Может быть, этого, в желтых штанах? А если он не любит керамики? Ну не любит и — все! Попробуй сверху определи, кто любит керамику, а кто нет?
Пришлось ему поставить вазу на место и закурить очередную сигарету. Сейчас же стало неимоверно скучно.
Можно, конечно, выйти на улицу, прогуляться. Или поехать, например, в кино. Но его просто пробирала дрожь при мысли о том, что придется ехать в переполненном автобусе. Его, конечно же, стиснут, а кто–то наступит на ногу. Нет, в кино не стоит…
А погулять? Пожалуй, тоже нет. Вдруг пройдешь случайно под чужим балконом? И станешь огромной головой с коротенькими ножками? Спасибо, что–то не хочется!
Он ушел в комнату и включил телевизор.
Диктор явно сошел с ума, так как, объявляя новости, попутно занимался какими–то странными делишками, которые были абсолютно не к лицу такому, как он, солидному, хорошо одетому мужчине. Сначала он вместе со стулом и микрофоном умудрился перекоситься куда–то в сторону, а к концу пошел волнистыми полосками и явственно загудел.
Чай заварился вкусным, пахучим, и приятно было сидеть за облезлым кухонным столом в одной майке и трико, не думать ни о чем особенном и уничтожать его чашку за чашкой.
Сергей блаженно вздохнул, вытер со лба пот — и тут же в его чашку упал кусок штукатурки.
— Так, — сказал он и посмотрел наверх.
Из стены, сантиметров на пять, высовывался гвоздь. Штукатурка вокруг него потрескалась.
— Так, — повторил Сергей и, взгромоздившись на табурет, потрогал острие гвоздя пальцем.
— Ах, собака, колется!
Настроение было испорчено.
Он выплеснул недопитый чай в раковину и пошел к соседям разбираться. Постоял возле двери, разглядывая звонок и сомневаясь: вдруг укусит? Очень подозрительный звонок, ну просто очень подозрительный звонок!
Нерешительно надавил кнопку.
Смотри–ка, ведь не укусил!
Послышались легкие шаги, дверь отворилась. На пороге стояла немолодая, но еще вполне привлекательная женщина.
Сергей поскреб в затылке и спросил:
— Это… а… какой размер обуви носите?
— Тридцать шестой, — удивленно сказала она.
— Это хорошо…
— Но почему?
— Почему? — удивился он. — Разве можно знать что–нибудь «почему?» Странно.
Он мягко отстранил ее и прошел в комнату.
— Хм, а вы славно живете. Нет, даже очень славно…
— Да уж как получается. — смутилась она.
— Нет, положительно славно, — сказал он и сел в кресло.
Она устроилась в другое и решительно спросила:
— А вы кто?
— Я сосед, за стенкой живу. Вы знаете… живем рядом, а так как–то все мимо проходит… вот, значит… и вообще все проходит… А ведь что–то надо, понимаете? Чтобы кто–то рядом… совсем близко, чтобы можно его коснуться и почувствовать. Впрочем, что это я?
— Нет, нет, — она улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
— Да, вот так, впрочем… Как вас зовут? Машенька? Машенька! Слушайте, так вот, я о том, что как–то рядышком — проще… Впрочем… А! Что говорить?
Она снова провела ладонью по его щеке, и нужда в словах отпала. Хотелось только сидеть, чувствуя тепло ее ладони, впав в сладкую истому.
Но оцепенение прошло. Он шевельнулся. Она убрала с его лица руку, выдернула другую из его ладони, и, наверное, в следующую секунду им стало бы неловко, но тут Сергей вспомнил:
— Я ведь вот по какому делу. Тут гвоздь ты в мою стенку вбила… Так вот — он прошел насквозь и бить его больше нельзя.
— А что такое гвоздь и за что его бьют? — спросила она.
Вместо ответа Сергей взял ее руку и повел на кухню.
— Вот! — он сделал эффектный жест в сторону стены.
И замер, разглядывая абсолютно девственную плоскость. На стене не было даже следов, что в нее когда–либо, что–либо забивали…
Белый крокодил просыпался постепенно, кусочек за кусочком извлекая свое неимоверно огромное тело из старых домов, утреннего тумана и расшатанной мостовой.
Потом он слился в огромную тучу и, став дождем, побежал веселыми ручейками по каменным плитам тротуара, соединяясь в единое целое и уплотняясь. А потом превратился в самого себя, звучно клацнув зубами и, ловко перебирая коротенькими лапами, побежал по улице.
Что–то должно было произойти. Он был в этом уверен и весело трусил по тротуару, заглядывая в каждую дыру и подворотню.
Может быть, это то, что он ищет? Или это?
Если бы он захотел, он мог бы опять подняться над городом черной тучей, обхватить его дождевыми щупальцами. Но все же ему было гораздо приятнее видеть мир обыкновенными крокодильскими глазами и ощущать, как под бронированной кожей ходят стальные мускулы.
Люди шарахались от него в разные стороны, испуганно оглядываясь и исчезая в нишах и подъездах, но это его совсем не волновало. Он только подумал, что давно уже не просыпался и от него отвыкли.
Но не забыли.
Он сунулся в очередную подворотню и до истерики напугал целовавшуюся там парочку. Потом побежал дальше, попутно ударив по ближайшей двери гребенчатым хвостом. Дверь выдержала. Крепкая, стало быть.
Потом ему попался броневик, который шарахнулся в сторону и, въехав на тротуар, сшиб афишную тумбу. Один из башенных люков со звоном откинулся, над его краем показалась пара любопытных глаз на длинных стебельках и стала разглядывать крокодила. Вдруг люк захлопнулся, мотор взвыл, и через секунду его рычанье смолкло за ближайшим углом.
Если бы крокодил мог, он бы пожал плечами, а так только с размаху шлепнул хвостом о стену ближайшего дома и побежал дальше. То, из–за чего он проснулся, было еще где–то впереди. Оно ожидало именно его, и надо было спешить.
На бегу он вспомнил, что все это уже было. Безусловно, он уже не раз бежал по этим улицам, в тщетной попытке найти что–то, что бесконечно манило и завораживало, тянуло к себе, как магнит. Но никогда не находил. Почему?
Очевидно, виной всему был приказ, который жил внутри его черепа. Сейчас он проснулся и заворочался.
«А жаль», — подумал крокодил, чувствуя, как он изменяется, превращаясь в орудие приказа. Бороться было бесполезно. Оставалось только затаиться до следующего пробуждения.
Да, теперь он стал другим. Теперь он знал, что проснулся не случайно, что в нем возникла необходимость.
И причиной послужила вероятностная волна. Крокодил всей кожей ощущал, что она где–то рядом, вот–вот накатит на город и пройдет по нему. Надо будет держать ухо востро! Потому что обязательно должны быть люди, которые останутся неизмененными. Вот их–то ему и следует уничтожить.
Мир неустойчив. Тот, кто не желает изменяться вместе с ним, сам начинает изменять его, подделывая под себя, тем самым рождая очередную волну. Эта, кстати, наверняка появилась так же. Скорее всего, из–за разгильдяйства одного из крокодилов, который где–то там, далеко, вовремя не убрал неизменяющегося человека. И вот результат!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});