Читать интересную книгу Знают истину танки ! - Александр Солженицын

Громкий голос:

- В чем дело, десятник? Почему цемент не убираете под навес?

Это шел мимо и остановился прораб - тот, который отказал Климову в креплении. Десятник:

- Заключенные работать не идут, товарищ прораб...

- Как не идут?! Заключенные - не идут!! - что за новости? Переписать номера, кто не идет, всех посадим!!

И ушел, костлявый, не ожидая, чем кончится. Ему кричат вдогонку:

- Уже в БУРе места нет, не посадишь!

Десятник достал замусоленную книжку и карандаш.

Ему зло кричат, выпячивая грудь:

- Пиши!.. Пиши!.. Списывай!..

- Кишкин срывает свой номер, отворачивается, нагибается и, двумя руками держа номер на неприличном месте, пятится на десятника, на нас, пока его номер не займет всего экрана:

Ф-111

ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.

Костлявый прораб в своем кабинете у стола стоит и кричит в телефонную трубку:

- Товарищ майор! Я двадцать лет работаю с заключенными, но ничего подобного никогда не видел. Открытое неповиновение! Забастовки! Заключенные не идут работать!! У нас Советский Союз или Америка? Комбинат будет жаловаться в Главное Управление Лагерей! Это дойдет, наконец, до товарища Сталина!!

Телефон и трубка - те же, но

НАПЛЫВОМ

вместо прораба - майор Чередниченко. Растерянность, угнетенность на его жирном лице. Капли пота на лбу. Он только кивает в трубку:

- Да... да, да... Мы принимаем меры... Да... Положил трубку и отер пот,

МЫ ОТХОДИМ.

Майор сидит в том кабинете и в том кресле, где Хадрис зарезал стукача. За столом заседаний - несколько офицеров МВД, среди них - в картинной нетерпеливой позе - Бекеч. Старший лейтенант-оперуполномоченный. Невзрачный офицер говорит:

- Так что культурно-воспитательная часть со своей стороны... Партийная линия есть перевоспитание заключенных, и, очевидно, даже в Особых лагерях мы не должны его запускать.

Майор:

- Да я бандуру им разрешил, пусть играют.

- ...В ближайшие воскресенья я предлагаю... вплоть до того, что не вывести зэ-ка зэ-ка на работу, а если найдутся средства по финчасти, привезти показать кино. Идейно-выдержанное...

Воспитатель сел. Майор мычит, охватя голову:

- М-да... Соберу бригадиров, поговорю с бригадирами, с-суки-ными детьми! На что ж они поставлены, сволочи? Мы ж их бесплатно кормим! Приказ отдам строгий!..

Рядом с майором - капитан толстогубый:

- Не приказ, а сразу надо срока мотать! Надо группу отказчиков сколотить человек пятнадцать - и вторые срока им мотануть!

Бекеч (резко поворачивается):

- Разрешите сказать, товарищ майор?

И вскакивает. Теперь мы видим майора в толстую складчатую шею, а побледневшего Бекеча в лицо:

- Я не понимаю, товарищи, о чем мы говорим? Здесь - старше меня по чину, и я прошу прощения за резкость. Какое кино? Что поможет приказ? И какого раскаяния вы ждете от бригадиров, если эти бригадиры, может быть, первые наши враги? И разве дело в отказах от работы? Нам выкололи гла-за! Нам отрезали у-ши! Мы перестали в лагере видеть, слышать, иметь власть! Мы посылаем надзирателя кого-нибудь арестовать - а барак нам его не отдает! А мы болтаем о каких-то воспитательных мерах! И радуемся, что заключенные режут друг друга, а не нас! Подождите, скоро будут резать и нас! Первым убийством первого нашего осведомителя заключенные начали войну против нас! И это надо понимать. Товарищ начальник оперотдела! Как вы думаете устроить судебный процесс? Где вы возьмете свидетелей? Одни - уже на том свете. Другие сбежали к нам в тюрьму и ничего не видят. Третьи затаили дыхание и боятся ложа - ножа! А не вашего второго срока!

Капитан (заносчиво):

- Ну, и что вы конкретно предлагаете?

Бекеч переглядывается с оперуполномоченным:

- Мы предлагаем...

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Под мелодию тюрьмы, гнетущие звуки,

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ, НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ

проступает внутрилагерная каменная тюрьма. Уже отстроено и второе ее крыло. И обносится (еще не везде обнесена) деревянным заплотом. Давящая угрюмость.

