- Да, - согласился Уотсон. - Это благородное желание его, конечно, до некоторой степени оправдывает.
- До некоторой степени? - изумился Холмс - Нет, Уотсон, не до некоторой степени. Да и вообще это ваше словечко - "оправдывает" - тут совершенно неуместно. Ни в каких оправданиях Некрасов не нуждается. Ведь он поступил так, как поступает каждый истинный художник.
- Что значит - каждый? Уж не хотите ли вы сказать, что мы имеем тут не просто некий казус, а как бы некоторую общую закономерность?
- Вот именно! Это вы очень верно подметили, мой проницательный друг! подтвердил Холмс. - Именно закономерность! Художник всегда обогащает избранную им натуру своим отношением к ней. Мыслями, которые она эта натура - в нем пробудила... Чувствами, одушевлявшими его в работе над тем или иным сюжетом...
- Вы хотите сказать, что писатели в своих книгах никогда не воспроизводят в точности то, что было в жизни? - уточнил Уотсон.
- Да, я хотел сказать именно это, - подтвердил Холмс. - Подчеркиваю: никогда!
- И вы можете подкрепить это свое утверждение фактами?
- О, множеством фактов! В чем другом, а в фактах у меня недостатка не будет. Но это уж как-нибудь в другой раз.
ПОРТРЕТ - ЭТО ВСЕГДА АВТОПОРТРЕТ
Помните, сравнивая работу писателя с работой художника-живописца, я говорил, что, если перед несколькими разными художниками посадить одного и того же натурщика, у каждого выйдет свой портрет, не похожий на тот, что у его соседа. И чем более зрелыми, самостоятельными художниками будут эти живописцы, чем дальше ушли они от периода ученичества, тем меньше будет сходства между их картинами, тем резче будет различие между ними.
В полной мере это относится и к писателям.
Особенно ясно это видно, когда разные писатели изображают одну и ту же историческую фигуру.
Возьмите, скажем, Наполеона, изображенного Лермонтовым.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ МИХАИЛА ЛЕРМОНТОВА
"ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ"
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника сына
И старую гвардию он...
На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.
Но спят усачи гренадеры
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
И маршалы зова не слышат
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою...
Зовет он любезного сына,
Опору в любезной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию только себе!..
И сравните этого Наполеона с другим - то есть не с другим, а с тем же самым Наполеоном Бонапартом, императором французов, но изображенным другим писателем, в другом художественном произведении - Львом Толстым в его романе "Война и мир".
ИЗ РОМАНА Л. Н. ТОЛСТОГО "ВОЙНА И МИР":
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие...
Таких примеров, когда одну и ту же историческую фигуру два писателя изобразили совершенно по-разному, в литературе можно найти великое множество.
Но тут возникает такой вопрос.
Можем ли мы считать, что все эти случаи выражают определенную закономерность? Ведь пока что у нас речь шла только об изображении в художественных произведениях реальных исторических лиц.
Изображая какого-нибудь знаменитого исторического деятеля - императора, царя, короля или полководца, писатель неизбежно бывает тенденциозным. Его отношение к этому деятелю зависит от его политических взглядов, от его мировоззрения. Наконец, даже от того, какую роль сыграл тот или иной исторический деятель в судьбе его Родины. (Наполеон, например, в описываемое Толстым время был врагом России, так что отрицательное отношение автора "Войны и мира" к императору французов, быть может, было продиктовано и этим.)
А вот как обстоит дело с фигурами, так сказать, неисторическими?
Бывает ли так, чтобы два разных писателя изобразили - и изобразили по-разному - одного и того же, но при том самого обыкновенного, никакими историческими подвигами и преступлениями не прославившегося человека?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется провести еще одно расследование, которое мы, разумеется, опять поручим Шерлоку Холмсу и доктору Уотсону.
КРЕСТНАЯ НАТАШИ РОСТОВОЙ,
ОНА ЖЕ - СВОЯЧЕНИЦА ФАМУСОВА
Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон
- Нет-нет, Уотсон, не становитесь на этот путь! Поверьте мне, он ошибочен, - сказал Холмс.
Уотсон вздрогнул.
- О чем вы? - растерянно спросил он.
- О выводе, к которому вы сейчас пришли.
- А к какому выводу, по-вашему, я пришел?
- Вы размышляли о том, могут ли два разных писателя, отталкиваясь от одного и того же прототипа, создать отличающиеся друг от друга и даже не слишком схожие характеры. Разумеется, если речь идет о простых смертных, а не о каких-либо известных политических или государственных деятелях. И, если я правильно вас понял, пришли к выводу, что этого быть не может. Так вот, поверьте мне, друг мой: этот ваш вывод неверен.
- Я, видно, так увлекся своими мыслями, что, сам того не замечая, размышлял вслух, - предположил Уотсон.
- Нет, друг мой, размышляли вы молча.
- Каким же образом тогда вам стали известны мои мысли? Уж не телепат ли вы?
- Нет, друг мой, телепатия тут ни при чем. Я просто внимательно наблюдал за вами. Сперва вы довольно долго, наморщив лоб, сидели над томом "Войны и мира". По том ваш взгляд упал на бюст Наполеона, стоящий у нас на камине. Вы кинули взгляд на этот бюст, потом на книгу Толстого и недовольно поморщились. Из этого я заключил, что вы не разделяете скептического отношения Толстого к французскому императору. Затем...
- Можете не продолжать, Холмс! - прервал этот монолог Уотсон. - Я просто забыл, с кем имею дело. Да, не стану спорить: вы, как всегда, угадали. Я действительно подумал, что если прототипом для двух разных писателей оказался самый обыкновенный человек, а не какой-нибудь великий исторический деятель... Скажем, Ивана Грозного, или Петра Великого, или того же Наполеона да же ученые-историки оценивают по-разному. Так что уж тут говорить о писателях. А вот когда описывается самый что ни на есть обыкновенный, простой человек, такого, по-моему, и в самом деле быть не может. Ну сами подумайте! Если человек был хороший, разве может писатель изобразить его плохим? И наоборот: если он - негодяй, разве сможет писатель, будь он хоть трижды гений, сделать из него ангела?
- Звучит убедительно, - согласился Холмс. - И все же...
- Вы считаете, что я не прав?
- Я ведь уже сказал вам...
- И беретесь это доказать?
- Во всяком случае, попробую. Дайте-ка мне том "Войны и мира", который лежит у вас на коленях... Хотя... Чем долго и нудно вчитываться в текст, отправимся-ка туда сами.
- Куда? - не понял Уотсон.
- На торжественный обед к графам Ростовым. Это, если память мне не изменяет, глава восемнадцатая.
- Помилуйте, Холмс! - изумился Уотсон. - Каким образом мы с вами можем оказаться на этом обеде? Ведь то, что там, у Толстого, описывается в этой главе... Ведь все это, некоторым образом, художественный вымысел...
- Так ведь и мы с вами, мой дорогой Уотсон, тоже, некоторым образом, художественный вымысел.
- Положим. Но ведь это званый обед. А мы с вами, насколько я знаю, не числимся в списке приглашенных...
- Пустяки, Уотсон! Там будет такая пропасть народу, что нашего присутствия никто не заметит. Вы только помалкивайте. Все, что услышите и увидите, как говорится, мотайте себе на ус. А обсудим наши впечатления мы позже.
Л. Н. ТОЛСТОЙ. "ВОЙНА И МИР"
Том первый. Часть первая. Глава восемнадцатая
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадываться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Гости были все заняты между собой.
Графиня встала и пошла в залу.
- Марья Дмитриевна? - послышался ее голос из залы.
- Она самая, - послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.