Читать интересную книгу Расплата. Цена дружбы - Ярослав Зуев

– Моя дочка. Нина. Она умирает. «Что ты творишь?! Сейчас он разобьет ей голову о пятнистый борт своей машины. Это же фашист!»

Офицер сдернул с руки перчатку. Коснулся потного лобика Нины. Его лицо выразило понимание.

– Mein Got…

– Она горит. – Соня покачнулась от усталости и волнения.

– Попрошу фрау со мной. Нужен доктор. Госпиталь. Schnell. – Офицер взял Соню под локоть, и помог взобраться на подножку.

* * *

К концу июня группа армии «Центр» отсекла одиннадцать дивизий Западного фронта на Белостокском выступе. Командование фронта поплатилось за разгром головами, но положения это не выправило. В августе разгорелись небывало кровопролитные бои под Ельней. Потери Красной армии оказались чудовищны и напрасны. Враг, вместо Москвы, ударил на Киев. В боях под Ельней, кстати сказать, сложил голову отец Сергея Украинского.

На юге события складывались не менее драматично. В районе Луцка произошло невиданное танковое сражение. Советские танки вводились в бой прямо с марша, обеспечение снарядами и топливом оставляло желать лучшего. В результате более трех тысяч советских танков остались гореть на полях Волыни, а немецкие танковые клинья вышли к Кировограду и Умани. Вскоре все правобережье от Черкасс до Херсона оказалось в руках гитлеровцев. Одиннадцатого немцы подошли к Киеву со стороны Бучи и Гостомеля, но наткнулись на отчаянное сопротивление советских войск, засевших в Киевском УРе.[13]

Дзоты на краю соснового леса над широкой долиной Ирпеня – немые свидетели тех боев. Стоит выехать в те места, и немного побродить среди сосен, как вы обязательно на них наткнетесь. Исковерканные прутья арматуры тронуты ржавчиной, но бетон так же крепок, как в сорок первом. А вот окопы давно обвалились, и похожи на старые шрамы, затянувшиеся, но не исчезнувшие совсем. Они тоже там.

Киевский гарнизон, курсанты и ополченцы встали насмерть на рубежах города. Жестокие бои шли в Голосеевском лесу, Жулянах, и урочище Пирогово. Когда стало очевидным, что штурм проваливается, наступающие на Москву части были срочно переброшены под Киев. Пять советских армий очутились в котле.

В ноябре германская первая танковая армия захватила Сталино, а затем и Ростов. На севере группа армий «Центр» на расстояние выстрела подошла к Москве. Завязались упорные бои за столицу Советского Союза.

* * *

Ничего этого Соня не знала, очутившись в Смеле, где немцы разместили один из многочисленных полевых госпиталей. Голубоглазый Зигфрид, оказавшийся начальником штаба германского танкового батальона, договорился с главным врачом, и Нинку определили в палату. Добиться этого было не просто – под Киевом разгорелись бои, и раненые поступали непрерывным потоком. На третий день пребывания в госпитале танковый полк Зигфрида выступил на юг.

– Перебрасывают в Крым, – улыбнулся Зигфрид, заскочивший на минуту попрощаться. – Ливадия, Коктебель, Ласточкино гнездо.

Соня не знала, что сказать. Вражеские сапоги топтали родную землю, и Зигфрид был в тех же сапогах. С другой стороны, не повстречай она его, Нинки уже не было бы на свете.

Пожелав Соне удачи и потрепав малышку по щеке, Зигфрид покинул палату и навсегда ушел из жизни Сони и Нины Шаровых, как до того из нее ушел старшина. Один был простым русским солдатом, нахлебавшимся от родной власти, второй германским офицером с важной приставкой «фон» в фамилии. Соня запомнила обоих.

С первого дня пребывания русской девочки в госпитале медперсонал нещадно гнал оттуда Соню. Женщину выпихивали во двор, на нее сыпалась нецензурная брань, но она упорно возвращалась. Деваться ей было некуда, да и оставить дочку она не могла. Промаявшись день, где попало, Соня на ночь пробиралась в палату. В начале июля она взялась стирать солдатское тряпье, драить полы коридоров и палат. В конце концов, главврач, почесав седой затылок, махнул рукой.

В сентябре госпиталь перебрался в Киев. Нинка к тому времени выздоровела. Врачи и медсестры привыкли к Соне. Ей даже выделили каморку при госпитале, большего Соне не требовалось. Не все же рождены подпольщиками.

Киев встретил гитлеровцев напряженно. Без хлеба-соли, но и без гранат. Власть переменилась даже как-то буднично.

В декабре Соня, освоив немецкий, приступила к обязанностям медсестры. Клятва Гиппократа не предусматривает разделения пациентов на красных или красно-коричневых. О прочем она старалась не думать.

