше всего на свете я хотел попасть в тот белый куб, где смещается дата начала ядерных ударов, но, конечно, мне приснилось другое: привычный бытовой кошмар. За мной гонялись санитары из дурдома. Где бы ни спрятался, они всюду меня находили, а их отстреливал Ян из отцовского дробовика.
Проснулся я по будильнику липкий и потный. Хотелось пить, язык превратился в наждачку. Из распахнутого окна тянуло не прохладой, а горячей сыростью, такой плотной, что, казалось, и далекий собачий лай, и звон цикад тянутся, как жгуты.
Может, мне не было бы так жарко, если бы я не знал, что такое кондиционеры. Вот бы сюда такую волшебную штуку!
Итак, мне предстоит первое испытание: тренировка, когда надо познакомить Яна с типа друзьями. Только представил — и тоска взяла, как утром понедельника, когда надо в школу, и ясно, что это мучение продлится шесть дней. Не друзья они мне, не о чем с ними дружить, они примитивные, а Гайка — злобная, как и Алиска.
Что в них нашел Павел Романович, а?
Я-взрослый не считал, что путь одиночки — путь достойных и избранных. Он убедился в обратном: в любом деле важны люди. Если помогать им, они помогут тебе, потому что самому невозможно уметь все. А еще ему было жаль «детей» — таковыми он считал моих одноклассников и хотел стать их наставником.
Похоже, получилось: Наташка, вон, посуду моет без пинков и затрещин. И необязательно бить и орать, чтобы кто-то тебе помог. Еще он понимал, что и в поселке, и в городе промышляют подростковые банды, и тут либо примкнуть, либо прятаться, как это делал я. А можно сколотить свою банду. То есть клан. И развивать его. Тогда, если интересы пересекутся с гопниками, им легко дать отпор, потому что нас больше и мы сильнее.
Что ж, пойду развивать клан. Но сперва Яна познакомлю с Ильей, а потом представлю остальным, самому так спокойнее, ведь Илье я доверяю, и он поддержит, если что.
— Опять сваливаешь? — спросила Наташка, когда я начал собирать рюкзак, положил туда сборник рассказов, в котором Каюк и Борис прочли единственную повесть, отсчитал жвачек каждому по паре.
— Тренировка-то хоть будет? — уточнила сестра.
— Будет, — кивнул я. — В шесть.
Из детской высунулся Борис.
— На море, да? А нас чего не зовешь? Я бы тоже пошел.
— Не на море. По делам.
Уточнять, что за дела, никто не стал, я их приучил к тому, что решаю взрослые проблемы в одиночку. Нацепив рюкзак, я выполз в июльский зной и первым делом отправился к ДОТу. Поднялся на холм и на разбитой бетонной плите, посеченной осколками, обнаружил постиранное рванье Яна, сохнувшее на солнце.
— Эй, ты тут? Я вернулся.
На мой зов из ДОТа вылез голый по пояс Ян.
— Я тебе книжку принес. И это… жвачки хочешь? Ниндзя-черепашки, с наклейками.
— Мне? — округлил глаза он.
— Все тебе. — Я отдал ему сборник рассказов, две жвачки.
Яна аж затрясло от возбуждения, мир перестал существовать, он уселся прямо на траву, развернул первую жвачку и радостно воскликнул:
— Донателло! А во второй — Сплинтер! Спасибо! Вот это да!
Он разделил жвачку на две части, одну сунул в рот, вторую припрятал в кармане Борькиных штанов, которые я ему принес перед отъездом в Москву.
— Пойдем, познакомлю тебя со своими друзьями, — сказал я.
Этот момент хотелось отсрочить, но правильнее было все решить сейчас. Ян погрустнел, мотнул головой и распределил челку по обожженной части лица.
— Я им не понравлюсь.
— Нормально все будет. Мы собираемся на базе. Ну, в подвале. Там учимся драться, играем, болтаем. Они нормальные, а не бомжи какие.
Он еще раз мотнул головой и попятился, словно это я собирался его ударить. И опять мне одновременно захотелось психануть (я с тобой вожусь, а ты еще и нервы треплешь!) и пожалеть Яна (выходит, последние полгода его так часто били и гоняли, что он совершенно разучился доверять людям). Разум, который теперь можно назвать коллективным, велел позаботиться о мальчишке, ведь, возможно, это из-за него катастрофа отодвинулась на целый месяц.
— Короче, или ты идешь со мной и знакомишься с моими друзьями, или… До свидания. Я ж помочь тебе, дураку, хочу!
Ян потупился, свесив голову. Он ее все время свешивал, чтобы волосы прятали лицо.
— Они будут дразнить меня Крюгером.
— Кто вякнет, тому в рожу дам, — пообещал я. — Идешь?
— Я терпеть не буду! — предупредил Ян. — Буду драться.
— Сказал же, что я за тебя. Ну?
Я развернулся и начал спуск, Ян смотрел мне в спину, но с места не двигался. Уже когда я прошел метров двадцать, он меня окликнул:
— Подожди, вещи соберу!
Я сел на камень в тени фисташки, вытер потный лоб. Ян спустился с пакетом, где лежали вещи, книга и угадывалась зубная щетка и трусы с носками, и в очках. Переоделся он в мои подарки. Вид парнишка имел такой, словно…
Шел на эшафот.
Все пятнадцать минут пути мы топали молча, я на него косился и думал, что сейчас он кажется мне мелким и бесполезным, но, когда вырастем, эта разница сгладится и не будет чувствоваться.
Интересно, о чем он