Читать интересную книгу Эпопея любви - Мишель Зевако

— Идите, отец, но будьте осторожны.

Бывалый солдат молча взглянул на сына, покачал головой и удалился.

Жан отстегнул шпагу, задумчиво побродил по комнате и устроился в широком кресле, которое во дворце Монморанси называли «королевское кресло», ибо в нем когда-то сиживал сам Генрих II.

Не следует думать, что шевалье разыгрывал перед отцом комедию, представляясь юным влюбленным, который легко говорит о своей неудаче, но позволяет всем догадываться сколь велико его горе. Жан был всегда искренен даже с самим собой, а это во много раз трудней, чем ломать комедию перед другими.

Всегдашняя холодная, ироническая улыбка не сходила с его уст, он не лил слез, не вздыхал тяжело. Он умел скрывать свои чувства. Но Жан был молод и простодушен. Людские страдания трогали его сердце, и он иногда мечтал о несметных богатствах, чтобы осушить слезы тех, с кем сталкивала его судьба. Но он был так беден!

Иногда шевалье мечтал объехать весь мир, утешая обиженных и сурово наказывая обидчиков. Он всегда был строг сам к себе и начисто лишен склонности к самолюбованию. Однако Жан смутно чувствовал, что в нем таятся необычные силы. Иногда его посещали честолюбивые мысли о славе, о каком-то особом своем предназначении. Однако он здраво оценивал собственные возможности. Вспомним, как спокойно и достойно он разговаривал с королем. Монарх для подданных — существо высшее, почти священное. А Жан беседовал с Карлом IX, словно с равным, сохраняя обычную, чуть насмешливую интонацию, хотя сам, в глубине души, был удивлен, что не чувствует никакого волнения перед его Королевским Величеством. Вот и сейчас, наедине с самим собой, Жан по-прежнему оставался спокоен. Он знал, что никогда не сможет вырвать из своего сердца любовь к Лоизе, поэтому и сказал отцу, что должен выбрать смерть.

Таков был этот человек, поразивший Екатерину Медичи, а ее трудно было чем-либо удивить. Им восхищалась королева Наваррская. Жан де Пардальян выставил на смех герцога Анжуйского и подшучивал над королем Франции. Он постоянно обыгрывал Данвиля, а маршал де Монморанси оказал ему в своем дворце поистине королевский прием.

Шевалье де Пардальян был так беден, что, если бы не три тысячи экю, почерпнутых его отцом из сундуков Данвиля, сын, покинув дворец Монморанси, остался бы без гроша в кармане. Искренний и насмешливый, с нежной и чувствительной душой, сильный, как Самсон, и утонченный, как герцог Гиз, он шел по жизни, не ведая, что идет к славе. Жан не проклинал маршала де Монморанси, считая, что все идет как положено, поскольку шевалье разделял тогдашнюю точку зрения (впрочем, многие так считают и до сих пор), что нищий не может жениться на наследнице несметных богатств. Не проклинал он и Лоизу, а лишь твердил про себя с восхитительной наивностью:

— Она будет несчастна! Ведь так, как я, никто ее не полюбит. Бедная Лоиза!

Размышляя о своем положении, Жан говорил себе:

— Я не могу больше страдать. Если так будет продолжаться и дальше, через неделю я сойду с ума. Но, думаю, скоро все образуется. Ночью мы прибудем в замок Монморанси, а завтра я вернусь в Париж… Теперь посчитаем, сколько у меня врагов… Начнем с Данвиля — он неплохо владеет шпагой, потом д'Аспремон, отец о нем говорил; троица фаворитов герцога Анжуйского да еще Моревер. Итого шесть… Вызову на дуэль всех сразу… Черт побери, вшестером-то они сумеют меня прикончить. И устроят для шевалье де Пардальяна роскошные похороны…

Тут Жан почувствовал теплое прикосновение к своим коленям: верный Пипо тихонько подошел к хозяину и прижался головой к его ногам. На Жана смотрели нежные, глубокие коричневые глаза, в которых светилось почти человеческое чувство.

— А, это ты! — радостно воскликнул шевалье.

Пипо залаял в ответ, словно говоря: конечно, я! Твой друг! А ты меня забыл, не вспоминаешь совсем… Но я тебе верен… до самой смерти верен!

Шевалье понял Пипо, положил руку ему на голову и ласково заговорил с верным псом:

— Мы расстаемся, Пипо… Для меня это большое горе. Ведь я многим обязан тебе, знаешь? Если бы не ты — я бы до сих пор сидел в Бастилии… И голодали мы всегда вместе, помнишь? Ты был мне хорошим другом, никогда не унывал. Что же с тобой будет без меня?

Пипо выслушал эти слова с самым серьезным видом. Шевалье замолчал, а пес словно обдумывал сказанное хозяином. Он смотрел Жану в глаза и тихо повизгивал.

Тут дверь приоткрылась и в комнату заглянул Пардальян-старший.

— Пипо! И ты здесь, — воскликнул старый солдат. Собака вопросительно взглянула на вошедшего.

— Я иду в гостиницу «У гадалки», — заявил отец сыну. — У тебя остались долги метру Ландри?

— Я пойду с вами, отец.

— Ни в коем случае! Если на меня нападут, мне поможет Пипо. В случае чего, он будет связным. Но ты, Жан, отсюда — ни шагу.

Шевалье согласился, и Пардальян-старший удалился в компании Пипо. Отец был доволен, что пошел один, ему хотелось провести своего рода разведку. Долги хозяину гостиницы были лишь предлогом. Старый вояка хотел прежде всего удостовериться, что за заведением метра Ландри не следят.

Отец размышлял о том, как бы обеспечить безопасность сына.

— Слава Богу, в Монморанси он отправится со мной, — говорил себе Пардальян-старший. — Но как бы мне сделать так, чтобы он забыл Лоизу? Я в его годы похитил бы крошку, и все! Но я кое-что придумал… Старая военная хитрость, однако может удаться… Ну, Пипо, не грусти, попрыгай-ка!..

Пардальян вытянул руку, и пес радостно залаял, подскакивая.

Мы пока не знаем, что за уловку придумал Пардальян-старший. Последуем же за бывалым солдатом в гостиницу «У гадалки».

Сначала Пардальян-старший обошел все улицы вокруг дворца Монморанси и убедился, что все в порядке. Затем спустился к парому и переехал на другую сторону Сены. Там он прошел на улицу Сен-Дени и добрался до гостиницы «У гадалки». В кабачок Като Пардальян решил зайти позднее.

Метр Ландри уставился на входящего Пардальяна со смешанным чувством удивления, тревоги и надежды.

«Кто знает, может, на этот раз он мне и заплатит?» — мелькнуло в голове у достойного трактирщика.

— Дорогой метр Ландри, — с порога заявил Пардальян, — я пришел заплатить долги, мои собственные и сына. Мы покидаем Париж.

— Сударь, как мне жаль! — радостно воскликнул трактирщик.

— Ничего не поделаешь, дорогой Грегуар! Мы разбогатели и теперь удаляемся в провинцию, на покой.

Трактирщик даже глаза вытаращил от изумления.

— Что-то я не вижу нашу милую госпожу Югетту? — продолжал Пардальян. — У меня к ней поручение от сына.

— Жена сейчас придет. Но, сударь, окажите мне честь, пообедайте у нас в последний раз, прежде чем покинете Париж.