В лагерь он тащил ее как куль с мукой, бесцеремонно дергал, перехватывал из лапы в лапу, при этом жадно прислушиваясь к тому, как срывается с губ ее дыхание.
Она его волновала. Отвлекала от важных мыслей. Хасс не любил, когда его отвлекали и всегда знал, как избавиться на мешающего элемента. Еще на подлете к лагерю решил, что отдаст свою находку императору, преподнесёт в дар, как трофей добытый в долине…
И что в итоге?
Он с ней в пещере, укрывает от лютующего Сеп-хатти и жадно принюхивается. Ее запах, не такой как у всех. Он задевал что-то внутри, царапал, отравлял. Хотелось уткнуться в нее носом и урчать, словно большой, сытый кот. Рядом с ней по венам расползалась слабость, которую Хасс не прощал ни другим, ни самому себе.
Поэтому тихо зарычал, когда Ким попыталась отодвинуться, и отвернулся, пряча морду под крылом. Так стало легче, но не на много. Он слышал, как грохотало ее сердце, билось в груди испуганной птицей, и каждый удар эхом отдавался в его голове.
На улице свирепствовал буран. Завывал, бросался на скалы, рассыпаясь миллионами искр, забрасывал снежные хлопья в пещеру, гремел, разрываясь ледяными молниями. Сеп-хатти был напитан отголосками подземных жил, пульсирующих в недрах гор, и древней магией, разделяющей два мира. Попасть в него на отрытом месте — смертный приговор, но он же давал шанс пройти через Драконью гряду, сминая на своем пути барьеры, которые невозможно преодолеть летом.
Хасс не боялся его. Он давно привык и к холоду, к колючим ледяным брызгам и к тем искрам, что бежали вдоль хребта. Сколько на его счету переходов в долину? Пять, десять? В последний раз он приходил сюда пару лет назад. Точно так же вел людей самыми безопасными тропами, и точно так же пережидал буран в пещерах. В этот раз не было никаких отличий, кроме одного.
Эта девчонка стала одной сплошной проблемой.
Он чувствовал ее страх, ненависть, желание сбежать. Она его злила, а еще вызывала странное желание удержать. Кхассеру это не нравилось, как и то, что он чувствовал, когда его воины бросали на нее заинтересованные взгляды.
На что там смотреть? Худенькая, как свечка, бледная. Он бы даже назвал ее невзрачной, если бы не глаза, которые жгли нестерпимой зеленью.
Одно Хасс знал наверняка — надо избавляться он нее. Отправить в Андер, чтобы глаза не мозолила и все. Осталось только довезти и не придушить по дороге. Потому что если она и дальше будет испытывать его терпение, то желание свернуть тонкую шею станет поистине невыносимым.
Буран ушел так же быстро, как и обрушился. Выплеснув свою магическую ярость, он тихой поземкой спустился вниз по склону, чтобы снова набраться сил.
Хасс тряхнул крыльями, сбрасывая тот снег, что все-таки прорвался в пещеру и поднялся. Ким сразу вскочила на ноги, будто только и ждала, когда он ее отпустит и тут же отпрянула к самой дальней стене. Боялась, мерзавка. И правильно делала. С тихим, утробным рычанием он отвернулся от нее к выходу из пещеры.
Его не было. Снежная стена закрывала узкую расселину, не оставляя даже крохотной лазейки.
— Мы…мы здесь замурованы? — в ужасе прошептала Ким, — навсегда?
Хасс недовольно фыркнул и начал разрывать снег сильными лапами. Вскоре показался первый просвет. Еще немного усилий и кинт выбрался наружу, тут же становясь человеком:
— Иди сюда! — голос, наполненный лютой стужей, приглушенно звучал откуда-то сверху.
Ким хотелось проигнорировать его, смолчать, оставив приказ без внимания, но серые стены пещеры давили, а страх остаться в ледяной ловушке становился почти невыносимым, поэтому она начала послушно карабкаться следом за ним, то и дело проваливаясь и скатываясь вниз. Наблюдая за ее мучениями, Хасс все-таки не выдержал:
— Руку давай!
Ким проигнорировала его приказ и снова попыталась забраться сама, но опять ноги проваливались в снег.
