Пока я думала так, мне было легче переносить всеобщую ненависть, презрение, осуждение, направленные на неудачливую убийцу Лидии. Нельзя сказать, что Генерис упоминали в разговорах так уж часто, но к ней сводились многие беседы о королевской семье.
Я радовалась, что могу отстранённо воспринимать откровенную людскую неприязнь. Жизнь Генерис и жизнь Ольги в моём понимании никак не соприкасалась. И багаж грехов первой я не воспринимала своим.
Но сегодня душевная броня дала трещину. Я осознала, что всё-таки пустила здесь корни и привязалась к тем людям, к которым не должна была.
Наверное, нет ничего странного, что я прикипела душой к мальчишке, хотя он и был откровенно против моего присутствия в ордене.
Ей-богу, будто чувствовал, в чём подвох!
Крис напоминал мне младшего брата, но, как я давно успела убедиться, был разительно более зрелым внутри. Всё-таки в Орме с его отчасти средневековым укладом общества взрослеть приходилось быстрее, а Леонталя ещё и жизнь изрядно потрепала. Поэтому Крис у меня вызывал невольное уважение. К тому же ему было наплевать на лицо Генерис, поэтому можно было не беспокоиться о внезапно вспыхнувшей юношеской влюблённости с его стороны.
Почему-то я отчётливо видела, как через некоторое время мы с ним смогли бы стать хорошими друзьями, несмотря на разницу в возрасте. Могу с лёгкостью представить наши разговоры с взаимными подковырками и потоками брани. В таком «предвидении» нет ничего волшебного. Так иногда бывает, когда встречаешь человека, с которым находишься на одной волне.
Так могло бы быть и с Крисом.
Но никогда не будет.
И от этого мне было почему-то очень больно. Будто я уже потеряла дорого друга.
Из библиотеки я уходила подавленная далеко за полночь. Леонталь и гомункул погасили за собой светильники, а я ещё долго сидела в темноте, предаваясь жалости к себе.
Если Крис и Айолин разоблочат меня, станут ли вникать, действительно ли я иномирянка, или решат, подобно принцу, что это ещё одна интрига Генерис?
Интуиция подсказывала, что быть откровенной не стоит. При одной только мысли о том, чтобы поделиться с кем-нибудь моей историей, звон в затылке нарастал столь сильно, что я не сомневалась — правда приведёт к смерти.
Тем более, находясь в ордене, я узнала одну малоприятную деталь.
В истории Орма не зафиксировано ни одного перемещения именно души иномирянина. Всегда жители других миров попадали сюда во плоти.
Вообще орденцы знают об иномирянах довольно много. Долгое время пришельцы извне считались ещё одним видом нечисти и новобранцев готовили к возможной встрече с ними. С приходом Лидии, правда, неофитам эту тему преподносят уже осторожнее, а не под грифом: «Обезвредить и убить». Но для меня утешительного мало. В глазах здешних рыцарей я буду либо неизведанной тварью, захватившей тело жительницы Орма. Либо вовсе мошенницей Генерис, ведь подтвердить правдивость моих слов может лишь Лидия, а рассчитывать на встречу с ней не приходится. Раз уж даже гомункул не может увидеть свою хозяйку.
Когда я добралась до женского крыла, половина коридорных светильников уже погасла. Ночью энергию в ордене экономили, поэтому силуэты обрисовывались едва-едва.
О позднем возвращении я не беспокоилась. Хотя в ордене и существовали определённые правила, комендантского часа, как такового, не было. Можно хоть всю ночь не спать, пока ты не мешаешь другим и способен наутро тренироваться и выполнять свои обязанности.
Поэтому я совсем не удивилась, заметив, что не одна в полумраке коридора. В дальнем его конце на скамье, стоящей у единственного окна, кто-то сидел. Задерживаться и разглядывать неизвестного я не стала. Медленно подошла к нашей с Магдой комнате и уже хотела было взяться за ручку, когда услышала знакомый голос:
— Удивительно, что ты уже настолько освоилась здесь, Ольга.
