Читать интересную книгу Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

Участковый! Уже все узнал! Пришел протокол составлять!!! В груди все набухло как-то, потом прокатилось странной такой волной меж лопаток, высыпало ледяным потом.

Что делать-то?! Не открывать? Так Степаныч настырный, не уйдет. Дверь сломает, если понадобится. А ему, судя по настойчивым выкрикам, понадобилось.

Да ведь еще и сынок к нему пожаловал. Вчера с вечера они кутили, у Степаныча окна долго были открыты, и шум застольный из окон вдоль улицы раздавался. Стало быть, с похмелья участковый их. А похмельем тот если и страдал редко, то крепко маялся. И на пути ему в такое утро лучше было не попадаться. А если уж попался...

Надо открывать, дверь с петель снимет точно.

Она откинула дверной крючок на двери террас-ки, отступила в тень, сразу отвернулась и пошла в дом, буркнув: «Проходи!»

– Чего это ты от меня физиономию-то воротишь, Вострикова? – попытался зайти сначала с одного, потом с другого бока участковый. – Что-то не так?

– А то ты не знаешь! – фыркнула Татьяна и повернулась. – На, любуйся!

Тот охнул, хрюкнул, осел сразу по стене. Хорошо лавка, от бабки покойной оставшаяся, возле двери комнаты стояла, а то бы на пол свалился Степаныч.

– Дай воды, Танька, а то точно помру, – простонал он и за сердце схватился. – Что же вы со мной делаете-то, а, бабоньки?! Что же вы учудили-то, а?!

Татьяна метнулась к умывальнику. Пустила воду, накатила солдатскую алюминиевую кружку до верха. Сунула, вернувшись, ее в руки участковому. Подождала, угрюмо рассматривая пожилого мужика в упор, пока тот напьется, потом спросила:

– И чего это мы учудили? И кто мы?

Стоять она намерена была до последнего. Если уж кто и в пострадавших, то это она.

– Чего учудили! Она еще спрашивает!!!

Степаныч допил воду и мотал теперь ее кружкой из стороны в сторону, того гляди, в нее запустит в сердцах. А он злился, еще как злился. То ли башка болела у него с похмелья, то ли не рад был, что работать воскресным утром ему приходится, и это тогда, когда к нему сын приехал. То ли физиономия ее расцарапанная ему не понравилась.

А с чего, спрашивается? Ему-то что за печаль? Он же не сватать к ней собственного сыночка пришел, а судя по вступлению гневному – по делу.

– Вы чего это с Маней Углиной делить вздумали, а?! Вы чего наделали, спрашиваю?!

Знает! Полыхнуло в голове и тут же румянцем вдарило по щекам. Да с такой силой, что казалось, царапины трещат и расползаются.

– Мне с ней делить нечего, – пробормотала она неуверенно и отвернулась к окошку от него.

– Да?! Нечего?! А Игоря?

– Какого Игоря? – начала было Татьяна неуверенно, но тут же умолкла и голову опустила.

Врать Степанычу смысла не было. Он все и про всех тут знал. В их деревне и жилось-то тихо и спокойно только благодаря ему. Вовремя и умело он пресекал всякого рода беспорядки. С Машкиным мужем только промашка и вышла. Да и то болтали, что Степаныч обо всем дознался, просто не стал этого человека под суд отдавать. Или не позволили ему.

А кто был тот человек – для всех до сих пор загадка.

– Какого Игоря! – передразнил ее Степаныч со странной горестной интонацией. – Что же вы наделали-то, бабы?!

– Подрались мы, Степаныч, просто подрались! – вспылила она.

Чего пристал, в самом деле?

– Просто подрались, говоришь...

Он так громыхнул алюминиевой кружкой о стену, что в голове звон пошел. Будто не в стену, а в нее запустил он кружкой той.

– И что за причина была драки той, Таня? Объясни мне, идиоту! Что заставило тебя, молодую, красивую, перспективную девушку, без пяти минут секретаршу крупного концерна в городе, схватиться насмерть с женщиной, которая тебе почти в матери годится?!

– Насмерть! – фыркнула она и покосилась на Степаныча, сидевшего на ее скамейке с растопыренными коленками и в залитой водой рубахе. – Скажешь тоже! Повздорили просто, лицо она вон мне расцарапала... Какой из меня теперь секретарь крупного концерна! Заживать станет месяца три... Ну да, да, не смотри на меня так! Из-за Игоря я сорвалась! А чего она к нему прицепилась-то?! Чего прохода не давала?! Ее собственность он, что ли?! Он ничей между прочим. Он позавчера днем ко мне с цветами, а она потом заявляет... Тварь!

– Что заявляет?

– Что он ей предложение делать собрался! Придумает тоже! – Татьяна рассмеялась зло и натянуто. – Такого насочиняла, умереть не встать! Тот ни сном ни духом, а она кольцо ждет. С катушек совершенно спрыгнула. А стоило мне рот открыть и правду сказать, как скаканет на меня, как по лицу когтищами своими полоснет. Тварь!

