Читать интересную книгу Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин

В дверь постучали.

Дико было слышать вкрадчивый, интеллигентный звук в разоряемом доме.

На пороге стоял бледный отрок. Весь в черном. Без перчаток. Черная сумка через правое плечо и электрогитара в черном футляре — через левое. Черная шапочка натянута до бровей. Не по сезону легкие черные полуботинки с тупыми носами. По лицу не определишь, где у человека больше родственников — в Азии или в Европе. Его можно было бы назвать обаятельно некрасивым, если бы не глаза неопределенного цвета, в которых тускло тлел усталый цинизм пожилого уголовника.

— Ты откуда такой жаркий?

Парнишка откашлялся в кулак, с некоторым испугом оглядывая убогое жилище звероподобного хозяина. Больше всего его поразил запах — резкий, неприятный.

— Из Алма-Аты, — сказал он простуженным голосом.

— А что — поезда еще ходят? — мрачно удивился Козлов и пригласил: — Присаживайся к огню, оттаивай.

Парнишка поискал глазами, куда бы поставить вещи: пол был не очень чист. На стене в темном пятне, оставшемся от одежного шкафа, висел велосипед, из-за простоты конструкции прозванный колхозником. Весь в летней пыли. В углу стояли лом, кайло, совковая и штыковая лопаты. И железо, и кленовые черенки в наплывах смерзшейся глины. Чуть поодаль — хорошо тронутый ржавчиной ледобур. Он повесил гитару на гвоздь, оставшийся от уворованного зеркала, а сумку после недолгого колебания поставил на единственный в квартире табурет, после чего присел на чурбан у буржуйки и протянул к огню красные, окоченевшие руки. Проследил глазами трубу, выходящую через жестяную форточку на улицу, и спросил:

— Курите?

— Когда угощают, — ответил Козлов уклончиво.

Парнишка, пошуршав за пазухой, достал пачку «Соверена» и металлическую зажигалку. Занятная штучка — приятно тяжелая, гладкая, с откидной крышкой. Вещь. А сигарета — дрянь. Вата, а не табак. То ли дело был кубинский «Партогас». Затянешься — и атомный взрыв в легких.

— К Рубанам приехал? — попытался Козлов по лицу парнишки определить степень его родства с соседями и проинформировал вкратце, упреждая вопросы: — Месяц назад стариков в Полярск увезли. Просили за квартирой приглядеть…

Козлов поперхнулся нежным дымом и в некотором смущении развел руки.

Парнишка снова пошарил за пазухой и молча протянул конверт.

Конверт не был запечатан.

«Козлов!

Ты — моя последняя надежда.

Руслан — твой сын.

Он наркоман.

Физическую зависимость с него сняли, но некоторое время ему необходимо побыть вне своего круга. Хотя бы год. Положение очень серьезное. Трое из его друзей умерли от передозировки, один покончил жизнь самоубийством, одного осудили как наркоторговца.

Он славный, талантливый мальчик, но слабохарактерный.

Помоги ему.

Гуля».

Парнишка стянул с головы шапочку. Под ней обнаружилась короткая бархатистая шерстка, как у месячного щенка. Такие прически любят спортсмены, бандиты и люди искусства. Цвет волос апельсиновый, с седыми разводами. На затылке выстрижено «666». Весь внутренний мир наружу.

— Инвентарный номер? — спросил Козлов без выражения.

Парнишка хмыкнул. Он сидел, сгорбившись и ожидая неприятной беседы, с гримасой досады смотрел, как беснуется в буржуйке огонь. С него можно было писать портрет неудачника: крайнее слабоволие при непомерном тщеславии и слабо выраженной одаренности. Время от времени он выдувал в открытую дверцу струю дыма, и лицо его при этом делалось мстительным и холодным. Противным. И оттого беззащитным и жалким.

Козлов аккуратно вложил записку в конверт и бросил его в огонь.

— Я — алкаш, ты — наркоман. Вот и будем друг друга перевоспитывать, пока дом не рухнет, — сказал он, бросая вслед за письмом очередное полено.

Руслан посмотрел на него по-птичьи, не поворачивая головы: и это все?

— А мама говорила: у вас здесь рай. Золотая середина между городом и деревней. Все блага цивилизации и парное молоко каждый день. С севера бор, с юга река. Вместо центральной площади — роща. А в ней — земляника, грибы, дикая вишня и озеро. Караси на берег сами выпрыгивают. Только сковородку подставляй. А люди все такие добрые-добрые, такие добрые, что у каждого по два нимба над головой светится, и еще один, запасной. Дома на вешалке висит.

— Все правильно. Райцентр. Центр рая. Тем более, лет двадцать назад. Тем более, летом, отпуск. А насчет нимбов… Нимбы на рога перековали. Легко в раю порхать. А ты попробуй с белыми крылышками вокруг котлов со смолой покрутиться. Ангелы со СМУ «Райстрой» давно отсюда смотались. А нас, алкашей, по рассеянности забыли. Зачем нам рай? В раю самогона не гонят. В каком классе учишься?