От нас к тюрьме идут два офицера в зимней форме. Они проходят между столбами недостроенного забора и звонят у железной двери. Это Бекеч и оперуполномоченный.

КРУПНЕЕТ.

В двери отодвигается щиток волчка, его место заступает глаз.

Долгое громыхание отпираемых запоров.

Дверь открывается медленно, тяжелая. Надзиратель сторонится, пропуская начальство

ВЕРТИКАЛЬНЫЙ (УЗКИЙ) ЭКРАН

в ярко освещенный коридор с неоштукатуренными стенами из дикого камня и каменным полом. Еще запертые железные двери налево и направо.

Позади нас с громыханием запирается дверь, через которую мы вошли.

Надзиратель выбегает вперед и

лязг, громыхание

отпирает одну из дверей.

ВСТУПАЕМ В НЕЁ.

Там еще один коридор, такой же, но подлинней, и двери камер направо и налево.

ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.

Тюремная канцелярия - по сути, камера с маленьким окошком вверху, только нет нар, пол деревянный, стены оштукатурены и несгораемый шкаф.

За столом - Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213.

- Значит, кормят хорошо?

- Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем в общей столовой.

- И тепло в камере?

Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое.

- Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали.

- Значит, в козла режетесь?

- В козла.

- Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так?

Что ж, хоть бы и до конца,- наверно думает С-213.

- А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация лагеря спасает вас от ножа,- так надо ей служить!!

С-213 насторожился.

...Сейчас вот у нас идет спор - не распустить ли вас по баракам?

Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый быстрый взгляд:

- Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь не знаешь, где смерть ждет...

- Так надо знать!

Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный:

...Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?!

Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он хочет понять!

Бекеч отрывисто:

- Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбрасывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь?

Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы! Шепчет:

- Забьем! Задушим!

Спокойный голос оперуполномоченного:

- Нет. Лишить жизни - мы управимся и по суду. А ваша задача до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов - для вас нет. Узнаете - будете в лагере ж и т ь. А не узнаете - выкинем вас на говядину!

Пошла мысль! принялась!

ШТОРКА.

Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними - обрешеченное крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не видим, она рядом с нами,- но видим, как человек двадцать этой камеры с обоих "этажей", где они сидят и лежат,- все встрепенулись, бросают домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подбираются к краю нар - четвероногие!

каракатицы!

спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты.

Общий хриплый возглас торжества.

Абдушидзе соскакивает с нар. Он перекошен:

- А, Гавронский! Сюда резать пришел?

С-213 зло мигает, выставил дюжие кулаки:

- Поляк дерьмовый! Это ты резал?

Гавронский, Р-863. Спиной к закрытой двери. Руками как бы держится позади себя за каменные косяки входа.

Негромкий, но четкий взлет революционного этюда. Рев:

- Убийца!.. Бандит!.. Сучье вымя!.. Волк!.. Задушим на хрен!

Гавронский видит - спасенья нет! Гордо выпрямился в нише двери:

- Предатели! Найдут вас и тут!

Гонор - это долг!

Остервенелые сливающиеся крики.

Вся эта свора каракатиц протягивает к нам конечности!

На экране - муть.

На полу, под нашими ногами, крики:

- Глаза ему выдавливай, никто не отвечает!

- Рви его с мясом!

- Кто резал, говори!

Резкий крик боли.

Полная тишина.

Прильнули ухом к стене и напряженно прислушиваются - летчик Барнягин и Гедговд. Барнягин грозит нам - не шуметь!

Это он - однокамерникам своим, тоже притихшим на нарах.

Камера - такая же, но нары голые.

Не слыша сквозь стену, Гедговд на цыпочках, оттого особенно долговязый, переходит к двери и слушает там.

Барнягин машет рукой, отходит:

- Ничего не разберу. Гудит, кубло змеиное. Тюрьмы что ли не поделят господа стукачи?

Какое ж у него располагающее, открытое лицо, всякий раз это поражает. Незажившие следы побоев, розовый шрам на лбу.

Отчаивается и Гедговд. Он прислонился неподалеку от двери. Своей небрежной скороговоркой:

- Черт его знает, на наших глазах хиреют лучшие традиции арестантского человечества. Например, культура перестукивания заменена культурой стукачества.

- И ты бы стал узнавать новости у этих гадов?

- Э, друзья! А сколько новостей мы узнаем из газет? Просеивайте сами, делите на шестнадцать, на двести пятьдесят шесть...

С нар:

- Да что тебе, Бакалавр! Ты завтра выходишь на волю, все новости узнаешь.