удерживалась. поставлен был Городенец, его монастыри и храмы. От чужих-то уберегал, а свой завелся.
– Кто завелся?
– Колдун. Звали его Михаил Ярилов. Людей лечил, пользу приносил. Но донесла на него жена, так старые книги рассказывают. И сожгли колдуна, а он город и проклял.
– Если пользу приносил, то какой же он колдун?
– Книги у него нашли еретические. Так вот жена его, Варвара Петрищева, второй раз замуж вышла. За Петра Яркова. Так по мужской линии до наших дней и дошел род, пока на Людмиле Ярковой не закончился.
– Как же он закончился, если у нее дочь есть, а у дочери своя дочь?
– А так, что она стала Сергеевой, по мужу, и дочь Сергеева, а у внучки вообще другая фамилия. Кончились Ярковы, девушка, совсем кончились.
– А причем тут тайная комната?
– В старых документах пишут, что Варваре досталось кое-что от мужа, она смекнула, что богатой вдовой станет. Но об этом говорить рано, близок я к разгадке, но не готов, не готов пока…
– И вы думаете, это что-то в доме могло храниться?
– Искал я, приходил к Сергеевым, Ярковых то я не застал, я ровесник Марины. Но никто ничего не знает. И когда вы сказали про тайную комнату…
– А когда вообще случилась вся эта история, ну, с колдуном?
– В 1732 году.
– Ничего себе! А дом построили на 150 лет позже.
– Дом-то да, а семья та же самая. Могли и хранить что-то. Запрятали, а как дом построили, туда и перенесли.
– В той комнате был найден скелет. Вы думаете, он тоже искал это… сокровище, или что там у вас?
– За старинные сокровища могут и убить.
– Они такие ценные?
– Конечно, больших денег стоит!
– А хоть раз после тех событий эти предметы где-то в документах встречались?
– Ни разу. – Вздохнул краевед. – Больше ни разу не встречал…
– Может и продала их эта… как ее… Варвара?
– Тогда хоть какие-то следы бы нашлись. Думаете я не искал? Я полжизни этому посвятил. Есть у меня мыслишка… но рано пока, еще кое-что перепроверить надо. Ладно, мне на урок пора, а по поводу планов и документиков вы послезавтра загляните.
***
Не успела Саша выйти из школы, как зазвонил телефон. Андрей поинтересовался, сможет ли девушка зайти и подписать протокол, заодно намекнул, что есть новости.
– Ох, Александра, вот как вам рассказывать? Не имею права. Конечно, это ваш скелет, но…
– Что??? Нет уж, точно не мой!
– Я в том смысле. что вы его нашли и имеете право узнать. Но с другой стороны… Вы же опять натворите дел, вон прошлый раз с вертолетами вас спасали и если б не матушка настоятельница монастыря… зайдите, кстати, поблагодарите матушку. Так о чем я? А, так вот и не знаю, рассказывать вам, или нет.
Саша, уже подписавшая протокол в кабинете следователя, удобно устроилась за столом начальника, прихлебывая чай и закусывая сушками. От обиды она отодвинула чашку так, что себя же горячим чаем облила.
– Мало я вам помогла в прошлый раз? И куда я сунусь, в дело столетней давности?
– Ладно… Вы не местная, но может быть вы слышали от своей знакомой Марины Сергеевой такое имя – Михаил Ульянов?
– Актер такой был… в советских фильмах снимался.
– И все?
– И все. А почему вы спрашиваете?
– Давайте позвоним вашей знакомой и спросим, помнит ли она это имя.
Марина Павловна снова долго сокрушалась и восклицала, но никакого Михаила Ульянова она не знала.
– Никогда имени не слышали? Может, вспомните?
– Актера знаю. Больше никого.
Андрей повесил трубку.
– Я и не ждал много, в 1973 году Марине Сергеевой было 9 лет. Но решил все же попробовать.
– Так кто это?
– Местный житель, который пропал в 1973 году. Эксперты датировали смерть… эээ… скелета как раз примерно семидесятыми годами прошлого века. Мы подняли архивы, возможно, были сообщения о пропаже людей.
– Пятьдесят лет назад?
– Александра, здесь сохранились все советские архивы. Они не оцифрованы. но ничего не выбрасывали.
– Ничего себе!
– Бесследно исчез в то время лишь один человек. Михаил Ульянов. Дальше «дело техники». В старых бумагах говорилось, что у Михаила из особых примет только удаленный зуб, мать еще о переломе ноги рассказывала. У скелета нет одного зуба и следы перелома как раз там, где указано в протоколе. Никто не слышал о Михаиле Федоровиче Ульянове пятьдесят лет.
– Теперь мы знаем, почему, – кивнула Саша. – А ДНК не сравнивали? Я читала, что можно получить ДНК скелета.
– Вы бы еще и кино посмотрели, – съязвил следователь. – Какие образцы ДНК пятьдесят лет назад?
– Но кто его убил?
– Судя по старым документам, ни с кем он не ссорился и уезжать никуда не собирался. Возникает вопрос – как хорошо ваша Марина Павловна знала свою мать?
– Она же умерла двенадцать лет назад!
– И к моменту ее смерти тело пролежало в той комнате сорок лет. А отец как раз тогда погиб.
– Может, он убил этого человека, а потом и сам случайно стал жертвой агрессивного алкоголика?
– Мы этого уже никогда не узнаем.
– То есть найти убийцу пятидесятилетней давности невозможно?
– Думаю, нет. Дело мы открыли и расследование проведем. Но вы сами понимаете, что ничего мы не обнаружим.
– Марина говорила, она смутно помнит, что отец хотел оборудовать кабинет в подвале. А мать после его смерти какой-то ремонт делала и больше на склад они не заходили. И сама Марина никогда не заходила. Она и не знала, наверняка, что за стеной есть дверь.
– В любом случае версия ее отца- убийцы самая правдоподобная. И мать, конечно, знала, раз заложила стену.
– Женщина прожила всю жизнь в доме, зная, что за стеной сарая похоронен человек? Его же искали! Хотя… помню, как женщина в одном городе жила в доме, где замурована девушка. Но та была почти сумасшедшей и наоборот охраняла дом, чтобы никто не нашел тела. Погодите, Андрей, а это точно убийство? Может, он застрелился?
– Определенно – убийство. Пулевое ранение, а оружие не нашли.
– А может он покончил жизнь самоубийством, а мать Марины спрятала пистолет. Может, они договорились. – Саша расфантазировалась вслух: – У них раньше была любовь, и она не смогла отказать Михаилу!
– Сериалы любите? Отдыхайте, Александра, не забивайте себе голову!
– Он был женат? А сослуживцы, друзья?
– Женат не был, сослуживцам и друзьям всем за восемьдесят, и захотят – не вспомнят. В документах есть показания его начальника. Михаил работал в местном строительном управлении. В тот день он сослался на головную боль и отпросился пораньше. Все, Александра, больше я