Я не закричу.
«Всего три удара. Три удара, а потом ты что-нибудь придумаешь».
Дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура, подсвеченная огнями костров. Увидев, что я в сознании, дикарь удивленно хмыкнул, а затем молча отвязал веревку и повел меня за собой. Я лишь тихо зарычала – сил сопротивляться не оставалось. Я не могла даже удерживать на весу голову, и потому просто мысленно считала шаги и помутневшим взглядом смотрела в землю, борясь с тошнотой.
Возбужденные крики и смех дикарей раздавались со всех сторон. Они смотрели на меня, как хищники на добычу, но я старалась сохранять бесстрастное выражение лица, тогда как все внутри сжималось от страха. Огромное количество костров не добавляло мне уверенности, и я упорно не смотрела на языки пламени, зная, что, если сделаю это – сдамся.
Перед ступенями на помост я остановилась, тяжело дыша, пытаясь собрать в себе силы для очередной борьбы. Мужчина дернул веревку, и мое тело послушно подалось вперед. На лестнице я споткнулась, однако, к всеобщему огорчению, смогла удержаться на ногах.
Я думала, что готова к этому. Но, когда дикарь резко вздернул мои связанные руки вверх и прикрепил их к балке, поняла, как сильно заблуждалась. Он ударил меня под колени, и я рухнула на деревянные доски.
Ко мне приблизился огромный мужчина, чья кожа была такой красной, будто он все время проводил у огня. Я обратила внимание на его руки, на то, что он держал в них, и тут же задергалась всем телом, осознав, что сейчас произойдет. Но вырваться было невозможно.
Я издала беспомощный стон, когда кто-то схватил меня, а краснокожий мужчина поднес к предплечью горячий, совсем недавно выкованный рабский браслет.
– Нет, – с ужасом прошептала я.
Звук щелчка я прочувствовала всем своим существом. Как и последовавшее осознание того, что я стала рабыней. Собственностью. Моя жизнь больше не принадлежала мне.
Толпа возликовала.
«Я отрекаюсь от вас. Отрекаюсь!» – прокляла я в тот момент всех существующих Богов.
Одним махом с меня сорвали рубашку, и ночной ветер холодом пронесся по обнаженной коже. Следом полетела нагрудная повязка, и я инстинктивно дернулась в отчаянном желании прикрыться, но лишь потревожила плечо. Кожу на запястьях саднило от грубого материала веревки. Казалось, на мне не осталось ни одного живого места.
За спиной раздались почти бесшумные шаги. А затем над поляной звучно разнесся ненавистный мне голос:
– Узрите! Эта рабыня посмела перечить нашему вождю. В наказание она получит три удара плетью. Так взгляните же, что станет с каждым, кто вздумает ослушаться приказа повелителя! – Он начал говорить на моем языке, чтобы я пропустила через себя каждое слово, чтобы пропиталась страхом. И после повторил уже на своем – грубом, рычащем, отрывистом.
Дикари в предвкушении замолчали. Или я их просто не слышала.
Перед моими глазами качнулся край плети. Я скользнула невидящим взглядом по тяжелой рукояти, по огромным шипам, на которых багровели следы крови, и содрогнулась от ужаса.
Раздался шипящий свист, и через мгновение лавина боли обрушилась на меня, когда острые шипы плети рассекли кожу. Я не проронила ни звука, оставаясь верной данной себе клятве. Вот только не представляла, как смогу вытерпеть это еще два раза.
Второй удар показался мне невыносимым. Весь воздух резко вышел из легких, и я некоторое время не могла вдохнуть. Глаза начали медленно закатываться, голова обессиленно свесилась на грудь, а волосы каскадом рассыпались по лицу.
Я ждала. Кезро намеренно растягивал процесс, чтобы боль и страх во мне вытеснили все остальное. Он в этом преуспевал. Но я, стиснув зубы, упрямо подавляла всхлипы и не закричала даже тогда, когда воздух прорезал последний свист плети.
Боль была непередаваемой, будто дикарь вложил в удар всю силу бугристых мышц. Тело била такая дрожь, что стучали зубы, а истерзанная спина горела не хуже пламени.
