Читать интересную книгу Эхо в тумане - Борис Яроцкий

Дальше затягивать бой уже было нельзя. Кургин приказал кончать с фашистами, пока они не получили подкрепление. Под прикрытием пулеметов бойцы сержанта Лукашевича забросали землянки гранатами. Забросали вопреки предупреждению гранаты приберегать: первый бой — не последний.

11

Не сразу сержант Лукашевич догадался послать своих людей на кухню. Туда отправились Юдин и Ракитов. Они вернулись ни с чем. Немецкий повар, заслышав стрельбу, сбежал, но, видимо, успел плеснуть керосину в котел: он варил макароны с мясной тушенкой. Юдин грозился изловить повара, выпороть его ремнем, чтоб добро не портил.

— Вот сволочь! — сокрушался боец, осматривая ниши. — Мало того, что все залил керосином, еще и пожар устроил. — Юдин всюду натыкался на сажу. Вскоре лицо его стало черным, как у шахтера в забое.

Ракитов помалкивал, он тоже обсматривал углы и тоже был испачкан сажей, правда, не настолько, как его товарищ.

Политрук, выслушав их темпераментный доклад, засомневался:

— Может, что-то и осталось… Вы хорошо проверили?

— Так точно, — отвечал Ракитов, сверкая белками глаз: — Вот это, как его, большое печенье — в целости — Из мокрого кармана он достал галету. Она была и бледной, как недопеченная, и гнулась, как резиновая. — Небось отравленная.

— Вполне возможно, — не исключал политрук.

— Тогда накормим пленного. Если не умрет, сами попробуем.

Около нижнего дота, сидя на ошкуренном бревне, Кургин принимал доклады. Под ногами зрелыми желудями валялись гильзы, по ним уже ползали лесные Муравьи. Первым подбежал лейтенант Лобода. Возбужденный, в расстегнутой гимнастерке, с трофейным автоматом на шее, видно по глазам — довольный, он докладывал, как пел:

— Товарищ лейтенант, поставленная перед взводом задача выполнена полностью…

Подошедшему политруку Кургин не без гордости сказал:

— Он и в училище на всех кроссах был первым. Быстрота, с которой действовал взвод лейтенанта

Лободы, давала основание радоваться. Дот был захвачен в считанные минуты. Ранение получили двое: — Диков и Гладченко: одному в рукопашной немец продырявил ладонь, другого оглушил прикладом. Фашист оказался не из робких.

Во втором и третьем взводах, в том числе управлении, потери были тяжелые: восемь убитых, девятнадцать раненых. Среди убитых — весельчак Лунгу, боец из управления. Политрук даже не успел как следует его узнать. Бежал он с запасными дисками к пулеметчику Черняеву. И не добежал. Пуля ударила его, когда он перелетал канаву. Диск выскользнул у него из рук и запрыгал по камням по крутому каменному склону.

Там, в низине, засели немецкие автоматчики. Неожиданно для фашистов Черняев подбежал к Лунгу. Но тот был мертв. Второй диск, еще хранивший тепло рук убитого бойца, лежал рядом. И, пока немцы, отвлеченные катившимся на них диском, снова схватились за автоматы, Черняев в несколько секунд успел перезарядить пулемет, опередил их, прикончив первой же очередью…

Самые большие потери понес взвод лейтенанта Иваницкого. Погиб отличный стрелок Федорин, не увернулся от удара финки Ракулов, почти у вершины сопки пули срезали Паршинова и Праха. Вместе с Иваницким поднимался к амбразуре Говенко, крепкий, никому не уступавший в силе боец. Пуля ударила ему в голову. А вот как погиб стрелок Старосельский — видел комсорг взвода.

— К немцам он подбежал с гранатой… их было трое или четверо, — заикаясь от волнения, горячо объяснял Арсен. — Один бросился на него с финкой… Я даже не успел прицелиться — и тут взрыв…

— Он что — взорвал над собой гранату? — переспросил политрук.

— По всей вероятности, — сказал Арсен и пояснил: — Когда я прыгнул в окоп, наткнулся на двух убитых фашистов. Там же лежал Старосельский… Без рук…

Арсен протянул рваные листочки — остатки комсомольского билета. От впитавшейся крови он стал темно-бурый, фамилию разобрать было трудно, а вот фотокарточка сохранилась: довольно четко выделялась косоворотка, застегнутая на белые мелкие пуговицы. Корочки билета были мокрые и липкие, на глазах высыхая, скручивались в трубку, как пожухлый лист.

