Рамон быстро поднялся.
— Я приказал, чтобы вертолет был здесь как можно скорее.
— Спасибо, — натянуто сказала Нена, вставая.
Простыня закутывала ее наподобие тоги.
— Мы улетим, как только приземлится вертолет.
— Мы?
— Конечно, — ответил Рамон.
— Но я могу уехать одна, — возразила Нена. Ей хотелось побыть в одиночестве, чтобы попытаться заглушить мучивший ее стыд.
Почему она допустила то, что произошло ночью? Как смогла она забыть о дедушке и позволить Рамону уложить ее в свою постель и… Все это так ужасно и вселяет в нее чувство безысходности. В конце концов, этот мужчина всего лишь хотел обладать ею — сделать ее частью своей обширной собственности. И теперь он поставил на ней свое клеймо, утвердил право владеть ею. Вероятно, он полагает, что может везти ее, куда захочет, использовать для удовлетворения своих потребностей так, как он делает со всем, что принадлежит ему.
Пытаясь сохранить то, что осталось от ее достоинства, Нена коротко кивнула и, высоко подняв голову, направилась в огромную ванную комнату, отделанную мрамором, дверь в которую, как она заметила, была приоткрыта. Но даже горячие струи воды не могли смыть с нее мучительное чувство вины и стыда.
Рамон вздохнул, когда Нена закрыла за собой дверь. Он читал ее как книгу — сомнения, гнев, шок, самоуничижение, которыми были полны ее глаза, — и жалел лишь о том, что нет времени, которое помогло бы смягчить неизбежные переживания. Пожав плечами, Рамон пошел во вторую ванную. Сначала надо решить первоочередную задачу — как можно скорее доставить Нену к дону Родриго.
Он всей душой надеялся, что они не приедут слишком поздно.
Во время полета Нена не сказала и двух слов.
Когда самолет приземлился в лондонском аэропорту Хитроу, таможенники поднялись на борт и быстро покончили с формальностями. На летном поле их ждал автомобиль Рамона, и они немедленно поехали в Виндзор.
Из нескольких телефонных звонков, которые Рамон сделал по мобильному телефону, они узнали, что состояние дона Родриго не улучшается. Вероятно, его придется отвезти в больницу.
Нена забилась в угол, стараясь быть как можно дальше от Рамона. Судорожно стиснув руки, она проклинала себя. Заслужит ли она когда-нибудь прощение за то, что ее не было с дедом, когда он больше всего нуждался в ней? Ей не надо было соглашаться на этот злополучный медовый месяц.
Она должна была просто отказаться уехать. Они могли бы остаться где-нибудь поблизости. Не было никакой необходимости отправляться так далеко — в Грецию.
Снова и снова Нена безжалостно укоряла себя.
Когда они подъехали к Турстон-Мэнор, она выпрыгнула из машины, не дожидаясь, пока шофер откроет ей дверцу.
Выходя из автомобиля, Рамон видел, как Нена ворвалась в дом и побежала по лестнице в комнату деда, не обратив внимания на медсестру и донью Аугусту, которые стояли в коридоре.
И только оказавшись перед дверью, она остановилась, сделала глубокий вдох, пригладила волосы и на цыпочках вошла, боясь побеспокоить больного.
В комнате было темно. Портьеры были задернуты, чтобы яркий солнечный свет не проникал в комнату. Дон Родриго неподвижно лежал на большой дубовой кровати. Он показался Нене более изможденным и хрупким, чем в последний раз, когда она видела его. Подойдя к нему, она подавила рыдание и, тихо опустившись на стул рядом с кроватью, осторожно положила руку на неподвижные, пожелтевшие, как воск, пальцы деда.
— Я здесь, дедушка, — тихо прошептала она, задыхаясь от рвущегося из груди рыдания. — Пожалуйста, прости, что меня не было здесь, когда я была нужна тебе.
— Пена? — Глаза старика открылись, и он с трудом повернул голову. — Дитя мое, ты приехала. Тяжелые веки снова сомкнулись, и он слабо сжал руку внучки. — Так некстати, что мне стало хуже именно в это время, — едва слышно добавил он.
— Дедушка, я уверена, что ты почувствуешь себя лучше! — воскликнула Пена, проводя рукой по лбу деда. Она заставит его выздороветь, несмотря на страшный прогноз врачей.
На лице дона Родриго появилось слабое подобие улыбки.
— Ах, моя Нена… Ты всегда была такой милой решительной малышкой, — прошептал он.
Дверь открылась, и, подняв голову, она увидела, как вошли донья Аугуста и Рамон, за которыми следовала пожилая медсестра в белом халате.
— Боюсь, что он не должен переутомляться, тихо сказала медсестра, подходя с подносом в руках к кровати. — Прошу прощения, миссис Вильальба, но мне надо дать дону Родриго лекарство.
— Хорошо. — Нена поднялась со стула. Она нежно поцеловала деда в морщинистый лоб и прошептала:
— Я вернусь позже, дорогой.
Дед слабо кивнул, но Нена заметила, что он побледнел. Даже те несколько минут, которые она провела с ним, вызвали у него упадок сил.
Закусив губу, Нена вышла из комнаты, даже не взглянув на мужа.
Донья Аугуста взяла ее под руку.
— Я очень сочувствую тебе, Нена, — сказала она, не в силах видеть такое безмерное страдание. Давай спустимся вниз. Тебе нужно выпить чаю или спиртного. О твоем дедушке заботятся наилучшим образом.
В ту ночь они остались в Турстон-Мэнор. Нена ясно дала понять, что они будут спать в отдельных спальнях. Рамон намеревался воспротивиться этому, но, инстинктивно поняв, что в это тяжелое время ей необходимо одиночество, не стал возражать.
Из Лондона приехал дон Педро, и они поужинали, лишь изредка обмениваясь словами. Есть никому не хотелось. Нена не могла проглотить ни кусочка, неотступно думая о дедушке, в комнате которого она проводила большую часть дня, молча сидя на стуле рядом с кроватью. Она гладила худую руку деда и молилась, чтобы произошло чудо.
Несмотря на первоначальное стремление немедленно отвезти его в больницу, Нена прислушалась к словам доньи Аугусты, которая со свойственной ей мягкостью предположила, что дону Родриго, возможно, приятнее находиться в своем доме.
Позже Рамон высказал ей ту же мысль, и, несмотря на сильное желание отнестись с пренебрежением к его словам — Нена чувствовала, что он отчасти повинен в том, что ее не было с дедом, — и все-таки отправить деда в больницу на вертолете, она выслушала горькую правду.
— Нена, я знаю, как тебе трудно смириться с этим, но, думаю, ты должна взглянуть правде в лицо. Конец уже близок, — сказал Рамон, когда они остались одни в холле. Он не сделал попытки взять ее за руку и разговаривал с ней, стоя поодаль.
— Должен же быть какой-то выход! — в сотый раз повторила она. — Я уверена, что можно сделать что-то.
— Ты слышала, дорогая, что сказал врач, — мягко возразил Рамон. — Дону Родриго ничем нельзя помочь. Мы можем только сделать все возможное, чтобы скрасить ему последние часы жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});