— Ослица, упрямая, — кхассер схватил ее за капюшон и бесцеремонно вытащил наружу. Не дав ей опомниться, он снова обернулся, и подхватив свой проблемный трофей взлетел наверх, туда, где в большой пещере укрывались его люди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Они уже прокопали в снегу проход и выбрались на улицу, а следом за ними из ледяного плена поднимались и встревоженные вирты.
— Все целы?
— Да. Вовремя укрылись, — ответил Верн, — вы как?
Ким была готова провалиться от стыда сквозь землю, потому что все мужчины смотрели на нее. Их мысли нетрудно было угадать.
Хасс только угрюмо хмыкнул:
— Связать, кляп, и поперек седла, — прозвучало его распоряжение, — продолжаем подъем.
Он отвернулся, чтобы не видеть, как Верн проворно накидывает петлю на ее руки, а потом, обхватив за талию, закидывает в седло. Ему было не жалко пленницу, она злила его, вызывая глухое раздражение, но еще больше он злился на себя. Потому что, когда видел, как к ней прикасались чужие руки, испытывал желание убивать.
Глава 5
Он не шутил, когда сказал, чтобы ее связали и закинули, как тюк с барахлом, поперек седла. Ким была уверена, что такой, как Хасс вообще не умеет шутить. И улыбаться. За непроницаемой маской ничего не разберешь, а глаза, несмотря на свой теплый, янтарный цвет, были холодными словно зимние озера.
Кто-то из мужчин, она не успела рассмотреть, кто именно, выполнил его приказ и крепко пристегнул ремнем. Ким даже охнуть не успела, как повисла вниз головой. Хорошо хоть про кляп забыл, а то было бы совсем тошно. Вирта под ней недовольно заурчала, обернулась и понюхала ее щеку, быстро коснувшись холодным змеиным языком.
— Вперед.
Отряд снова начал свой подъем, вереницей растянувшись вдоль узкой тропы. В этот раз они не стали подниматься напрямик, потому что Сеп-хатти принес много снега, под которым могли скрываться кованые ловушки. Подъем по тропе был более планый и легкий, без прыжков и скрежета когтей, но поводов для радости не было. Болтаться вниз головой, уткнувшись носом в жесткий бок вирты — то еще удовольствие. Каждый шаг отдавался болью в груди, перед глазами кружились красные мошки, а еще к горлу покатывала тошнота. Неровный ход зверя, заставлял ежиться от страха на каждом повороте. Казалось, что еще шаг и она скатится на землю.
Хотя земля — не такой плохой вариант. Ким это поняла в тот момент, когда они проходили над глубоким ущельем, и она случайно открыла глаза. Пропасть. Черная, равнодушная, начиналась всего в каком-то полуметре от лап вирты. Если ее мотнет, если она оступится…
Девушка снова зажмурилась, стиснула зубы, чтобы не всхлипнуть от страха, а захватчики, не зная усталости и в полнейшем молчании, продолжали свой путь.
Спустя какое-то время Ким начала замерзать. Стянутые веревками руки и ноги совсем задеревенели, и от постоянного шума и пульсации крови в голове, она начала проваливаться не то в сон, не то в обморок.
Пусть так. В темноте не страшно, там наоборот спокойно и нет никого кроме нее…
Чьи-то руки ее подхватили и выдернули из седла, так резко, что внутри все оборвалось. Сквозь сон она попыталась вяло оттолкнуть нарушителя спокойствия, но он был какой-то слишком большой и слишком сильный. Усадил ее перед собой в седло, прижав к себе спиной.
— Пусти, — прошелестела она.
— Не дергайся.
Ким узнала голос Хасса и тут же попыталась отстраниться.
— Я сказал, сиди смирно, — придавил одной рукой поперек живота, — хочешь и дальше мотаться вниз головой?
— Да, — она ответила не раздумывая. Что угодно, лишь бы подальше от него.
Кинт ухмыльнулся:
— Тем хуже для тебя.
Он что принюхался? Втянул воздух над самым ее ухом, будто хищник, ищущий добычу.
Сон как рукой сняло. Ким сидела, боясь пошевелиться и, несмотря на толстый слой одежды, разделявшей их, чувствовала каждое его движение, каждый удар сердца, каждое сокращение могучих мыщц. Его руки кольцом окружали ее тело, его бедра — соприкасались с ее, а отодвигаться было некуда. Везде он!
Она даже дышала через раз, боясь привлечь к себе его внимание. Столько силы, дикой, необузданной, что кружилась голова.