надеть халат, но вот что Глеба удивило:
— Так ты что, опять видишь Михаила?
— Видеть не вижу, только слышу, но этого вполне достаточно, чтобы вмешаться в спор.
«Логика, по сути, женская, потому что, если спорят двое мужиков, женщинам встревать категорически нельзя». Но вслух Глеб этого не сказал, предоставив слово гостю, а тот растерянно молчит, поскольку много чего тут наговорил — и про недотёпу, и про скаковую лошадь.
Вполне логично, что Арина продолжила свой монолог:
— Так вот, мои милые, что я вам скажу. Если бы родилась на сто лет раньше, нет сомнений, что влюбилась бы в тебя, Михаил. Не стану объяснять почему, мне достаточно того, что ты был возлюбленным княгини Киры. Кстати, я видела её фотографию — красивая, с каким-то самобытным шармом, чем-то на меня похожа…
Глеб прервал её на полуслове:
— Постой, постой! Но Киру упоминал только Михаил в разговоре со мной… Ты и тогда всё слышала?
— Не всё! Поначалу мне показалось, что это сон, ну а на следующий день нашла в интернете книжку того блогера и прочитала.
— Ночь, когда тайное становится явным, — резюмировал Глеб.
Булгаков согласился:
— Лучше и не скажешь!
— В этом нет ничего удивительного, но вот что меня поражает, — Алина встала, что называется, руки в боки, глаза словно бы сверкают искрами, ну вылитая ведьма из «закатного романа». — Как двое взрослых мужиков могли за моей спиной судачить по поводу того, с кем я должна жить, кого любить?
— Извини, так получилось — промямлил Глеб.
— С тобой будет отдельный разговор, а сейчас я хочу спросить у Михаила… С какой стати ты вообразил, что я соглашусь отправиться в рай раньше уготованного мне срока?
Хорошо, что Алина не могла видеть его лица — Булгаков сначала густо покраснел, затем лицо покрыла мертвенная бледность, и он еле слышно прошептал:
— Прости! — и больше ни полслова.
Самое время подвести итог, но Булгаков потерял дар речи, да и у Глеба язык не поворачивается. Пришлось роль распорядителя взять на себя Алине:
— Ладно, оба прощены! Но если ещё хоть раз нечто подобное услышу, пеняйте на себя!
Алина отправилась в спальню досыпать, а Глеб, не желая заканчивать свидание с Булгаковым на такой печальной, даже унизительной для обоих ноте, обратился к Булгакову:
— Кстати, у меня возник вопрос: члены шайки Воланда здесь тоже бродят по ночам?
— Это не шайка, а вполне приличные люди, просто исполняют заданные роли. Примерно так же, как в твоём фильме. Если понадобятся их услуги, я это устрою.
— Надеюсь, до такого не дойдёт.
— Кто знает… В общем, если нужна будет моя помощь, постучи серебряной ложкой по тому стеклянному кувшину, тогда я появлюсь.
Тут где-то вдали запели петухи и призрак Булгакова исчез, словно бы растворился в воздухе.
Глава 9. Возвращение Митяя
И вот уже завершён монтаж фильма, вроде бы можно праздновать… И тут Глеб получает по электронной почте письмо от Дорогомилова, в котором тот сообщает, что права инвестора уступил некоему Дмитрию Фёдоровичу Макееву. К письму приложен акт передачи прав и больше ничего, то есть никаких объяснений, почему всё это сделано. Впрочем, нетрудно догадаться, что продюсер постарался — он и раньше высказывал недовольство изменениями в сценарии, которые сделал Глеб, вот и доложил своему «начальству» о творимых безобразиях. Глеб не сразу понял, перед кем теперь держать ответ… «Так это же Митяй! Три года назад, после попытки похищения Алины о нём писали все московские газеты… Вот уж не было печали!»
Вскоре состоялась встреча с новоявленным инвестором. Митяй настаивал на изменении сценария, причём сделал это в весьма своеобразной форме:
— Ты, я вижу, до сих пор не врубился, что к чему. Вот приехал я в Москву, и туда же прибыл Воланд. Связь улавливаешь?
— Но Воланд был в Москве всего на три дня.
— Не важно, это мелочи, никто внимания не обратит, — Митяй не собирался спорить и перешёл прямо к делу, по сути, озвучил свой приказ: — Короче, «нехорошую квартиру» превратишь в бандитскую «малину», а бал — в сходку пацанов под предводительством пахана, там обычно выносят приговор тем, кто крысятничал или стучал на нас ментам. Ну а потом, как водится, пьянка до утра, голые бабы и всё такое прочее…
«Господи! За что мне это?»
— А Мастера совсем убрать?
— Ну как же без него? На то и лох, чтобы его обчистили до нитки. На таких, как он, и держимся.
— Но что будет с Маргаритой?
— В последней сцене пусть скачет вместе с Воландом, и с ними вся братва.
— Куда?
— В Европу! У меня шикарная вилла недалеко от Барселоны…
«Есть ощущение, что сплю. А если так, то можно говорить всё, что думаю»:
— Нет, Митяй, я этого не стану делать.
Тот скорчил зверскую рожу:
— Для кого Митяй, а для тебя Дмитрий Фёдорович, глава холдинга «Самаритянин». И заруби себе на носу: мне нельзя перечить!
«Нет, на сон это не похоже. Тогда придётся как-то изворачиваться»:
— Но ведь многие сцены надо будет заново снимать, переделывать сценарий.
— Снимай то, что я велю, иначе пожалеешь, что на свет родился.
Что делать? Глеб позвонил Водопоеву, а тот в ответ:
— Извини! Митяю я не указ, так что сам выкручивайся.
«Вот такие теперь благодетели! Перепродали со всеми потрохами. Что я Алине скажу? Впору пожалеть о том, что в кино подался. Писал бы книги, тогда никакой Митяй не страшен… А тут хоть в прорубь, хоть с Крымского моста…»
Неудивительно, что Глеб напился. Ночью снова разговор с Булгаковым:
— Ну что, Глеб, понял, что к чему? А говорил, что у вас теперь совсем не так, как в наши времена.
— Ох, Миша, всё оказалось гораздо хуже, чем мог себе представить. Ведь даже в суд на Митяя не подашь, поскольку его требования не противоречат договору.
— Да, плохи твои дела! Даже и не знаю, что сказать, потому как у меня ничего такого не было, хотя… Был один издатель, рукопись у меня украл, а потом уехал за границу и там опубликовал.
— И что?
— Да ничего! Против жуликов мы с тобой бессильны. Разве что фельетон в газету написать… А толку-то?
На душе было и без того скверно, а тут ещё Булгаков наводит жуткую тоску. Всё, что остаётся в этом случае, так это раззявить рот и завопить во всю мочь: «Караул!!!»
Вдруг Булгаков голосом Алины спрашивает:
— Глебушка, что с тобой? Плохой сон приснился?
— Да куда уж хуже!
Когда Глеб открыл глаза, не увидел в спальне никого