– по второму. Это настоящее попадание, очень здорово. Я бы дал ему приз за лучшую роль второго плана! Ну и конечно вся эта цепочка узкой дорожки к свету – нить Ариадны, лента йо-йо, круговая проволока – это вообще отличная идея, ходить по проволоке, но кругом, даже облегчения небольшой площадки, по
ту сторону проволоки, не положено. И лонжа. Здесь уже ближе к теме марионетки. Нет, положительно – отличное стихотворение, есть о чем подумать, и мурашки пробежали в нескольких местах. Не знаю, мне кажется, оно сильно бы выиграло от хорошей подачи. Умелый чтец, думаю, вытянул бы его высоко – здесь можно поиграть и темпом, и монотоном, чуть прибавить звук, дать гримасу, но и не переиграть. Пафоса тут много и своего. Это вообще очень сложная грань – как сделать пафос прозрачным, на уровне аромата, а не основного соуса. Для меня все это загадка! Прочтешь мне?
– Нет уж, увольте… Не могу читать свое. Вернее могу, но только про себя – наружу не рвется, совсем.
Мне понравилась его реакция. Не было приторной, убивающей вкус сладости, просто ради красного словца, или ради продолжения беззаботного движения по пути наименьшего сопротивления со случайным попутчиком в позднем купе. Не было и злобы, плохо скрытой иронии, умения похвалить слабое место, чтобы дать понять, как все плохо. Может быть, он чуть-чуть рисовался, строил из себя знатока. Но я был благодарен ему. За что? За внимание, наверное. Он действительно прочитал стихотворение и попытался мне объяснить, что ему понравилось. Это большая редкость. Для этого нужно было принять участие, что стало совершенно непопулярно. Я прекрасно понимал цену своему поэтическому отпрыску, но мне была важна его реакция. И он меня не подвел. Акции Михи продолжали ползти вверх.
– Ну, хорошо. Давай тогда попробуем по-другому. О чем это стихотворение?
– Вот ты спросил, так спросил! Я толком не знаю… Может быть, знал в тот момент, когда печатал эти слова, хотя и тогда – вряд ли. Скорее уж – зачем это стихотворение? Хотелось поймать за хвост посетившее меня ощущение, того самого зверя с наперстком души. Тут смешалась и боязнь своего отражения в зеркале, но главное, конечно, тех мыслей, которые меня посещают часто, постоянно. Мысли, которые, вырвавшись наружу, раскрыли бы мою звериную сущность. И я думаю, что дело тут не во мне – это у всех так. И секрет тут в том, что не все звериные мысли плохи, да и незвериных мыслей в достатке, а в том, что Божий дар, этот наперсток, не делает жизнь проще. Мы не бегаем по лесу в поисках добычи, но нить по-прежнему тонка и запутана, и вообще в душе штормит… А еще и вокруг звери с вполне себе человеческими лицами, которые сидят как маски… Вот все это хотелось поймать, а уж там рифмы и строфы наложились сами собой. Хотелось поймать это настроение. Кто-то рисует, а я как умею…
– Вот за это – спасибо! Это, просто, подарок какой-то. Я часто хотел поговорить с автором строк, задевших по-хорошему. Но чтобы вот так, целостно, да по горячим следам… Удивительно, у-уди-и-вительно.
Мы помолчали минуту, улыбаясь и качая головами в такт вагону. В воздухе разлилась особенная, масляная благодать. Летний вечер, вершина холма, пряный, но с медом запах трав, названия которых тебе неизвестны, хотя ты вырос с ними с самого детства. Закрытые глаза, но ты знаешь, что солнце уже капает мартеновский металл за шкирку дальнему холму. Тепло так, что не понимаешь, где кончается твое тело и начинается тот самый внешний мир, да и есть ли он вообще? На душе нет больших дум, долгов, неотвеченных звонков, непоглаженных детских голов – ты свободен, на минуту, но минута эта имеет чудесный ход. Она длится не вечность, нет, это все глупейшие сравнения, которые мешают жить здесь и сейчас. Нет, эта минута длится столько, сколько нужно, как если бы ты открыл глаза после второго сброса будильника, в надежде, что ровно семь утра, и так оно и есть… Глаза закрыты, и солнышко, обычно прыгающее за холм в неожиданной и необъяснимой спешке, все светит и светит оранжевым сквозь твои веки. Вот такая минута.
Я понял, что просто хотел взять паузу, додумать одну мысль, не расплескав, не спугнув то повисшее в купе особенное настроение. И эта минута была точно по размеру, не больше и не меньше. А додумать я хотел вот о чем. Меня поразила его способность быть открытым. Дело тут было не только в его улыбке, в позе – он всем своим видом никуда не торопился, и в физическом, и в каком-то душевном плане, но и не был расслаблен донельзя. Ни даже в его простой, но опрятной одежде. Сколько всего невербального происходит в нашей зацикленной на словах жизни, каждую секунду. Нет, меня поразило то, что в данный момент времени, в этом купе – я видел его целиком. Он был открыт для нашего контакта, как готовое к поиску блютусной пары устройство. Не пытался что-то получить от меня, и не настаивал особенно на продолжении. Он просто был здесь.
Способность обнажения ума, открытия себя новым людям, мыслям, взглядам, посещает не каждого. Для этого важнейшего состояния должны сойтись звезды. Где-то тут необходимо внешнее воздействие, приятная, или наоборот, неприятная компания, чем гуще, горячее, тем лучше. Где-то нужна интуиция и склад характера. А где-то – дисциплина, привычный вывих самолюбия. Иногда здорово помогает совершить ошибку, сморозить редкостную глупость, особенно тебе несвойственную, выйти из зоны комфорта. А там уже включается и совесть, и скромность, и гордость, желание исправиться. Временами нужно намеренно устраивать себе такие ситуации. Мне стало интересно, как он тренировал свою открытость, хотя может быть, мне попался настоящий самородок.
Поезд не сбавлял ход. Мы вырвались из кольца обжитой земли, и скакали по темному, сонному лесу. Хотелось, чтобы между деревьями выглядывала луна, перебегая с одного просвета до другого со скоростью нашего окна, как, впрочем, и любого другого окна нашего поезда. Но подкинувшие мне перед отъездом хорошего настроения снеговые тучи затянули все небо ватной периной. Темные ряды деревьев были похожи на зрителей в зале, увиденных с освещенной сцены купе, где мы играли свой концерт.
– Ты знаешь, в этом стихотворении есть ростки мудрости…
Он засмеялся своим словам.
– Представляю, как это для тебя звучит, дружище! Не обижайся. Я сам тут глубоко увяз в вопросах мудрости. Знаешь ли, я рос очень способным учеником. За мной даже закрепилась, в какой-то момент,