волокитовая шкатулка,
которая впрямь по-волчьи
стальными зубами: «Щелк!»
В доспехах из резолюций
рыцари долгого ящика,
где даже носастая Несси
и та не наткнется на дно,
не лучше жуков колорадских
и морового ящура
хлеба и коров пожирали
с пахарями заодно.
II овдовела землица,
лишенпая ласки сеющего,
затосковала гречиха,
клевер уныло полег,
и подсекала иод корень
измученный колос
лысенковщина,
и квакать учились курицы,
чтоб не попасть под налог.
И лопающемся френче
Кабычегоневышлистенко,
сограждан своих охраняя
от якобы вредных затей,
видел во всей кибернетике
лишь мракобеске и мистику
и отнимал компьютеры
у будущих наших детой.
И, отвергая все новое,
откладыватели,
непущатели:
«Это беспрецедентно!» —
грозно махали печатями,
забыв,
что с ветхим ружьишком,
во вшах,
разута,
раздета,
Октябрьская революция
тоже беспрецедеитна!
Я приветствую время,
когда
по законам баллистики
из кресел летят вверх тормашками —
«кабычегоновышлистики».
Великая Родина наша,
из кабинетов их выставь,
дай им проветриться малость
на нашем просторе большом.
Когда карандаш-вычеркиватель
у кабычегопевышлистов,
81 6 Е. Евтушенко
есть пропасть
меж красным знаменем
п красным карандашом.
Па знамени Серн и Молот
страна не случайно вышила,
а вовсе не чье-то трусливое:
«Кабы чего не вышло...»!
Почти напоследок:
я,
мяса полжизни искавший погнутою вилкой
в столовских котлетах,
в неполные десять
ругнувшийся матом при тете,
к потомкам приду,
словно в лермонтовских эполетах,
в следах от ладоней чужих
с милицейски учтивым «пройдемте!».
Почти напоследок:
я — всем временам однолеток,
земляк всем землянам
и даже галактианам.
Я,
словно индеец в Колумбовых ржавых браслетах,
«Фуку!» прохриплю перед смертью
поддельно бессмертным тиранам.
Почти напоследок:
поэт,
как мопета петровская,
сделался редок.
Он даже пугает
соседей по шару земному,
соседок.
Но договорюсь я с потомками —
так или эдак —
почти откровенно.
Почти умирая.
Почти напоследок.
КОНЕЦ
Гавана — Санто-Доминго — Гуернавака — Лима — Манагуа —
Каракас — Венеция — Леондинг — станция Зима — Гульрипи —
Переделкино.
1963-1985 гг.
Фуку . Поэма
Сбивая наивность с меня, малыша,
мне сыпали ум с тараканами в щи,
мне мудрость нашёптывали,
шурша,
вшитые
в швы рубашки вши.
Но бедность - не ум,
и деньги - не ум,
и всё-таки я понемножечку
взрослел неумело,
взрослел наобум,
когда меня били под ложечку.
Я ботал по фене,
шпана из шпаны,
слюнявил чинарик подобранный.
Кишками я выучил голод войны
и вызубрил родину рёбрами.
Мне не дали славу -
я сам её взял,
но, почестей ей не оказывая, набил свою душу людьми, как вокзал во время эвакуации.
В душе моей больше чем семьдесят стран,
все концлагеря,
монументы,
и гордость за нашу эпоху, и срам, и шулеры, и президенты.
Глотая эпоху и ею давясь,
но так, что ни разу не вырвало,
я знаю не меньше, чем пыль или грязь,
и больше всех воронов мира.
И я возгордился,
чрезмерно игрив.
Зазнался я так несусветно,
как будто бы вытатуирован гриф
на мне:
«Совершенно секретно». Напрасно я нос задирал к потолку, с приятцей отдавшись мыслишкам, что скоро прикончат меня -потому,
что знаю я многое слишком.
В Гонконге я сам нарывался на нож,
я лез во Вьетнаме под пули.
Погибнуть мне было давно невтерпёж,
да что-то со смертью тянули.
