Наконец Конан и Фефим остались наедине. Они не спешили прощаться.
— Дал-таки маху старина Паквид, — сказал Фефим, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
— Да, подвела его предсказуемость, — кивнул Конан.
— Ну а все-таки, — взял быка за рога жонглер, — откуда у тебя Лунная Льдинка?
— А ты как думаешь?
«С тела бедолаги Халима», — хотел было сказать жонглер, но промолчал. Однако киммериец, прочитав ответ в его глазах, отрицательно покачал головой.
— Баррак? — догадался вдруг Фефим. — Ты, когда вязал его, сверток нащупал под набедренной повязкой? Да?
Конан кивнул.
— Вот, значит, почему он на золото даже не глядел. И то сказать, на что оно — при таком-то богатстве! Хотел, бедолага, в замке Паквида Льдинку схоронить…
— А тебя сотник стражи послал? — спросил в свою очередь Конан. — Лунную Льдинку искать?
Жонглер улыбнулся.
— И как ты догадался, что она у Паквида в особняке?
Фефим рассмеялся.
— А где же еще она могла без следа исчезнуть?
— Надо же, а ведь я ни сном, ни духом, что ты… Взаправду, что ли, жонглер?
— Взаправду, — подтвердил Фефим. И добавил, словно оправдываясь: — Сотник большие деньги посулил.
— А почему он сам к Паквиду не наведался? Взял бы два-три десятка крепких молодцов да потряс горбуна хорошенько…
— Ну, что ты! — отмахнулся жонглер. — Разве так у нас в Шадизаре дела делаются? Да тронь сотник Паквида хоть пальцем, завтра же с должности слетит. У ростовщика все схвачено.
— Еще бы, — кивнул Конан. — При таких-то деньжищах…
— Кстати, о деньжищах, — сказал Фефим. — Кошелек ты свой Паквиду оставил.
— Ну и что?
— А я сотнику Лунную Льдинку обещал.
Конан промолчал, лишь улыбнулся краешком рта.
— Как ему докажешь, что не ты Халима Баши на Серые Равнины спровадил?
Фефим снова не дождался ответа.
— И ведь на стороне не продашь — заговоренная, — напомнил он. — Не обратно же к Паквиду нести.
Конан повернулся и взглянул на особняк. На высокую арку наглухо запертых ворот. На зловещие темные полуовалы окон и грозные лики горгулий. Казалось, замок глубоко уязвлен и пристыжен; казалось, он не успокоится, пока не воздаст обидчикам сторицей. Конану стало слегка не по себе.
— Все паквидово золото, что я вынес, — хрипло произнес Фефим, — за Льдинку. Идет?
Конан печально вздохнул и сунул руку за пазуху.