Читать интересную книгу Тихушник - Александр Бабин

Оперá притихли и ждали развязки – что же именно прокурор предпримет в отношении Гусинского. Я слушал и не понимал, почему он всё время упоминает погоду? Синоптиков приплёл, ветры, ураганы, ветряные мельницы… Крышу, что ли, снесло на прокурорской работе…

– Детская коляска, – продолжил прокурор, – оставленная без присмотра потерпевшей Степановой Светланой Сергеевной около магазина «Звёздный», была подхвачена ветром и покатилась по улице в сторону реки Уй, где, сорвавшись с крутого обрыва, упала в воду. Река, имея большое течение, подхватила и понесла по своему руслу коляску, в дальнейшем скрывшуюся за горизонтом. Свидетелем этому был гражданин Стеклов Иван Петрович, который, гуляя по улице, увидел унесённую ветром коляску, попытался её догнать, но не смог. Пропустим ещё несколько строк его сочинительства – и вот результат по материалу. Хотя имеется основания, но в возбуждении уголовного дела отказано за отсутствием состава преступления.

Оперá, еле сдерживая свои эмоции, слушали прокурора. По их выражению лица было заметно: ещё чуть-чуть, и они попáдают со смеху. Всем было понятно, что Гусинский вынес решение об отказе в возбуждении уголовного дела по краже коляске незаконно, написав его «от фонаря» – так обычно делал каждый опер, разве что без сводки погоды.

Прокурор сделал паузу, снова обведя своим «гиммлеровским» взглядом всех присутствующих на этом «Нюрнбергском процессе».

– А вот его следующий материал… Можно фильм по нему снимать, если отправить режиссёру, будет бестселлером! – продолжил прокурор. – Оказывается, и тут ветер виноват, – в краже джинсов с бельевой верёвки на балконе у потерпевшей Косулиной. Это надо же такое сочинить! Сколько труда пришлось затратить, писатели бы позавидовали твоему таланту, «обвиняемый» Гусинский!

«Да, прокурор серьёзный», – подумал я. – «Многое я ещё не знаю, в оперской работе нужно будет учиться и учиться, как говорил вождь пролетариата, чтобы не быть на месте „обвиняемого“».

– «Я, Стеклов Иван Петрович, прогуливаясь по улице Советской, остановился около дома №46. Меня заинтересовала дружная работа работников ЖЭКа по засыпке траншеи экскаваторщиком. Внезапно подул сильный ветер. Я медленно стал поднимать голову вверх, чтобы посмотреть на небо, так как побоялся, что пойдёт дождь и нужно будет искать укрытие. У меня с собой не было зонта. Поднимая голову, заметил, как с балкона дома, с бельевой верёвки, ветер сорвал джинсы, и они, крутясь, сначала поднялись вверх, но затем опустились прямо в траншею, где экскаваторщик засыпал их землёй. На следующий день, снова прогуливаясь по этой улице, встретил знакомого сотрудника уголовного розыска – Гусинского Владимира Валентиновича. Он объяснил, что сейчас находится на работе и описывает место происшествия – якобы с балкона неизвестными лицами были похищены джинсы. Я ему объяснил, что никакой кражи не было и он этому свидетель, так как джинсы были подхвачены ветром, упали на самое дно траншеи, а экскаваторщик их не заметил и засыпал землёй. Мы с ним ещё посмеялись, что мне постоянно приходится быть свидетелем случаев, которыми занимаются сотрудники милиции, – наверно, оттого, что большую часть времени я провожу на улице», – прочитал прокурор объяснение Стеклова.

Оперá, не выдержав чтения прокурора, засмеялись. Я понял, что он имел в виду, назвав Гусинского «синоптик». Пользуясь служебным положением, Гусинский брал сводку погоды в лаборатории Гидрометцентра и вкладывал в отказные материалы. Оказывается, всё гениальное просто: не нужно расследовать преступления на своём участке, и статистика учёта преступлений не портится.

– А вы что смеётесь? – снова продолжил своё выступление прокурор. – Это и вас касается – у всех имеются такие нарушения в отказных материалах. Я ещё понимаю – потерпевший – муж или жена, поссорятся по пьяной лавочке, подерутся, протрезвеют, помирятся и не хотят близкого человека привлекать к уголовной ответственности. На это я закрываю глаза и иду вам навстречу – понимаю: не хотите портить статистику учёта преступлений. Пишете в отказных материалах: «Потерпевшие проводили в своей квартире ремонт, один нечаянно упал с лесов при побелке потолка», – а колото-резаные раны у него такие, что нож, получается, аж несколько раз потерпевшего при падении ранил. Тут даже придраться не к чему – читаю и «верю». Но предупреждаю всех – с этого дня буду тщательно проверять ваши «романы». Наказывать буду строго, выговором не отделаетесь – путь у вас один: на нары, к своим подопечным.

Прокурор закончил свой доклад и покинул планёрку.

– Ладно. Всем, думаю, понятен доклад прокурора, а сейчас – давайте по коням, работать надо, – прервал воцарившуюся мёртвую тишину начальник УР, даже не став обсуждать выступление прокурора.