Руслан нахмурился, оскорбившись:

— На первом курсе медицинского.

— Выгнали?

— Академический отпуск…

— Стоматологом будешь?

— Почему стоматологом? — фыркнул Руслан.

В соседней комнате послышались шлепающие звуки, и в кухню вошел, переваливаясь, пеликан. С неудовольствием посмотрел он на Руслана и остановился возле Козлова. Хозяин снял с крышки ведра кирпич, пошарил рукой в воде и выловил чебачка. Пеликан глотал рыбешку за рыбешкой и пританцовывал от нетерпения.

— Извини, брат, больше нет, — повинился Козлов. — И так мой обед сожрал. Я понимаю: для тебя это — семечки. Потерпи — вечером схожу под плотину, принесу еще.

Пеликан не поверил и сунул свой сачок в пустое ведро. С укоризной посмотрел на хозяина. Обиделся. В зоологии Руслан не был силен. Но не настолько, чтобы его не удивило появление южной птицы в суровом северном крае.

— А этот откуда здесь? — спросил он в легком смятении.

— С осени два на море залетели. Должно быть, от стаи отбились, а компас забарахлил. Заблудились. Смотрят — рыбы валом, зачем куда-то лететь? Жили на море до морозов. Лед стал — поселились на протоке под плотиной. Там вода не замерзает. Народ толпами ходил. Что за твари носатые? Узнали, что птица несъедобная — интерес резко упал. Им мороз по фигу. Была бы открытая вода. Перезимовали бы. Правда, протока глубокая, а ныряют они хуже уток. Рыба по дну ходит. Много сачком не наловишь. Приноровились воровать. Сидишь над лункой, смотришь на кивок, а они сзади подкрадутся, рыбку стащат — и в развалку к протоке. Одна беда — снег на мокрые перья намерзает. И столько его под брюхом поназамерзало, что уже летать не могли. Как-то прихожу — одного нет. Лиса утащила. А может быть, не все знали, что пеликан — птица несъедобная. Пришлось взять. Квартирует до весны. Жилец спокойный. Вот только жрет много и гадит. Всю поленницу известью раскрасил. Давно я так тепла не ждал. Есть у меня большая и светлая мечта — выпустить засранца и квартиру проветрить. Петькой зовут. Хотя кто их, пеликанов, разберет — Петька он или Полька.

Выслушал пеликан свою печальную повесть, брызнул на пол белой известью и с достоинством поковылял к себе на поленницу.

В дверь забарабанили.

— Ну, вот добрались райские жители и до моей берлоги, — вздохнул Козлов и швырнул дощечку, а следом окурок в печь, — ангелы голозадые, горький хрен бы им поперек морды.

Но на пороге стояла вполне приличного вида старушка с заплаканными глазами. В руках она держала черную полиэтиленовую сумку с изломанным волнами Сены отражением Эйфелевой башни.

— Ой, чем это так пахнет?

— Французскими духами, Павловна. Что случилось?

— Выручай, Ович, Григорий помер, — и запричитала, сморкаясь в шаль. — Последний мужик был на вдовьей улице. Весь бабий курмыш к нему бегал: Гриша, прикрути, Гриша, приколоти. Я — к Федору, а он заломил три тысячи. Да где ж я возьму три тысячи? А его тоже надо понять: на одну солярку какая прорва денег уходит. Да Надя посоветовала: сходи к Козлову, Козлов хороший человек, не откажет. Я тут сальца, яичек немножко принесла да «Медведя». А у вас, я погляжу, дом-то крушат, аж гул по всей Оторвановке стоит.

— Ленинград, чистый Ленинград, — согласился Козлов, принимая сумку. — Одна радость — с самолетов не бомбят. А так — хуже блокады.

— Где сам-то жить собираешься?

— До дождей здесь останусь, а там видно будет, — ответил Козлов с мрачной беззаботностью.

— Ой, я со свету-то совсем ослепла! Это кто у тебя? Здравствуйте.

Руслан поднялся с чурбана и представился степенно, хотя и неопределенно:

— Родственник.

— Уж не Валин ли сынок? — снедаемая неистребимым женским любопытством спросила начинающая вдова, забыв на мгновенье о горе.

Но Козлов вернул ее к главной теме разговора:

— Место определили?

Старушка всхлипнула и снова принялась теребить угол шали.

— Определили, определили. Между Марией и Иваном. Хорошее место. Сухое. Не скучно будет Григорию со своими.

Проводив Павловну, Козлов поставил сковороду на покрасневшую от жара буржуйку. Зашкворчало сало. Пять золотых солнц слились в олимпийскую эмблему и мелко задрожали в белом сиянье, распространяя по стылой бетонной пещере, сотрясаемой ломами и кувалдами райских жителей, неземной аромат.