Читать интересную книгу Хендерсон, король дождя - Беллоу Сол

— Это и есть то самое место?

— Нет, сэр, — ответил он, произнося «сэр» как «сар».

Оказалось, нам предстоит ещё добрую неделю маршировать на своих двоих.

Я начисто утратил способность ориентироваться, но меня это не заботило. Какая разница — ведь целью моего паломничества было сбросить с себя неподъёмный груз проблем. К тому же Ромилайу внушал большое доверие. День за днём он вёл меня по пустыням и горным тропам — все дальше и дальше. Слабо владея английским, он не мог толком объяснить, что к чему, сказал только, что мы держим путь туда, где обитает народ арневи. Много лет назад он был там то ли с отцом, то ли с дядей — я не разобрал, с кем именно.

— Ясно — ты хочешь вернуться в места своей молодости.

Пустыня с обилием разбросанных там-сям валунов привела меня в восторг, и я похвалил себя за то, что отделался от Чарли с его новобрачной и выбрал подходящего проводника. Ромилайу, с его умением угадывать мои желания, оказался сущей находкой. Ему было где-то под сорок, но его старили преждевременные морщины и дряблая, мешковатая кожа, свойственная определённому типу темнокожих. Его череп порос непроходимым кустарником волос, которые он время от времени тщетно пытался привести в порядок. Его космы не признавали расчёски и топорщились по бокам головы, придавая ему сходством с карликовой сосной. На груди у Ромилайу белели традиционные полоски, похожие на шрамы, а уши были обрезаны так, что стали походить на перья; кончики зарывались в волосы. Нос был красивой абиссинской формы, не какой-нибудь приплюснутый. Полоски и обрезанные уши говорили о том, что он был рождён язычником, однако затем обратился в веру и теперь каждый вечер творил молитву. Стоя на коленях, он складывал руки под скошенным подбородком, сильно выпячивал губы, напрягал короткие, однако сильные мышцы и исторгал из глубины души гортанные звуки. Я садился рядом на траву и подбадривал его:

— Давай, Ромилайу, выложи им все. И не забудь замолвить словечко за меня грешного.

Наконец мы очутились на небольшом каменистом плато в окружении гор. Там было жарко, сухо и безлюдно — за несколько дней пути мы не увидели ни одного отпечатка человеческой ноги. Растительность была весьма скудной; если на то пошло, там вообще почти ничего не было. Я словно попал в прошлое — не в «историю» со всей её мишурой, а в доисторический период. Я поверил в существование таинственной связи между мной и камнями. Горы, в своей первозданной наготе, образовали извилистую линию; на склонах, прямо у нас на глазах, зарождались облака. От камней шёл пар, но не простой, а с бриллиантовым блеском. Несмотря на духоту, я почувствовал себя в отменной форме. По ночам, после того, как Ромилайу кончал молиться и мы ложились спать на голых камнях, воздух, глоток за глотком, как бы возвращал нам живительную свежесть. Добавьте сюда невозмутимое сияние звёзд, которые кружились и пели, и полет ночных птиц, проносившихся над нами гигантскими летучими опахалами. Чего ещё можно было желать? Припав здоровым ухом к земле, я слышал стук копыт — как будто лежал на туго натянутой шкуре барабана. Может быть, это были дикие ослы или зебры, устремившиеся на поиск новых пастбищ. Я потерял счёт времени. Возможно, мир тоже был рад отдохнуть от меня.

Сезон дождей — к тому же короткий — уже прошёл. Все ручьи высохли; сухие ветви кустов моментально вспыхивали, стоило поднести к ним спичку. По вечерам я разводил огонь при помощи зажигалки, какими широко пользовались в Австрии; если покупать дюжину, они шли по четырнадцать центов штука. А теперь мы с Ромилайу находились на плато, которое он назвал Хинчагарским и которого не было ни на одной карте. Под колючими карликовыми деревцами и кустиками (что-то вроде алоэ или можжевельника, но я не силён в ботанике) клубился зеленовато-жёлтый туман, и мне казалось, будто Ромилайу, вышагивающий за мной следом, вот-вот посадит меня на большую деревянную лопату булочника и бросит в печь. Это знойное место и впрямь начало напоминать пекло.