Глава 7

Дни и месяцы шли своим чередом. Я уже узнал некоторые тонкости работы в уголовном розыске, имел хоть какой-то оперской опыт, – но всё же не настолько, чтобы стать профессионалом. По этой причине он меня и подвёл. А дело было так.

– Александр, на твоём участке девушку подколол один жулик, – сказал мне начальник уголовного розыска. – Так что езжай в больницу: ей сделали операцию, думаю, она уже отошла от наркоза. Побеседуешь с ней – возьми объяснение, а то показания потом поменяет… По ряду причин, сам знаешь, верить никому в нашей профессии нельзя.

Взяв фотоальбомы с жуликами в них, я поехал в больницу, чтобы показать их потерпевшей. Если среди них есть преступник – она его опознает. Такое часто бывает, ведь в фотоальбомах имелся весь наш интересующий контингент.

Девушка рассказала, что вечером возвращалась домой, а так как на улице ранняя весна и на тротуаре были лужи – решила пройти по бордюру, чтобы не замочить обувь. Навстречу, так же, как и она, шёл молодой человек, не захотевший её пропустить. Он оттолкнул девушку рукой. Та, не устояв на бордюре, вступила ногами в лужу и не выдержав такого обращения, сказала ему «козёл!». Молодой человек вытащил из кармана нож, ударил им её и продолжил свой путь, как ни в чём не бывало. Она, почувствовав слабость, села на стоящую неподалёку лавочку у подъезда дома. Рядом шла молодая пара, которую девушка попросила вызвать «скорую помощь».

Я спросил – запомнила ли она гражданина по приметам, сможет ли его опознать? Она ответила на вопрос положительно, описав преступника: молодой человек лет 25—30, небольшого роста, на верхней челюсти – фикса из жёлтого металла. Одет был в модную куртку-«аляску» синего цвета, на голове – норковая шапка.

Слушая её, я в памяти перебирал всех известных мне жуликов, подходящих по приметам. Особенно интересовала фикса: не так уж много людей имеют её. На моём участке фиксу имел только «смотрящий» – но не думаю, чтобы он так просто взял и нанёс бы удар ножом, не в его это манере. Я понимаю – у блатных «козёл» считается за оскорбление, а тут – простая девушка, стоит ли обращать на это внимание. Попросил посмотреть фотоальбомы: возможно, она найдёт в них преступника? Полистав альбом, она пальцем показала на одно фото. Я не поверил своим глазам: это и правда был «Хвост», мой подопечный. Неужели мне такое счастье привалило? Есть возможность на законных основаниях посадить в тюрьму лет на восемь того, кто своим поведением всех граждан уже достал?.. Криминальной информации на него море – не только у меня, но и у всех оперов, ведь за ним числятся несколько квартирных краж. Даже грабежами не гнушается – снимает золотые цепочки с девчонок, с которыми знакомится в ресторанах, но заявления они на него не пишут – боятся. А вот за что зацепиться нам, оперáм, – не было оснований.

Обрадовавшись такому повороту событий, я доложил руководству. Решили на время упрятать обвиняемого в спецприёмник, пока девушка в больнице. После её выздоровления можно будет сделать официальное опознание. Основанием для содержания его в спецприёмнике будет протокол. Сделать его несложно – каждый вечер «Хвост» практически нарушает режим надзора. После восьми вечера забегает в бар – якобы купить сигарет, мы ему это иногда прощали, – но сейчас это будет его последнее посещение, и ждут его «края далёкие и зимы холодные». Впрочем, не так всё и просто в оперской жизни: мечтать – это одно, а практика показывает совсем другое.

Судья вынес решение о помещении «Хвоста» в спецприёмник, где его доставили на новое «комфортабельное» место проживания под названием «бомжатник». Имея на то основание, я решил посетить его квартиру. Хотелось побеседовать с Маргаритой Ивановной: ведь она так «любит» сына, что казалось – пойдёт мне навстречу, доверится и предъявит «аляску» и норковую шапку. Тут-то я и произведу изъятие – ведь уголовное дело уже было возбуждено.

Маргарита Ивановна мне сказала, что у сына и в помине не было «аляски» и норковой шапки. «Можете пройти и произвести обыск». Я понял, что опоздал, – так уверенно она говорила, что в квартире уже ничего не найти, даже того, что и к делу не принадлежит. Хотя имелось у меня фото (да и не одно), где он стоит в этой одежде. Местные фотографы нам всегда негласно предоставляли снимки жуликов, которые любят фотографироваться со своими освободившимися из тюрем коллегами по воровскому братству. Жулики так выражают свою дружбу. У «смотрящего» всегда найдётся в квартире что-нибудь из предметов или вещей, интересующих нас, оперов. Но больше всего любой опер мечтает заполучить записную книжку с номерами телефонов и адресами жуликов. Для опера записная книжка считается кладом – она всегда имеется у такого контингента, в ней есть воровские записи, без неё жулику не прожить. Но и её я, увы, не нашёл.