– И я чувствую присутствие кого-то ещё, – задумчиво добавил я.
– Я знаю. Ты начал чувствовать того, кто постоянно сопровождает тебя уже несколько дней.
Я немедленно вспомнил о собакоголовом и поёжился от внутреннего холода, волной прокатившегося вдоль позвоночника. Моя попутчица смотрела на меня, с аппетитом поедая рогалик. Я пробормотал:
– Кто такой проводник в царство мёртвых?..
– Он тот, кто приведёт тебя к границам твоей идентичности и вытолкнет за их пределы в сумеречную зону.
– А что дальше?
Вероника пожала плечами.
– Этого не знает никто. Сумеречная зона – это территория непредсказуемости. Шаг в неё – это шаг в пустоту между вероятностями судьбы.
Я снова поёжился и тихо спросил:
– Я ведь не могу отказаться от этой игры, да?
– Не можешь, – покачала она головой. – Ведь ты такой же, как и я. Мы оба идём по пути нерождённых, и не мы выбрали этот путь, а путь выбрал нас. Не в наших силах изменить этот выбор.
Я вдруг остро почувствовал всё это. Внезапная вспышка осознания, что неведомый мне ранее путь ждал меня задолго до того, как я появился на свет, заставила зажмурить глаза. Я не знал, что такое «путь нерождённых», но сейчас мне не требовалось никаких объяснений. Этот путь имел оттенок печали, – той самой, что пронзила меня насквозь возле ржавой бочки, и этого было более чем достаточно. В состоянии, в котором я сейчас находился, мысли не обладали силой, зато чувства являлись здесь всем.
Мы немного поговорили о природе чувств. Вероника объяснила, что чувства – это движущее начало на пути нерождённых, и что важно отличать чувства от переживаний по поводу чувств. Первое – это живая сила, а второе – пустой человеческий мусор. Чувства могут быть смертельно опасны для личности, говорила она, поэтому за ними у личности существует особый надзор. В детстве человек способен черпать из чувств непосредственные смыслы, но взрослея, он начинает контролировать чувства, чтобы жить рационально. Заканчивается это тем, что человек выдаёт себе талоны на чувства. Теперь позволено плакать в театре и восхищаться картинами художника, но беспричинный наплыв печали или злости становится непозволителен. Разрешается любить или ненавидеть то, что согласовано с умом, но запрещается испытывать любовь и ненависть без вмешательства ума. «Неправильные» всплески чувств подавляются и забываются, а если этого не происходит должным образом, человек начинает страдать. Тогда, стремясь избежать страданий, он идёт к психологам, ест таблетки, начинает глушить алкоголь, – что угодно, лишь бы вернуться в состояние уютного и санкционированного самообмана.
– Дорога к себе Настоящему лежит только через чувства, и каждый, кто ступил на этот путь, должен быть готов сойти с ума. В самом прямом смысле: сойти с дороги, пролагаемой умом. И не однажды, – закончила свою речь Вероника.
Я понимал всё, о чём она сейчас говорила, но что-то неуловимое начало ускользать от меня. Ясность восприятия пропадала, воспоминания о луче света поблекли, стали скучными и неважными, словно далёкий призрачный мираж. Я выходил из состояния сновидения наяву, и моя личность успешно залатывала брешь, образовавшуюся из-за вмешательства в потаённые глубины памяти. Окончательно просыпаясь в реальность, я забывал.
Стало грустно.
– Чего загрустил? – Вероника состроила хищное лицо и клацнула в мою сторону зубами.
– Да… задумался, – я потряс головой и, ловя последнюю волну исчезающей ясности, спросил: – Скажи, когда ты рисовала Лепесточного пса, какого цвета была твоя печаль?
«Серебристо-лунная» – пришёл на ум ответ за мгновение до того, как она ответила:
– Цвета серебристой луны.
– Ника… ведь мы с тобой едва знакомы. Откуда… Как это всё?
Она лукаво, совсем по-лисьи, растянула губы в улыбке.
– Но ведь тебе это нравится. Неужели этого не достаточно?
– Послушай, кто ты всё-таки такая?
Она вытянула вверх руки, потянулась всем туловищем и отвернулась к окну.
– Ответь мне, – я слегка потолкал её плечом.
Вероника зевнула и проворчала:
– Ты опять? Боишься доверять, пока не прилепишь ко мне понятный ярлычок? Ну что ж, лепи. Можешь считать меня, в принципе, кем хочешь. Главное – не будь занудным.
§3. Сиануквильская заря
Долгий день напролёт
Поёт – и не напоётся
Жаворонок весной.
– Мацуо Басё.