«Закончилось. Это закончилось. Теперь все будет хорошо», – повторяла я себе снова и снова, но от этих мысленных подбадриваний толку было не больше, чем от крохотной капли росы в момент жажды. Хотя уже ничего и никогда не будет хорошо. Я заставила себя признать это, перестала лгать самой себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Надеюсь, ты усвоила урок, – прошипел в ухо демон.
Мне захотелось в ужасе шарахнуться от него в сторону, вцепиться пальцами в его черные глаза и вырвать их из глазниц. Но я не нашла в себе сил даже для того, чтобы просто приоткрыть веки. Довольные увиденным представлением дикари разошлись по своим теплым хижинам, чтобы подготовиться ко сну, которого я точно была лишена на ближайшие ночи. Большинство костров потушили, и лишь изредка доносились звуки продолжавшегося веселья.
Мне было все равно. Впервые мне по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не ощущать унижения и этой дикой боли в каждом уголке тела. Стоя на коленях, практически голая, я сотрясалась в беззвучных рыданиях, пока щели в дощатой платформе помоста наполнялись моей кровью.
Спустя некоторое время я заставила себя разлепить влажные от слез ресницы. Ночь вступила в свои права, вокруг стояла непроглядная темнота и тишина. И не скажешь, что совсем недавно здесь находилась огромная толпа, жаждущая насилия.
Очередной порыв ветра заставил меня съежиться: кожа покрылась мурашками, к дрожи боли и страха добавился озноб.
Словно мне было мало страданий, из леса донесся волчий вой. Я слишком долго пробыла рядом с ними, чтобы не узнать голос Легенды.
Я крепко зажмурила глаза и мысленно умоляла волчицу прекратить. Не знаю, было ли дело в связи между нами или в простом совпадении, но Легенда действительно затихла. И одиночество охватило меня, как никогда прежде.
«Нет, нет, продолжай. Пожалуйста, не оставляй меня», – взмолилась я, но из леса больше не раздалось ни звука.
![]()
Из беспамятства меня вырвал едва слышный шорох травы – кто-то подкрадывался ко мне, стараясь ступать как можно тише. Я услышала, как кто-то присел на корточки передо мной. Едва различимое дуновение ветерка оповестило меня о движении руки, и я вяло дернулась.
– Тише, – низко, но мягко произнес мужской голос. Глубокий. Приятный.
Я разомкнула веки и, прищурившись, посмотрела на освещенное крохотным пламенем свечи бесстрастное лицо Николаса.
«Привидится же», – подумала я и закрыла глаза.
Но он никуда не исчез.
– Посмотри на меня, – настойчиво проговорил мужчина.
Я не шевельнулась. Через мгновение почувствовала теплые пальцы, почти невесомо и с болезненной осторожностью коснувшиеся моего подбородка. Веки невольно открылись, и я встретилась со светлыми глазами. Нахмурив брови, Николас медленно осматривал мое избитое лицо. В его взгляде читался гнев.
«Почему он злится на меня?» – мелькнула отрешенная мысль.
– Ты наверняка хочешь пить. У меня есть вода. Сможешь сделать глоток?
Я посмотрела на него, пытаясь разобраться, о чем он говорит, и с равнодушным видом отвернулась.
– Я не причиню тебе вреда. Своим упрямством ты сделаешь только хуже, – сдержанно заметил он.
Я промолчала.
Между нами воцарилась тишина. Потом Николас тихо заговорил, и его слова ударяли по мне не милосерднее плети.
– Этого бы хотела твоя мать? Чтобы ты сдалась в первый же день?
Я вновь распахнула глаза, уставившись на деревянный столб, в который упиралась лбом. Внутри меня что-то нехотя зашевелилось.
– Значит, все было зря? Если будешь и дальше жалеть себя и показывать гордость, уж точно никогда не выполнишь обещание.
Я сразу поняла, какое обещание он имеет в виду. Брошенные в порыве гнева слова всплыли у меня в голове: «Я убью тебя! Я убью тебя и всех вас, слышишь?» Но почему он сказал об этом? Разве он не заодно с этими чудовищами?
Я резко обернулась к нему и наградила его свирепым взглядом. Он был таким высоким, что мне приходилось сильно наклонять голову, чтобы смотреть на него, и с каждым мгновением это становилось все труднее.
