— Это его обычное состояние. Я даже не помню, когда отец был весел и как он улыбается. Ты помнишь? — обращаюсь к брату. Я сам не понимаю, как это вышло.
Брат тоже, видимо, не сразу понял, что вопрос был предназначен ему, потому как замешкался, его глаза забегали от меня к Любане и обратно.
Он ничего не ответил. Это понятно, что в его состоянии и не смог бы. Но даже ни одной сраной реакции, ни одной мимолетной эмоции не проскочило в его взгляде.
Ничего не изменилось. Мы по-прежнему чужие друг другу люди.
***
Я, конечно же, опоздал. В принципе, я и не старался успеть. Почему бы лишний раз не побесить Ивана Сергеевича?
Они все: замы, зам замов, начальники отделов и другие «несчастные» уже сидели в зале совещаний. Когда я вошел, все стихли и уставились на меня. Стояла напряженная тишина, но только один звук разрывал эту тишину — скрипящие зубы моего отца. Об был зол. Нет, он был в бешенстве.
Я поздоровался со всеми, отвесив низкий поклон, и медленной походкой направился к свободному месту. К скрипящим зубам добавился лихорадочный стук сердца. Бешенство перерастало в агонию. Но отец, надо отдать ему должное, держался изо всех сил. Я даже немного зауважал его.
Со звенящим скрипом отодвинул стул и сел на него, обводя глазами лица присутствующих: у кого-то из них была отражена мольба, у кого-то страх, ненависть, ярость, зависть. Эгоистичные ублюдки, думающие о себе. Им страшно, если я разозлю отца, то отрикошетит на них.
— Ниночка, милая, а принеси-ка мне чашечку кофе, будь добра! — я повернулся в сторону двери, где в проеме замерла секретарша отца с выпученными глазами. — Можете продолжать, коллеги!
— Пошел вон! — гаркнул отец, ударяя ладонью по столу. Все-таки я поспешил с выводами. Нервишки сдают…
— С удовольствием, Иван Сергеевич, — я встал и направился к двери, но у самого выхода развернулся.
Все смотрели на меня.
— Коллеги, адьес! — я отсалютовал ладонью прощальный жест и скрылся за дверью.
— Ниночка, не нужно кофе, принесите мне стакан и коньяк. В мой кабинет.
— Но… — замялась она.
— Н-И-Н-А…В мой кабинет. Сейчас же, — я посмотрел на нее таким взглядом, что Ниночка опустила голову и поторопилась к бару. Умница, девочка.
***
Я знал, что он придет. Но не думал, что так скоро.
Отец ворвался ко мне в кабинет с целью убивать.
Я сидел в рабочем кресле, закинув ноги на стол, и потягивал коньяк.
— Я, надеюсь, уволен? — лучше первым начну нападать я.
— О нет, я не окажу тебе такую услугу, — отец отодвинул стул напротив и сел. — Это будет слишком благодушно для тебя.
Я хмыкнул и опрокинул в себя остатки коньяка в бокале. Голова уже ощутимо кружилась, а желудок начало сводить больными спазмами. Какова вероятность, что в 25 ть я сдохну от цирроза печени или какой-нибудь язвы?
— Ненавидишь меня? — я пытался ловить четкий фокус, но перед глазами плыло. Я пьянел.
Отец промолчал, но мне и так понятно.
— Хорошо. Ведь это взаимно, — я потянулся за бутылкой, но отец успел перехватить ее.
Он встал, забирая коньяк с собой. Подошел к двери и собирался уже уходить, но зачем-то обернулся.
— Знаешь, я часто думаю, что лучше бы та авария…. — он замолчал. — Его жизнь забрал несчастный случай, он хотел жить. — Продолжил отец, — а ты свою убиваешь сам.
Сейчас в его глазах не было злости и ярости. В них было сожаление и чувство несправедливости. Сожаление о том, что лучше бы та авария, произошла со мной, а не с братом…
Так было всегда. Я всегда был лишним, ненужным, неудобным.