В Сиануквиль мы приехали в середине дня. Этот городок встретил нас пылью, солнцем, жарой и той безмятежно-хаотичной атмосферой, которая свойственна, пожалуй, всем курортным местечкам Юго-Восточной Азии. Влажный воздух был пропитан чуть прелым, солоноватым морским запахом, навевавшим смутные воспоминания из детства. Выйдя из автобуса, мы одновременно вдохнули полной грудью, посмотрели друг на друга и довольно рассмеялись.
Высыпавших пассажиров немедленно окружили водители тук-туков*, наперебой предлагая довезти куда угодно. Вероника отошла в сторону и, странное дело, – ни один из хватких до иностранцев туктукеров не обратил на неё никакого внимания. Её просто не замечали, и она стояла в стороне, улыбаясь и наблюдая за всеобщей шумихой. Как и полагается, я поторговался о цене, потом мы подхватили рюкзаки, сели в один из тук-туков и вскоре уже выворачивали в направлении моря.
* Тук-тук – мотороллер с прицепленной сзади крытой повозкой.
Веронике здесь явно нравилось. Сидя в повозке с совершенно счастливым выражением на лице, она напоминала сейчас колониальную аристократку, выехавшую осматривать свои владения, – правда, надевшую шорты и майку вместо подобающего леди длинного платья, но это можно было списать на дикий колониальный же дух.
– Жильё буду выбирать я! – не терпящим возражений тоном заявила она.
– Прекрасно! – я даже обрадовался этому. Моя компаньонка, безусловно, была неприхотлива, но всё же мне пока был непонятен нужный ей уровень комфорта. В Сиануквиле огромное количество жилья на любой вкус и кошелёк, и я не сомневался, что она быстро определится с выбором.
Однако вопреки ожиданиям наши поиски здорово затянулись. Выбирала Вероника странно: заходила в комнату, сосредоточенно бродила там некоторое время, словно прислушиваясь к чему-то, и молча выходила на улицу. Общаться с персоналом всё время приходилось мне, она же просто дожидалась у входа. Так мы обошли несколько гестхаусов, и я уже начал проявлять недовольство, потому что каждый раз Вероника не могла внятно объяснить, что конкретно ей не так. Наконец, очередной гестхаус её устроил.
– Селимся здесь, – решила она.
– Не прошло и года! – с облегчением выдохнул я. – Только, Ника, ведь за ту же цену были и поинтереснее варианты…
– Нет, не было. Я слушала сердцем.
Я пожал плечами: сердцем так сердцем.
Приглянувшийся ей гестхаус представлял собой небольшой дом с несколькими гостевыми комнатами. Посреди просторного и зелёного дворика высилась беседка, под ней располагался общий стол, а в отдалении – кухня и хозяйственная пристройка. Вполне тихо и уютно. Дом находился на самой окраине городка, а в пятидесяти метрах начинался залив.
Наша комната представляла собой аскетичное зрелище: маленькая, с окном, выходящим на задний двор, парой тумбочек и покосившимся шкафом. Горячая вода отсутствовала, хотя на такой жаре это не имело значения. Кондиционера не было тоже, но ни меня, ни Веронику это ничуть не смутило.
Не смутило её и то, что в комнате была всего одна, правда двухспальная, кровать. Это, признаться, обрадовало меня, хотя и ничего не говорило о перспективе наших дальнейших отношений: моя компаньонка явно была из тех девушек, которые могут улечься в одной кровати как с мужчиной, так и с женщиной, и именно для того, чтобы поспать, не вкладывая в это никакого подтекста.
Мы решили остановиться здесь пока на пару недель. Нашими соседями оказались две девушки с Урала и молодая пара из Польши. С соседями в последующие дни мы пересекались редко, поскольку наш с Вероникой распорядок дня был хаотичным: мы то возвращались домой под утро, когда уже все спали, то, наоборот, уходили из дома ещё до рассвета.
Заселившись, мы переоделись, выпили по чашке местного кофе и отправились к морю.
Побережье здесь представляло собой ту вариацию тропического рая, которую часто изображают в глянцевых туристических журналах: бесконечный песчаный пляж с зарослями пальм и редкими уютными кафе, синяя прозрачная вода и атмосфера всеобщей расслабленности. Несмотря на сезон, отдыхающих было немного, вероятно, потому, что вся тусовочная жизнь проходила далеко отсюда, и лишь вдоль берега то и дело проходили группы бритых наголо буддийских монахов в красно-оранжевых одеяниях.
Остаток дня мы провели купаясь, загорая и болтая о разной ерунде. Мы рассказывали друг другу смешные истории из прошлого, вычисляли московские места, которые оба посещали, – их оказалось немало, вспоминали книги, которые впечатлили когда-то каждого из нас, – их тоже оказалось предостаточно. Потом мы ели ананасы и, как в детстве, ходили по берегу, собирая ракушки, а вечером отправились в прибрежный ресторанчик отмечать наш приезд.