И я пребывал
унизительно жив
под разными пулями-дурами.
Мурыжили,
съесть по кусочкам решив,
а вот убивать и не думали.
Постыдно целёхонек,
шрамами битв
не очень-то я изукрашен.
Наверно, не зря ещё я не убит -
не слишком я мудростью страшен.
И горькая мысль у меня отняла
остатки зазнайства былого -
отстали поступки мои от ума,
отстало от опыта слово.
Как таинство жизни за хвост ни хватай -
выскальзывает из ладоней.
Чем больше мы знаем поверхностных тайн,
тем главная тайна бездонней.
Мы столькое сами на дне погребли.
Познания бездна проклятая
такие засасывала корабли,
такие державы проглатывала!
И я растерялся на шаре земном
от явной нехватки таланта,
себя ощущая, как будто бы гном,
раздавленный ношей Атланта.
Наверное, так растерялся Колумб
с командой отпетой, трактирной,
по крови под парусом двигаясь в глубь
насмешливой тайны всемирной...
А у меня не было никакой команды.
Я был единственный русский на всей территории Санто-Доминго, когда стоял у конвейера в аэропорту и ждал свой чемодан. Наконец он появился. Он выглядел, как индеец после пытки конкистадоров. Бока были искромсаны, внутренности вываливались наружу.
- Повреждение при погрузке. - отводя от меня глаза, мрачновато процедил представитель авиакомпании «Доминикана».
Затем мой многострадальный кожаный товарищ попал в руки таможенников. Чьими же были предыдущие руки? За спинами таможенников, копавшихся в моих рубашках и носках, величественно покачивался начинавшийся чуть ли не от подбородка живот начальника аэропортовской полиции, созерцавшего этот в прямом смысле трогательный процесс. Начальник полиции представил бы подлинную находку для золотолюбивого Колумба -золотой «Ролекс» на левой руке, золотой именной браслет на правой, золотые перстни с разнообразными драгоценными и полудрагоценными камнями чуть ли не на каждом пальце, золотой медальон с мадонной на мохнатой груди, золотой брелок для ключей от машины, сделанный в виде миниатюрной статуи Свободы. Лицо начальника полиции лоснилось так, как будто заодно с чёрными жёсткими волосами было смазано бриолином. Начальник полиции не опустился до интереса к шмоткам, но взял мою книгу стихов по-испански и перелистывал её избирательно и напряжённо.
- Книга была издана в Мадриде ещё при генералиссимусе Франко, - успокоил я его. -Взгляните на дату.
Он слегка вздрогнул оттого, что я неожиданно заговорил по-испански, и между нами образовалась некая соединительная нить. Он осторожно выбирал, что сказать, и наконец выбрал самое простое и общедоступное:
- Работа есть работа.
Я вспомнил припев из песни Окуджавы и невольно улыбнулся. Улыбнулся, правда, сдержанно, и начальник полиции, очевидно, не ожидавший, что я могу улыбаться. Ещё одна соединительная нить.
Затем в его толстых, но ловких пальцах очутилась видеокассета.
- Это мой собственный фильм, - пояснил я.
- В каком смысле собственный? - уточняюще спросил он.
- Я его поставил как режиссёр. - ответил я, отнюдь не посягая на священные права Совэкспортфильма.
- Название? - трудно вдумываясь в ситуацию, засопел начальник полиции.
- «Детский сад».
- У вас тоже есть детские сады? - недоверчиво спросил начальник полиции.
- Недостаточно, но есть, - ответил я, стараясь быть объективным.
- А в какой системе записан фильм? - деловито поинтересовался он.
- «ВХС», - ответил я. Ещё одна соединительная нить.
- А у меня только «Бетамакс», - почти пожаловался начальник полиции. - Всё усложняют жизнь, всё усложняют. - И со вздохом добавил, как бы прося извинения: -Кассету придётся отдать в наше управление для просмотра. Послезавтра мы её вам вернём, если. - он замялся, - если там нет ничего такого.