Когда я начала заниматься символической логикой и теорией информации, я стала придавать большое значение точности словоупотребления и попыталась вступить с папой в спор, доказывая ему, что «грудь» обозначает верхнюю переднюю часть туловища как у женщин, так и у мужчин, «грудная железа» – это медицинский термин, а на обычном человеческом языке эта вещь называется именно сисей, вот и словарь подтверждает.
Папа возмущенно захлопнул книгу. «Плевать я хотел на все словари на свете! Пока я глава этой семьи, ее члены будут изъясняться не иначе как в соответствии с моими понятиями о приличии!»
Больше я с папой на подобные темы не спорила. Между собой мы с мамой по-прежнему называли их сисями, а в папином присутствии никаких таких слов не употребляли. Мама спокойно объяснила мне, что логика не имеет никакого отношения к искусству делать мужа счастливым и что тот, кто одержал «победу» в семейном споре, на самом деле потерпел поражение. Мама никогда не спорила, а папа всегда делал так, как она хотела – если она действительно этого хотела. Когда в семнадцать лет мне пришлось сделаться взрослой и попытаться заменить ее, я старалась во всем поступать как она – впрочем, не всегда успешно. Мне досталось в наследство кое-что от папиной раздражительности, кое-что от маминой невозмутимости. Я стараюсь подавлять первую и развивать вторую. Но я не Джейн, я Дити.
Тут я вдруг задумалась: а надо ли мне надевать лифчик? День обещал быть жарким. Папа выходит из себя – и еще как – по самым разным поводам, но только не из-за того, что кто-то ходит голышом. Вполне возможно, что когда-то он и на этот счет показывал норов, но мама легко добилась своего. Я люблю ходить обнаженной и в Гнездышке обычно так и делаю, если только погода позволяет. Папа тоже не очень стесняется. Тетя Хильда у нас на правах члена семьи, мы много раз пользовались ее бассейном, и всегда без купальников – конечно, все делалось так, чтобы посторонних при этом не было.
Следовательно, оставался только один мой милый новенький супруг, но с ним как раз все было ясно: я не могла припомнить ни одного квадратного сантиметра моего обнаженного тела, который бы он не исследовал (и не оценил по достоинству). С Зебадией вообще просто, и в постели, и так. После нашего поспешного бракосочетания я немножко волновалась, не станет ли он интересоваться, когда и как я утратила девственность, но в тот момент, когда об этом мог бы зайти разговор, я начисто забыла про свои тревоги, а он, по-моему, ни о чем таком и думать не думал. Я вела себя как распутная тварь, я и была всегда распутная тварь, и ему это понравилось. Я знаю, что понравилось.
Так почему же, спрашивается, я натягиваю этот гамак для сисек, спросила я себя.
Потому что две вещи, равные одной и той же третьей, никогда не равны друг другу. Это элементарная математика, если исходить из правильного набора аксиом. Люди – не абстрактные символы. Я могла расхаживать голой перед любым из них троих, но не перед всеми сразу.
Я поежилась от неприятного опасения: как бы папа и тетя Хильда не помешали моему медовому месяцу. Но тут же одернула себя: ведь у них тоже медовый месяц, и это еще неизвестно, кто кому больше помешает. Ну и прекрасно, решила я, все устроится.
Я в последний раз посмотрелась в зеркало и пришла к выводу, что мой узенький бюстгальтер, как хорошее вечернее платье, делает меня более обнаженной, чем если бы я была совсем без ничего. Мои сосочки набухли; я расплылась в довольной улыбке и показала им язык. Они остались вздернутыми. Я была счастлива.
Вернувшись на цыпочках в спальню, я вдруг обратила внимание на одежду Зебадии. Удобно ли будет Зебадии явиться на завтрак в вечернем костюме? Ну-ка, Дити, подумай как следует: ты ведь теперь жена. Есть ли где-нибудь поблизости папины вещи? Где-нибудь в таком месте, чтобы можно было их взять, никого не разбудив?
Е-есть! Старая рубашка, которую я реквизировала для применения в качестве домашнего халата, шорты цвета хаки – я отстирывала их, когда мы были тут в прошлый раз, – и все это в моем шкафу в моей (нашей!) ванной комнате. Я прокралась обратно в ванную, достала их и положила поверх вечернего костюма моего возлюбленного, чтобы они непременно попались ему на глаза.
Потом я вышла, закрыв за собой две звуконепроницаемые двери. Теперь можно было не бояться наделать шуму. Кстати, в этом доме ничто не болтается, не хлопает и не скрипит: чуть что не так, папа тут же своими руками приводит все в порядок. Степень бакалавра у него по техническим наукам, степень магистра – по физике, докторская – по математике. Не существует ничего, что он не сумел бы спроектировать и построить. Второй Леонардо да Винчи – или Поль Дирак.
В общей комнате никого не было. В кухонный отсек я решила пока не ходить – лучше займусь зарядкой, покуда все спят. Сегодня я, пожалуй, обойдусь без особых нагрузок, потеть мне ни к чему – так, несколько дозированных упражнений. Вытянуться как можно выше, руки вверх, ноги на цыпочках; теперь достать ладонями до пола, не сгибая колен, десяти раз достаточно.
Я отгибалась назад, когда услышала голос:
– Какой ужас. Юная новобрачная зверски замучена. Дити, прекрати немедленно.
Я сделала кувырок назад, встала на ноги: передо мной стояла папина невеста.
– Доброе утро, тетя Хильдочка. – Я поцеловала и обняла ее. – Почему это зверски замучена? Злодейски захвачена – это еще куда ни шло. Но ведь в обмен на равноценный товар.
– Замучена, замучена, – повторила она, зевнув. – Откуда у тебя такие синяки? Кто тебя так, наверняка муженек твой, как там его зовут?
– Нет у меня никаких синяков, и ты прекрасно знаешь, как его зовут, ты с ним раньше меня познакомилась. А вот отчего у тебя такие мешки под глазами?
– От беспокойства, Дити. Твой отец серьезно болен.
– Что?! Чем?
– Сатириазом. Необузданной похотью. Неизлечимо, надеюсь.
Я облегченно вздохнула.
– Ну и змея же ты, тетя Хильда.
– Не змея, моя милая, а коза. Которую всю ночь разделывал козел, и не какой-нибудь, а самый отменный на ранчо. При том, что ему за пятьдесят, а мне всего двадцать девять. Просто диву даешься.
– Папе сорок девять, тебе сорок два. И ты еще жалуешься?
– Что ты! Знай я двадцать четыре года назад то, что знаю теперь, я бы ни за что на свете не дала Джейн положить на него глаз.
– То, что ты знаешь теперь? Смотри-ка: а вчера ты заявляла, что забиралась к нему в постель, причем неоднократно. Одно с другим не вяжется, тетя Козочка.
– В те разы все было наскоро, – снова зевнула она. – По-настоящему я его не испытала.
– Тетя, ты врешь и не краснеешь. Ты вообще ни разу не была у него в постели до вчерашней ночи.
– Откуда тебе это знать, милочка? Разве что ты сама там была все время? Кровосмесительство, да?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});