– Это я уже слышал, – почти шепотом произнес участковый, шлепнул себя по коленкам и кивнул вдруг в сторону окна, в которое она бездумно все время смотрела. – Не видала, гостей сколько к нам с утра понаехало?

– Ну, видела чужие машины и что?

– А что в машинах тех милиция приехала, не видела?

– Нет. Мне некогда по окнам пялиться, я от зеркала не отхожу, – пожаловалась Татьяна и, как заговоренная, снова поплелась к зеркалу.

– А зря ты, Таня, внимания на них не обратила. Зря!

– Чего это? – Она снова тронула переносицу, тонкая пленка на ранке тут же снова принялась кровоточить. – Черт! Да что же это такое-то?! За что мне такое наказание... Чего, спрашиваю, мне на них таращиться? Родня, что ли?

– А потому что приехали они по твою душу, кажется, моя милая. По твою грешную, непутевую душу, гражданка Вострикова.

– То есть?!

Первый раз за минувшие двенадцать часов она забыла про свое обезображенное глубокими царапинами лицо. Первый раз ей удалось отвлечься. И кто бы, вы думали, помог ей в этом? Участковый!

Павел Степанович Бабенко – их участковый, которого она помнила, кажется, с рождения самого. Она привыкла к нему за столько лет, как к указателю на дороге с названием их деревни, куда всегда сворачивал рейсовый автобус. Как к почтовому отделению за зарешеченным окошком с тремя чахлыми геранями вдоль подоконника. Как к горластой продавщице Маринке, не снимающей клетчатого байкового халата ни зимой, ни летом. Как к собственному крыльцу с подгнившей второй ступенькой, держащейся на двух гвоздях без шляпок. Как...

Господи, да о чем это она!!!

Она привыкла к нему, как к чему-то вечному, незыблемому и... безопасному! Он был им всем отцом, братом, сватом, помощником и духовным наставником. Но никак не милиционером, способным назвать кого-то казенным и опасным словом – гражданин. Он ведь этим словом только что открестился от нее, так? Он воздвиг меж собой и ею непреодолимую преграду! И все из-за кого?! Из-за Машки чокнутой, которая...

Так, а с чего это такой сыр-бор? Городская милиция приехала, участковый печальнее деревенской плакальщицы, с чего все так?

– А что случилось-то, Павел Степанович? – Она тоже решила быть официальной, коли он задал такой тон. – Почему по мою душу? И почему из города?

– Потому что получается, что убила ты Машку Углину, гражданка Вострикова, – прошамкал едва слышно Степаныч и глянул на нее, болезненно сморщив лицо. – Что же ты наделала-то, Танька?! Что натворила-то?!

– Убила!!!

Она отпрянула от зеркала, пробежалась по разоренной вчерашним бешенством комнате, снова перепрыгнула через табуретку, но и не вздумала поднять. До нее ли сейчас! Потом резко встала посередине комнаты, развела руки в стороны, замотала головой.

– Степаныч, объясни толком, что случилось, я ничего не понимаю! – пропищала она голосом маленькой десятилетней девочки, которая не раз бегала к нему за помощью, если мальчишки соседские обижали. – Как убила?!

– У тебя надо спросить, Татьяна, как? Я знаю, что ли! Ты убивала, тебе и ответ держать.

– Я не убивала! Степаныч, ты что, меня не знаешь?! Да я всю жизнь на твоих глазах, да я на твоих коленках выросла, ты чего?! Я – убийца!!! Да ты что?!

В голове вдруг застучало, да больно так, хоть плачь. Даже лицо перестало тревожить. Пока даже не было понимания нелепой чужой смерти. А она, болтает Степаныч, случилась будто бы. И жалости к несчастной не было пока. Сейчас она даже затруднилась бы ответить, что чувствовала.

Растерянность. Слабость. Страх.

И заступиться на этот раз за нее было некому. Родителей уже три года как не было. Степаныч тут вот прямо, на ее скамейке сидя, открестился от нее. Обвиняет в чем-то страшном и смотрит ужасно так, непримиримо и неверяще.

– Я не убивала никого, и ты это знаешь!

– Знаю??? – зашипел он вдруг и закашлялся, надсадив горло непривычным для себя клекотом. – Да я уже ничего про вас не знаю, дуры вы чертовы! Спокойно все было в деревне. Жили хорошо, мирно. Сроду дворов не запирали, а тут убийство!!!

– Уже было в нашей деревне убийство, – надув губы, напомнила Татьяна. – Забыл?

– Ничего я не забыл! Только тот человек, которому башку дурную проломили, сам напрашивался. Он горя много кому принес, а... – Степаныч снова ударил себя по растопыренным коленкам, обтянутым тренировочными штанами. – А Маня-то кому дорогу перешла? Кому?

– Не знаю. – Таня закусила губу и отвернулась.