Слова об ученых раввинах напомнили Дэвиду одно из воспоминаний его детства — мать рассказывала ему об одном из ее предков, известном мистике ребе Залмане из Киева. Он будто бы мог учить студентов одновременно в двух городах, на расстоянии трехсот миль друг от друга. Дэвид всегда считал ее рассказ, мягко говоря, преувеличением.
— Ты не шутишь? — спросил он собеседника.
— Дэвид, пойми, на свете есть вещи, которые не сводятся к научному и эмпирическому познанию.
— Я не уверен…
— А у тебя есть выбор?
— Значит, в Бруклин, — задумчиво сказал Дэвид. Интересно, подумал он, что бы мог сказать декан Майр, узнай он о таком способе одновременного преподавания?
Глава 7
Ливень начался в тот момент, когда Дэвид вышел из машины на авеню Зет в Бруклине. Он успел быстро войти в подъезд дома. Поднявшись по лестнице, Дэвид нажал кнопку звонка у входной двери Центра Бнай Израэль.
Худощавый молодой человек в белой рубашке, черных брюках и черной ермолке провел гостя через коридор, который прежде, очевидно, являлся холлом частного дома, впоследствии перестроенного под своего рода офис.
— Я — раввин Гольдштейн, помощник раввина бен Моше, — представился он Дэвиду, приведя его в аудиторию, где вдоль стен тянулись книжные полки, а на передней стене располагалась большая зеленая доска. Судя по корешкам книг, все они были написаны на древнееврейском. — Мы изучали страницы, переданные вами по факсу раввину бен Моше. — Гольдштейн старался говорить спокойно, но с трудом скрывал волнение. — Он очень желает вас видеть.
«Это хорошо. Может быть наконец я разгадаю теперь мою загадку», — подумал Дэвид.
В последнее время всякий раз, открывая свой журнал, он невольно тянулся к странице, где записал новое имя Стаси. Это было невыносимо!
— Не желаете ли выпить чаю, пока я доложу о вас раввину?
— Нет, спасибо. — Когда молодой раввин ушел, Дэвид подошел к единственному окну в аудитории. Из-за сильного дождя видимость стала туманной. Дэвид почему-то вспомнил о кадрах со взрывом иранского танкера, которые он видел в аэропорту по телевизору. Похоже, последнее время передавали только плохие новости.
Дэвид вздрогнул, когда услышал спокойный голос, прервавший его размышления:
— Шолом, Дэвид. Прошу вас, пойдемте ко мне наверх, там мы сможем побеседовать.
Дэвид слегка удивился. Он ожидал услышать выговор, какой бывает у говорящих на идиш, или русский акцент, но раввин говорил с новоанглийской интонацией. Голос, правда, у него был старческим, что соответствовало его облику. Раввин Элизар бен Моше выглядел человеком хрупким и не менее древним, чем книги, стоявшие на полках. У него были седые волосы и седая вьющаяся борода. Его черный костюм, висевший на нем мешком, был явно размера на два больше, чем нужно, и, очевидно, довольно старым.
Но в живых карих глазах раввина отразилась сложная гамма чувств — тревога, любопытство, надежда. Когда они поднялись в кабинет, раввин предложил гостю сесть и спросил:
— Вы взяли с собой журнал и камень?
Дэвид достал из сумки журнал. Глаза раввина загорелись, когда он увидел тетрадь. Вынимая камень, чтобы передать его раввину, Дэвид вдруг обратил внимание на страницы, которые он прежде передал по факсу, лежавшие возле компьютера. К ним были сделаны какие-то примечания, но разглядеть их он не мог.
Раввин протянул к камню узловатую руку, и Дэвид, после мгновенного колебания, положил камень на его ладонь.
Некоторое время раввин бен Моше молча смотрел на агат немигающими глазами. Затем он вздохнул и прошептал:
— У него нет граней.
Он открыл ящик стола и достал оттуда лупу. Затем он повертел камень перед собой, внимательно разглядывая его со всех сторон.
Дэвида, пожалуй, больше всего удивляло, что именно этот камень, который он хранил у себя с тринадцати лет, имел какое-то особое значение в связи со всеми событиями последнего времени. Раввин же с таким благоговением водил пальцем по древнееврейской надписи, что Дэвид с трудом подавлял свое нетерпение. Ему хотелось говорить только об именах.
— Это древний сакральный камень, — заговорил раввин бен Моше, оторвавшись от камня и глядя на гостя. — Обратите внимание — он правильной круглой формы, и обработка подчеркивает блеск, свойственный самому камню. Он полированный, но не отражает свет. Этот стиль обработки драгоценных камней именуется «кабошон». До начала Средних веков все драгоценные камни обрабатывали таким образом.
Дэвид еще раз взглянул на матовый сизый агат, который в свое время поместил в руку статуэтки обезьянки.
— Вы хотите сказать, это средневековая вещь? — спросил он.
— О нет, камень значительно древнее. Судя по всему, он появился еще в библейские времена.
Вот как! Дэвид воспринял слова раввина со смешанным чувством изумления и недоверия. Откуда бы у Криспина мог появиться подобный камень?
— Мне говорили, он магический, — заметил Дэвид, ожидая, что раввин улыбнется в ответ.
Но тот вдруг кивнул и сказал:
— Здесь так и написано. — Сказав это, раввин пробормотал что-то, похожее на молитву на древнееврейском языке. — Вы ведь еврей? Знаете ли вы молитву «Шехехейану»? Я поблагодарил Яхве за то, что смог дожить до этого мгновения.
Дэвид напрягся. Он не мог понять, что это за особенное мгновение и какое отношение камень Криспина может иметь к имени Стаси, записанному в журнале.
— Вы сказали, камень сакральный? Что вы имели в виду? — спросил он раввина, осторожно положившего агат на стол рядом с журналом.
— Он имеет отношение к сакральному ряду числа двенадцать. По телефону вы говорили, что не отличаетесь особой религиозностью, но Моисей вам известен?
— Конечно.
— А его брат Аарон, верховный жрец?
— Вы говорите загадками, — ответил Дэвид. Он уже стал думать о том, не напрасно ли он сюда явился. Вместо того чтобы решать проблему имен, его вовлекали в какие-то рассуждения о драгоценных камнях и в дискуссии на библейские темы. Борясь с нарастающим раздражением, Дэвид случайно взглянул на камень и вспомнил, ради чего он некогда сохранил его — чтобы не принимать опрометчивых решений. Дэвид заставил себя продолжать терпеливо слушать объяснения раввина.
— В книге «Исход», — продолжал бен Моше, — говорится о том, что Аарон был первым верховным жрецом иудеев и что Яхве велел Моисею изготовить для брата три сакральных одеяния — наперсник, ефод и ризу.
— Ефод? Вы опять говорите загадками.
— То есть передник, который Аарон носил во время совершения ритуалов. Но нас сейчас интересует наперсник. Он был сделан согласно указаниям Яхве Моисею. Он был квадратный, и мастер употребил для него голубую, пурпурную и червленую шерсть. Понимаете, согласно книге «Исход», когда Аарон входил в святая святых ради молитвы, то он обязан был надевать «Наперсник суда», на котором записаны имена двенадцати колен Израилевых.