Однажды утром мы обнаружили, что находимся в высохшем ложе реки Арневи, и двинулись, условно говоря, по течению. Ил превратился в потрескавшуюся глину; валуны мерцали золотыми самородками. Наконец мы увидели деревню Арневи с конусообразными крышами. Я знал, что они сделаны из тростника, соломы или пальмовых листьев, однако вид у них был внушительный.

— Ромилайу, — окликнул я своего спутника, — посмотри, какая красота. Сколько лет этой деревне?

— Не знаю, сэр.

— У меня такое чувство, словно мы находимся на прародине человечества.

Может быть, это место даже древнее Ура[3]. У меня предчувствие, что оно принесёт мне удачу.

Народ арневи занимался разведением скота. На берегу мы спугнули несколько донельзя отощавших коров; они стали взбрыкивать и носиться галопом, так что вскоре мы оказались в окружении стайки голых ребятишек. У всех, даже самых маленьких, были раздутые животы; они корчили рожи и истошно вопили. Добавьте к этому рёв потревоженной скотины и хлопанье крыльев доброй тысячи птиц, вспорхнувших с запылённых веток. В первую минуту они показались мне градом камней; я принял это столпотворение за акт агрессии. Даже рассмеялся от удивления.

— Что, Ромилайу, здесь так принято встречать туристов?

Но потом понял, что это птицы.

Ромилайу объяснил: арневи очень чувствительны ко всему, что касается скота, потому что считают эти существа своими родственниками, а не просто домашними животными. Здесь не едят мяса. А вместо того, чтобы держать одного пастуха на все стадо, приставляют к каждой корове по паре-тройке ребятишек. Естественно, когда среди животных поднялся переполох, дети стали гоняться за ними, чтобы успокоить. Я пожалел, что у меня нет с собой гостинцев для ребятни. Когда я воевал в Италии, всегда имел при себе запас шоколадок «Херши» и земляных орешков для «бамбини». Короче, на подступах к посёлку, огороженному колючей живой изгородью и навозными кучами, мы обнаружили, что некоторые из ребят поджидают нас, в то время как остальные побежали распространить новость о нашем прибытии.

— Какие смешные! — обратился я к Ромилайу. — Ты только посмотри на эти вздувшиеся пузики и курчавые головёнки. Кажется, у некоторых ещё не выросли коренные зубы. Жалко, что мне их нечем побаловать. Как думаешь, их позабавит, если я подожгу куст?

Не дожидаясь ответа, я вытащил австрийскую зажигалку со свисающим фитилём, крутнул большим пальцем крохотное колёсико — и куст мгновенно вспыхнул, почти сразу растворившись в ярком солнечном сиянии. Грандиозный салют! Малышня разом смолкла и бросилась врассыпную. Коровы последовали их примеру. По земле рассыпался пепел от сгоревшего куста.

— Как по-твоему, Ромилайу, это произвело на них впечатление? У меня были самые лучшие намерения.

Но прежде, чем мы успели обсудить это событие, к нам пожаловала группа обнажённых жителей деревки. Впереди вышагивала молодая женщина — очевидно, не старше моей дочери Райси. Она посмотрела на меня и разразилась рыданиями.

Вот уж не ожидал, что на меня это так подействует! Конечно, отправляясь в чужой, незнакомый мир, было бы верхом глупости не подготовить себя к разным испытаниям, но слезы этой молодой женщины меня потрясли. Я вообще плохо переношу женские слезы; не так давно, когда Лили расплакалась в нашем гостиничном номере на Заливе, я от расстройства выпалил страшную угрозу. Но как объяснить то, что плач совершенно незнакомой женщины вызвал у меня целый шквал эмоций? Первой моей мыслью было: «Что я ещё натворил?»

Может, рвануть назад, в пустыню, думал я, и в полном одиночестве дождаться, когда из меня выйдет дьявол и мой вид не повергнет другое человеческое существо в отчаяние? Возможно, выбросив к чертям тропический шлем, оружие, зажигалку и прочий хлам, я хотя бы частично освобожусь от своей агрессивности и стану жить, питаясь червями? Или саранчой? Пока все злое во мне не будет выжжено солнцем пустыни. О, мои ужасные недостатки! О, мои промахи! Что делать? Чем возместить нанесённый ущерб? Проклятый темперамент! Господи, в какой бардак я превратил свою жизнь? И вот результат: стоит только кому-нибудь взглянуть на меня, как он сразу понимает, с кем имеет дело!