В семье из нескольких детей, всегда есть покладистый, беспроблемный ребенок и трудный. Так вот мне досталась роль второго. Самое печальное, что я её не выбирал, мне навязали эту роль. Но я не родился таким, мне пришлось им стать…
Изначально мне не дали выбора, его сделали за меня, а мне пришлось лишь соответствовать. Когда все вокруг ожидали от меня проблем, я их устраивал. Я всегда был вторым, в тени старшего брата. И как бы я не старался, я всегда не дотягивал, всегда не соответствовал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«А вот Даня..», «А наш Даня…», «А вы знаете, что Даня победил в конкурсе чтецов?», «Даня пишет такие изумительные стихи», «А нашему Дане присвоили кандидата в мастера по шахматам» и так далее…И ничего, что годом раньше я стал мастером спорта по плаванию, а через два года — уже мастером международного класса?! Зато, когда Даня вступил в волонтерское движение и насобирал кучу дерьма из пластика, отец подарил ему настоящий телескоп, такой, какой хотел я. Я о нем мечтал, а старший брат просто нагло спер мою мечту, подслушав наш с Любашей разговор на кухне. Брат убедительно кивал родителям и посылал мне сладко-приторную улыбку, когда обещал родителям со мной делиться. Но Даня не то, чтобы делиться, он сам в него ни разу не взглянул. Коробка так и простояла закрытой.
В тот день, когда отец вручил ему телескоп, я стал ненавидеть брата. Тайно. Но сейчас мне кажется, что об этом знала Люба. Поэтому у нее такое трепетное отношение ко мне. Она всегда жалела меня, считала недолюбленным ребенком. Мать, наверное, любила меня. Я не был брошенным, материнское внимание периодически доставалось и мне. Но передо мной была материнская ответственность, ведь ребенка не выбросишь, как ненужную вещь. А Данилу она боготворила.
Отец меня просто не замечал, для него я просто был. Зато старшего брата таскал везде с собой. Лет с 12- ти Данила начал присутствовать на совещаниях, отец брал его с собой на работу, в командировки, а позже на деловые встречи. Он готовил его. Готовил вместо себя. Именно Даня должен был продолжать отцовское дело.
Я до сих пор не уверен, нравилось ли это брату по-настоящему или он играл роль: лучшего, правильного, благодарного сына.
Я ненавидел брата. А он меня.
У нас никогда с ним не было близких отношений.
Мы не воевали открыто друг с другом, мы ненавидели друг друга молча.
Когда я был мелким, я пытался понять почему? Почему родители так не радуются моим успехам, почему все внимание обращено на Даню, что я делаю не так, почему меня не замечают?
А потом, став старше, я даже обрадовался, что до меня никому нет дела. Ведь от тебя ничего не требуют, не ожидают, ты просто занимаешься тем, чем хочешь, дружишь, с кем хочешь, поступаешь так, как знаешь. Вот тогда, плавание-стало смыслом моей жизни, моей мечтой. Да, я мечтал…Тогда еще мечтал. Все свое свободное время я посвящал тренировкам. И это время не осталось в долгу: очень скоро я стал мастером спорта международного класса. Мне сулили блестящее спортивное будущее. В тот момент моя ненависть к брату впала в спячку, ушла в глубокий сон. Не поверите, но я даже стал благодарить брата за то, что все внимание приклеено к нему, за то, что я спокойно могу заниматься любимым делом, когда как ему приходилось все время доказывать, что он лучший.
А потом случилась авария. И я возненавидел брата еще больше…
— Привет, брат, — мой язык заплетается, но я отчаянно борюсь с собой.
— Ооо, какие люди…Здорова! — Андрюха, как всегда, весел и трезв. Ненавижу его за это!
— Выпьешь со мной?
— Понедельник…Так, сколько сейчас? — друг замолчал, видимо смотрел время. — 11 часов утра.
— Я в курсе.
— Все так хреново? — в его голосе прозвучали нотки беспокойства. Вот только этого не надо, а. — Послушай, Макс, мне кажется тебе уже хватит и….
— Я не спрашивал тебя, хватит мне или нет, — грубо перебил друга. — Я лишь спросил, ты выпьешь со мной?
— Я понял. Где ты?
— На работе.
— Выезжаю, — и отключился.
16.
Саша
Понедельник. Как же я ненавижу понедельники! Опять опаздываю.
Отпросилась сегодня у Георгия Артуровича немного пораньше, чтобы заскочить за продуктами. Нас с Никиткой не было в городе с четверга, а дедушка вчера привез нас только ближе к вечеру. И вот я с полными пакетами в две руки еду на маршрутном автобусе к Филатову. Конечно, можно было взять такси, но три раза в неделю туда-обратно мне выходит в копеечку. Поэтому сейчас я трясусь в душном автобусе, который еле волочится, обтекаю потом и делаю дыхательную гимнастику, чтобы удержать себя в руках.