* * *

К январю сорок второго линия фронта протянулась с севера на восток, через европейскую часть СССР. От блокированного Ленинграда до устья Дона, впадающего в Азовское море. В середине рождественской недели года советские войска перешли в наступление по всему колоссальному фронту. Под Вязьмой завязались кровопролитные бои.

Григорий Шаров дрался в небе над Харьковом. Вместо ЛАГГА он получил более мощный и живучий «Ла-5».[14] Эскадрилья Шарова билась с исключительным мужеством, но битву за Харьков Красная армия проиграла.

Весной началось хорошо подготовленное немецкое контрнаступление. В Крыму разразилась катастрофа, закончившаяся падением Севастополя. Юго-Западный фронт рухнул. Немцы прорвались на Кавказ. Часть местного населения осталась верна Советской власти, часть встретила немцев, как избавителей от коммунистического гнета. В конце лета завязались бои в предгорьях Большого Кавказского хребта. А, чуть позже за Сталинград. Там сразу сложилась критическая обстановка. 28 июля был подписан печально известный приказ № 227 «Ни шагу назад», узаконивший штрафные батальоны, заградотряды НКВД и массовые расстрелы на месте.

В последних числах ноября советские войска окружили под Сталинградом шестую армию генерал-полковника Паулюса. Гитлер неистовствовал. Рейхсмаршал Геринг клялся обеспечить снабжение группировки с воздуха. В небе развернулись яростные воздушные бои.

Истребители Героя Советского Союза подполковника Шарова сражались насмерть, чтобы не допустить авиатранспорты к городу. В канун Нового 43-го года Шаров был сбит над Калачом на Дону, покинул пылающую машину, и вскоре вернулся в строй. Первого февраля группа из двадцати советских «Ла-5» столкнулась с «Мессершмидтами». Снаряды германской авиационной пушки навылет прошили фюзеляж «Лавочкина», ранив Шарова под лопатку. Подполковник вышел из боя, дотянул до линии фронта и чудом посадил самолет.

В госпитале у него появилось время. Даже больше, чем ему бы хотелось. Как это часто случается после ранения, волной нахлынули воспоминания. Словно боль после выхода из наркоза. Не то, чтобы он раньше не думал о семье. Но, в горячке боев переносить гнетущую неизвестность было легче. Он каждый миг рисковал жизнью, терял друзей и убивал врагов. Это служило своеобразным противоядием. Теперь Шаров наверстал упущенное. За неимением ответов вопросы грызли его поедом, он чувствовал, что сходит с ума.

Едва начав ходить, он попытался разыскать семью. Что либо узнать было практически невозможно. Полтора года войны перекроили до неузнаваемости границы, оторвав миллионы от родных очагов. На фоне всеобщего горя личное казалось каплей в море, но, именно эта капля жалила в самое сердце.

Вернувшись в полк в конце весны, Шаров продолжил безуспешные поиски. Тем временем, близилась Курская битва. Авиаполк прибыл под Харьков, от которого до Киева меньше часа лету.

Впрочем, Соне Шаровой, пожалуй, не следовало радоваться этому обстоятельству. Ее судьба ныне была неразрывно связана с оккупантами. Соня, бывало, долго не могла уснуть, прислушиваясь к сонному бормотанию Нинки, и раздумывая о том, каково оно, ее будущее? Истинное обличье арийцев открылось Соне еще в сорок первом. Народная поговорка гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Впрочем, порой случается и так, что чем меньше видишь, тем лучше спишь. Но, Соня своими ушами слышала многоголосый вой, несшийся из глубоких балок Бабьего Яра над верхушками Кирилловского сада. Госпиталь располагался на Лукьяновке, а квартира неподалеку, в двух шагах. Леденящие кровь крики и пальба с тех пор карябались в окна каждую ночь, как бы Соня их не закупоривала, вопреки ставням и пробкам в ушах. Люди давно погибли, а их стоны звучали в голове, словно проклятый яр жил там кошмарной, совершенно не зависимой от нее жизнью. Впрочем, пулеметные очереди не стихали. Военнопленные отфильтровывались в Сырецком концлагере и ликвидировались без сантиментов в яру. Благо, он чрезвычайно вместителен. Никаких конвенций касательно пленных ни гитлеровцы, ни сталинисты не признавали, и жизнь человека на оккупированных территориях не стоила ломаного гроша.

«Я предала Родину ради нее, – твердила Соня, отбрасывая шелковистый локон со лба спящего ребенка. – Если бы не немцы, моя Ниночка умерла». Впрочем, Соня не тешила себя иллюзиями насчет способности коммунистов входить в чье-либо положение, а уж тем более разводить нюни. Штамп «предатель Родины» был фактически гарантирован, а это значило, что мосты сожжены, и теперь ее путь с Вермахтом. Победа германского оружия означала жизнь, поражение неминуемую расплату.