Сердце пропустило удар, и понеслось вскачь. Этот холодный голос я слышала всего один раз в жизни, но запомнила и узнала бы из тысячи. Ещё бы. Ведь его обладатель сетовал на то, что убить меня не удалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Всеми фибрами души я чувствовала, что полночный визит гомункула ничем хорошим не светит, поэтому постаралась взять себя в руки и осторожно произнесла:
— Мы знакомы?
Мужчина неторопливо поднялся со своего места. Лунный свет обрисовал тёмный силуэт на фоне звёздного неба за стеклом. Я предпочла, чтобы там, возле окна, он и остался, но Айолин медленно подошёл ко мне и замер на расстоянии вытянутой руки.
Не сделать хотя бы шаг назад стоило большого труда. Спина горела напряжением, будто в неё ввинтили железную арматуру, но всё-таки я вскинула голову и в который раз порадовалась высокому росту Генерис. С моим прежним телосложением я ощутила бы себя крошечным насекомым подле Айолина, а так удалось сохранить подобие достоинства.
— Нет, — ответил гомункул. Теперь, когда он стоял близко, его лицо было хорошо различимо в тусклом свете кристаллов. Высокие скулы, чуть раскосые глаза и очень бледные губы. Но не всё это заставило меня потрясённо застыть и даже на время забыть о настороженности.
По серой радужке глаз мужчины проходили всполохи мягкого света, хорошо заметные в полумраке коридора. Больше всего они напоминали блики солнца в толще льдисто-серой воды. В сочетании с тёмным ободком по краю радужки и чёрными длинными ресницами смотрелось это волшебно.
«Лидия, ты рехнулась», — удручённо подумала я. Было ли это честно, создавать Айолина с такой любовью и вниманием к деталям, придавать особый смысл каждой частице его существования, а затем просто выкинуть из жизни?
Он скупо улыбнулся мне, очевидно, привычный к подобной реакции, а я с трудом вернулась мыслями к сложившейся ситуации и заметила:
— Тогда почему бы вам не представиться, раз вы всё равно уже знаете моё имя.
— Мне казалось, ваш товарищ по трапезе довольно подробно ответил на все вопросы. Особенно добавить мне нечего.
Быть пойманной на сплетнях было откровенно стыдно. Кто же знал, что не только внешность гомункула подобна эльфийской, но и слух? Я понадеялась, что в полумраке коридора румянец на моих щеках не слишком заметен, оправдываться не стала:
— Мне было любопытно, никогда не встречала раньше гомункулов.
Он должен был обидеться. Мой интерес был подобен тому, с которым балаганная публика взирает на цирковых диковинок. Но Айолин не подал виду, что внимание было ему неприятно.
— Действительно, откуда им взяться в другом мире, — лишь негромко заметил он.
Я замерла, надеясь, что мне удалось справиться с паникой, поднявшейся в груди, раньше, чем она успела отразиться на лице. Жаркая волна окатила позвоночник, ладони разом вспотели и дышать стало почти невозможно, но голос Генерис, прорезавший тишину, отчего-то был удивительно спокоен:
— Не пойму, о чём это вы. Мытищи, конечно, жуткое захолустье, но целым другим миром их назвать сложно.
Я настолько привыкла лавировать между ложью и правдой, чтобы случайно не попасться на вранье, что нужная фраза вырвалась сама.
Гомункул воспринял мои слова совершенно спокойно, и следующая фраза подсказала почему:
— Охотно верю. Но также я уверен и в том, что эльфы в нашем мире не водятся, зато водятся в фантазиях людей, населяющих Землю.
Сияющие глаза мужчины были полны иронии. Похоже, он слишком много знал о моём мире, поэтому видел увиливания насквозь и медленно, но верно припирал к стенке. А я этого жутко не любила.
Но, увы, никакого правдоподобного объяснения мне в голову не приходило. Я уж было решила начать плести какую-нибудь чушь, вроде: «Эльф — это такое ругательство в моей деревне», но даже произносить такую ахинею было как-то стыдно. Гомункул, меж тем, продолжал заколачивать гвозди в крышку моего гроба:
— Госпожа рассказала мне, что наделила меня обликом эльфа — выдуманного создания.
Одна мысль о Лидии заставила лицо мужчины преобразиться до странности. Отстранённость и самообладание на миг покинули Айолина, и в глазах его мелькнула почти животная тоска.