Осторожно, словно боясь причинить боль, политрук разгладил корочки, чтобы положить их в стопку — к билетам погибших товарищей. От внимания не ускользнуло и то, что комсомолец Старосельский, оказывается, за июнь и июль не уплатил членские взносы. И комсорг было подумал, что сейчас ему политрук сделает на этот счет замечание, в общем-то замечание правильное: он — комсорг, а боец Семен Старосельский — его комсомолец. Боец, с виду мальчик, окруженный фашистами, решился — взорвал себя гранатой…

— Он уплатил, товарищ политрук…

Размышляя о поступке Старосельского, Колосов не думал упрекать комсорга. Политрук держал на ладони стопку тоненьких книжечек, словно взвешивал.

— Да, он уплатил, товарищ Арсен…

Вскоре прибыл взвод сержанта Амирханова, находившийся в резерве и державший под контролем дорогу на Хюрсюль. Из донесения связного уже было известно, что и в резерве не обошлось без потерь. На перехват мотоциклу на дорогу выскочили сразу трое: Завьялов, Немировский и Крючков. Они не сомневались, что это немцы, но что они вооружены пулеметом, заметили в последний момент.

Завьялов поднял руку, приказывая остановиться. Немец было затормозил. Но сидевший в коляске ударил из пулемета… Немировский умер сразу, а Завьялов и Крючков оказались тяжело раненными. Мотоциклист, обогнув распластавшегося Немировского, дал было газу, но далеко не удрал: его догнала пуля лежавшего в засаде Лелькова.

12

Бойцы сержанта Амирханова принесли раненых и убитых, привели пленного, захваченного еще накануне боя в малиннике. Амирханов с нескрываемым гневом бросил:

— Прошу взять от меня этого шакала… Убью… — и, сузив черные колючие глаза, сержант простонал: — Товарищ политрук, как они Немировского!.. В решето, понимаете…

Гнев Амирханова был объясним. Но пленный… Куда его? Прикончить настаивал Хефлинг. Не уставая, он твердил:

— Немцы, они разные… Этот — негодяй…

Не верить Хефлингу — значит никому не верить. У немецкого товарища была своя правда, проверенная уже там, в притихшей от ужаса Германии: его отец, коммунист, поплатился из-за своей доверчивости — выдали запуганные соседи.

Правда Хефлинга годилась для мщения, и только. Ведь сражаются не одной силой ненависти, но и силой доброты. В конце концов добро побеждает. Должно победить!

Об этом так и сказал политрук бойцу Хефлингу. К их разговору прислушивался Амирханов. Сержант согласился с политруком «вообще», а в частности, если иметь в виду пленного, захваченного в малиннике, щадить его не было смысла. Те, с которыми он ел из одного котла, сегодня в бою убили восьмерых наших бойцов. За что же щадить фашиста?

Все восьмеро лежали в ряд на траве, прикрытые влажными плащ-палатками. Около них собрались бойцы. Молчать было невмоготу.

Эрик Хефлинг, хорошо говоривший по-русски, глядел на погибших полными горя глазами, и его слова были тяжелые, как свинец, и острые, как скальная порода.

— Что такое фашизм? Чтоб вы лучше поняли, дорогие советские товарищи, приведу случай, о котором сообщила газета «Немецкий солдат». На второй день войны к русским попал ротный каптенармус. Все его сослуживцы посчитали, что коммунисты его прикончили. Но вот он, целый и невредимый, является в роту, является веселый, довольный, с двумя буханками хлеба — русские дали. «Отпустили, — говорит, — так как я назвался рабочим». Рота хохотала. Как же, всю Европу прошагали, а наивного противника встретили только в России! Потом этот каптенармус, чтоб доказать, что в плен он попал случайно, на глазах у всей роты добивал раненых красноармейцев…

— И все же пленный он, пленный, — сказал политрук, выслушав жестокий рассказ Хефлинга. — Отпускать его не станем. Но повторяю, завтра сдадим в штаб полка.

Командир, увидев пленного, поинтересовался:

— Допросили?

— Ничего не сказал.

— Тогда заприте в блиндаж. До подхода наших.

Недалеко от нижнего дота было какое-то деревянное строение, похожее на блиндаж, туда и отвели пленного.

Кургин сразу забыл о нем. Постоял над телами погибших, еще час назад он их вел через непроходимое болото.

— Похороним позже, — тихо сказал он политруку. — Сейчас наладим систему огня. Раненых поместим в землянки. Там сухо. Есть даже печки, и вдруг — именно вдруг — долгим, изучающим взглядом посмотрел на Колосова: — Как же так получилось? Я не догадался, ты не подсказал… В отряде нет врача. Даже фельдшера.

Перед выходом в рейд разговор был. Говорили: «Хорошо бы заполучить по одному санитару на взвод». Капитан Анохин тогда ответил: «Все бойцы перевязывать умеют, да и вас, курсантов, кое-чему учили». Учили-то учили, и не только кое-чему, главному — командовать взводами и ротами. Политрук вздохнул: