Читать интересную книгу Крестом и булатом. Вторжение - Дмитрий Черкасов

Ржавый Толик тактично умолчал о семи миллионах долларов, которые ему удалось скоробчить за год пребывания на новой должности.

— У нас с вами заключен контракт, — проскрипел гость.

— Устный, — напомнил хозяин кабинета.

— При свидетелях, — не сдавался эмиссар Гаона.

— И что? — язвительно спросил чиновник. — Вы намерены предать его гласности?

— При определенных условиях...

— Бросьте! Это разговоры на уровне детского сада. В Европе вашего босса за те делишки, что он проворачивает здесь, по головке не погладят. Вы считаете, я не проверил те деньги, на которые Ицхак приобретал акции? Ошибаетесь... И знаете, что я выяснил?

Главный энергетик шел напролом. С Гаоном и компанией ему подобных нужно всегда держать ухо востро и иметь сильные контраргументы. Иначе сожрут. Сначала будут стонать о маленьких дивидендах и незавидной судьбе инвестиций в чахлую российскую экономику, потом перейдут к завуалированным угрозам, а затем ударят в спину.

— Что? — скрипнул гость.

— Источники поступления, — широко улыбнулся хозяин офиса. — Проводки денег из Колумбии через Сейшелы и Каймановы острова. И копии документиков припас. Так, на всякий случай... С кем Ицхак в Колумбии сотрудничает, не подскажете?

Визитер засопел.

— Это бездоказательно...

— Вы так думаете? — Чубайсенко хрустнул пальцами. — Мне почему то так не кажется... Клан Очоа, если не ошибаюсь. И в случае скандала американцы подключатся...

Эмиссар Гаона полминуты просидел молча. Российский чиновник ударил по самому больному месту. Если хоть кто нибудь в Европе или Америке, не говоря уже об Израиле, узнает, что через счета подконтрольных «Всепланетному Еврейскому Конгрессу» фирм прокачиваются деньги наркомафии, на дальнейшей карьере можно ставить большой жирный крест. Гаону придется просить защиты у США и выступать главным свидетелем обвинения, а у более мелких сошек выхода всего два — либо садиться на пожизненное, либо скрываться в Бразилии или в Африке. Что на старости лет весьма и весьма затруднительно. Без денег в чужой стране долго не протянуть.

Чубайсенко победно взглянул на визитера.

— Давайте поговорим спокойно, — наконец решился посланец Гаона. — Я приношу свои извинения за несдержанность.

— Принимается, — согласился Ржавый Толик, которому самому не было резона ссориться с западными партнерами.

— Но и вы поймите нашу обеспокоенность...

— Прекрасно понимаю. И предлагаю, чтобы окончательно поставить точку, ознакомиться со следующими документами, — чиновник ловко извлек из стенного шкафчика тонкую папочку. — Вот, пожалуйста. Полная раскладка за прошедшие полгода...

Документы, которые взял в руки иностранный гражданин, проходили под грифом «государственная тайна», ибо имели самое непосредственное отношение к энергетической безопасности страны. Но Чубайсенко было на это наплевать. Он был уверен в том, что никто и никогда не осмелится призвать его к ответу за уже совершенные преступления, в ряду которых передача совсекретных сведений иностранцам занимала не самое почетное место.

Эмиссар Ицхака Гаона заинтересованно зашелестел страницами.

* * *

Посмотрев пятичасовой выпуск «Вестей», Рокотов ушел в сад, уселся в тени огромной черешни и закурил, глядя сквозь переплетение ветвей куда то вдаль.

Но спокойно посидеть и подумать ему было не суждено. Спустя три минуты скрипнула калитка и во двор вошел уже переодевшийся в камуфляжную форму отец Арсений.

— Батюшка, что ж вы не отдыхаете?

— Не спится, — признался священник, усаживаясь напротив биолога, — посмотрел новости и опять разнервничался...

— Понимаю, — вздохнул Влад, — но мы, к сожалению, ничем помочь не можем. Остается надеяться только на Бога или на западных спасателей. Без них ребят с лодки не вытащить... Если, конечно, будет кого вытаскивать.

— Вы довольно пессимистично настроены, — отец Арсений был на «вы» со всеми членами отряда, даже несмотря на то, что являлся духовным наставником для большинства из них. — Господь милостив...

— Кто ж спорит, — печально сказал Рокотов. — Но только в том случае, если сам человек делает все возможное для своего спасения. А у нас... Позор на весь мир. Со ста метров своих достать не можем.

— Сообщают, что спасательные люки повреждены, — осторожно заметил священник.

— У нас каждая такая авария выдается за экстраординарный случай, — отмахнулся Владислав. — Надо честно признать — прошлые катастрофы засекречены, выводов из них никто не сделал, а если и сделал — то они недоступны рядовым подводникам и обществу в целом, да и за последние десять лет мы просто напросто разгромили свою спасательную службу. Вот и все. То, что сейчас осталось на флоте, — старая рухлядь. Я не удивлюсь, если окажется, что переходные люки «Мценска» несовместимы с люками спасательных аппаратов. А нам это преподносят как повреждения... Все как всегда, батюшка.

Собственную некомпетентность пытаются прикрыть враньем.

— И что же дальше?

— С подлодкой или вообще? — вопросом на вопрос отреагировал Рокотов.

— И так, и так...

— С лодкой — не знаю, я не специалист. Слава Богу, сегодня Президент приказал этой золотопогонной сволочи принять помощь от Британии и Норвегии. Может быть, им удастся спасти хоть кого нибудь. В чем лично я сильно сомневаюсь... Хочется верить, но не могу.

— А в целом?

— Аналогично. Существовать в таком состоянии Россия уже не сможет. Развалимся мы, святой отец, на несколько кусков. Осталось подождать всего ничего. Лет восемь десять... Хотя, может и раньше.

— Влад, не надо называть меня «святым отцом», — мягко напомнил священник, — я же не католик. И вы тоже.

— Случайно вырвалось. Привык, знаете ли, к классической европейской литературе. В церковь, каюсь, хожу редко. А на исповеди вообще никогда не был...

— Вам стоит только захотеть.

— Это верно. Но знаете, отец Арсений, почему то не хочется. Возможно, это большой грех, однако желания не возникает. Не потому, что я к религии плохо отношусь. Совсем даже наоборот... Веры нет в порядочность современной церкви, — Владислав печально поджал губы. — Вернее, в личности тех, кто нашу церковь возглавляет в настоящее время. Слишком много с ними связано грязных историй. Беспошлинные поставки водки и сигарет, участие в сомнительных коммерческих делишках, митрополиты мужеложцы... Фактически церковь стала зеркальным отражением государственной машины — до определенного, не очень высокого уровня священнослужители остаются нормальными и порядочными людьми, а затем все резко меняется. Появляются политические интересы, возникают противоборствующие группировки, служение людям и Богу подменяется набиванием собственной мошны. Это не кощунство и не самооправдание, а объективный взгляд на происходящее. К сожалению...

— Человек не совершенен, — отец Арсений едва заметно передернул плечами. — Не судите, и не судимы будете.

— Это справедливо только тогда, когда все придерживаются такого принципа, — не согласился Рокотов. — А те, про кого я говорю, пытаются застолбить за собой изречение абсолютных истин и навязать пастве свои правила игры. К вам это не относится. Вы как раз вместе с нами...

— В церкви существует своя иерархия, — священник оперся локтями на стол, — и разрушать ее крайне опасно.

— Я не призываю к разрушению. Но боюсь, что оно произойдет само собой. Развалится страна, а вслед за ней — и церковь.

— Вы все же думаете...

— Увы...

— Но ведь это — катастрофа.

— Я бы не был столь категоричен, — Влад снова закурил. — Такой огромной территорией при таком небольшом населении, как у нас, практически невозможно управлять. Назначения представителей Президента в регионы ничего не решают. Создается еще один дополнительный и абсолютно неработоспособный бюрократический аппарат... Который как раз и может стать той соломинкой, что переломит спину верблюду. Вот и покатимся в пропасть...

— То есть, по вашему, страну не удержать?

— У меня нет ответа. Не знаю. Теми методами, которыми это стараются сделать сейчас, точно нет. Нужно что то иное. Только вот что? — Рокотов погасил окурок в пепельнице. — Амбициями и криками о «диктатуре закона» делу не поможешь. Какие то мелочи подправить еще можно, а вот в глобальном плане... Что же будет дальше, покрыто мраком. Ситуация здесь и с «Мценском» высветила полную импотенцию власти. Все держится на энтузиазме людей. Таких, как мы с вами...

— Грустную картину вы нарисовали.

— Предпочитаю не врать ни самому себе, ни окружающим, — сказал хмурый Влад. — Иначе сами себя угробим... У нас ведь как? Сначала всё рушим, ломаем, а потом на обломках пытаемся что то выстроить. Причем из тех же обломков. Вы посмотрите на власть предержащих... Что изменилось с момента так называемой «перестройки»? Ничего. На руководящие должности пробиваются в основном подонки, опять возникает тот же механизм кумовства, что был в СССР. Тогда без КПСС — никуда, сейчас — без протекции чиновников, подавляющее большинство которых вышло из рядов «верных ленинцев». Взяточничество изменило вектор, но не уменьшилось, а возросло в разы. Беззаконие, о котором столько жужжали «вражеские голоса», приобрело уже просто фантастический размах. Судебные и правоохранительные органы развалены до основания... И что прикажете делать в этом случае? Укреплять неведомую никому вертикаль власти? А зачем? Чтобы те, кто сейчас у кормушки, нажрались еще больше?