Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Волга. Дебаркадер. Лодочная станция. Баркас, курсирующий между двумя берегами.
Я не мог не обратить внимание Проныры на трюм дебаркадера, мастерскую по сути, оборудованную станками, слесарным верстаком (а сколького я не сумел разглядеть?). Если бы в трюм можно было загнать машину, он бы стал уникальным гаражом. Но трюм — это даже не док, в него и катер-то не спустишь.
Я не стал загружать Проныру дополнениями и личными версиями: все это в конце концов станет помехой в его поисках. Для него важны были ключевые слова. А собственных версий у меня было четыре. Собственно, меня «результативно» устроили бы и аналоги. Например, в каком-нибудь городе на Волге оперативники накрыли цех по производству огнестрельного оружия, под цех был приспособлен трюм дебаркадера; накрыли цех по производству наркотиков, фальшивых денег… Ведь первое, что делает следователь, — это ищет аналоги…
Лично мне приглянулась версия о производстве фальшивок. Их штамповали днем в трюмном помещении, под фон или общий шум подвесных и стационарных моторов, под шум мастерской. Аннинский разоблачил директора, и тот предложил ему взятку, и Аннинский не отказался от денег. Такова жизнь — людей теперь интересуют только деньги. Может быть, ситуация сложилась иначе, и Аннинский услышал: «Ты глубоко копнул, капитан, а я приверженец свежих взглядов: человека проще купить, чем убить». Это политика. Политики затыкают недовольным рот деньгами, привилегиями, высокими постами. Вчера еще чужой, сегодня он свой.
Конечно, я хотел получить ответ на вопрос — купился ли Виталий Аннинский. Он оставил деньги себе, значит, отчасти — да. «Лучше быть правой рукой дьявола, чем стоять у него на пути». Но трудно, невозможно представить в образе дьявола наркомана, пусть даже с маленьким стажем. Нет, не Вадим Перевозчиков, о котором в пренебрежительном тоне отозвался шкипер, стоял во главе преступной группировки. За ней стояла куда более зловещая и влиятельная фигура.
Ко всем прочим «кейвордам» я добавил фамилию столичного предпринимателя.
— Перевозчиков, — повторил Проныра, записывая его имя. И по обыкновению прокомментировал: — Криминал, как обычно. В прошлый раз ты сказал, чтобы я покопал в прошлом. — Он выразительно замолчал.
Прошлое. У каждого дела есть прошлое. И я вдруг подумал о том, что мы, стремясь к будущему, так или иначе отойдем к прошлому.
— Да, — сказал я, — копай в прошлом. Аналоги, на которые рассчитываю, лежат в прошлом. Да, вот еще что: все, что связано с туризмом или отдыхом, отметай. Иначе обрастешь информацией.
— Там видно будет.
Я собрался уходить и тут вспомнил:
— Пока не ушел и пока ты не включился в работу… Найди мне рабочий и, если возможно, домашний номер телефона судьи — Сошина Александра Анатольевна.
— Наша судья, московская?
— Да. Перовский районный суд.
— Нет ничего легче.
Через минуту я ушел, записав в блокнот номера телефонов той самой принципиальной судьи, отправившей Вадима Перевозчикова за решетку: 309-03-03 и мобильный, скорее всего, — тоже служебный.
Вчера выдался тяжелый день, и сегодня я еле держался на ногах. Уже не помню, как я добрался до дома и как упал в кровать. Мне показалось, спал я две или три минуты, на самом деле, когда меня разбудил телефонный звонок, на часах было начало второго ночи.
— Дрыхнешь? — спросил голос в трубке.
Я узнал Белоногова не по интонации и по характерной для него хрипотце в голосе, а по номеру его мобильника, высветившегося на экране… Порой я был готов отказаться от предварительной «оцифровки» абонента в пользу того, чтобы узнать, как по стуку сердца, ритм и мелодию его голоса, его тон, действительно смягчить суховатое «да?» обращением, требующим ответа: кто это звонит? Удивиться и вскинуть брови, обрадоваться и улыбнуться, расстроиться и нахмуриться, рассердиться и скрипнуть зубами. Вот этих чувств и эмоций мне постоянно недоставало. Мне, как и большинству, трудно было перешагнуть через натуральную склонность, приобретенную мной за последние годы. Я подумал о том, что этому устоявшемуся образу действий подошло бы короткое определение: прививка. Все мы носим на себе невидимую метку цифровой манту, реакция которой проявляется каждый день, каждый час. А дисковые аналоги, лишенные определителя номера, потихоньку спускаем в мусоропровод…
На грубоватый, как шлепок незнакомца по спине, вопрос Белоногова я ответил корректно:
— Уже не сплю. — И назвал его по имени-отчеству: — Что случилось, Валентин Борисович?
— Кое-что случилось, — ушел он от прямого ответа, и я отчетливо расслышал щелчок зажигалки. А дальше — затяжной выдох. — Знаешь Кузьминский пруд?
— Да, — подтвердил я, отчетливо представляя очертания пруда с высоты птичьего полета: он походил на упавшую с неба прямую кишку, и вместе с Шибаевским прудом, разделенным мостом, рождал в моем представлении что-то тошнотворное. Эта связка нашла себе место между двумя кладбищами: Кузьминским и Люблинским, что на юго-востоке столицы.
— Подъезжай со стороны Ставропольской улицы, — продолжал Белоногов. — Не доезжая до кладбища, свернешь налево и — до конца лесопарка. Патрульных в оцеплении я предупредил насчет тебя. До встречи.
Я успел сказать спасибо только коротким гудкам и сложил финскую «раскладушку».
Футболка, джинсы, кожанка, ботинки. Прихватив гоночный шлем, я вышел из дома. Мой «Судзуки» завелся с пол-оборота, и я взял направление на Кузьминский лесопарк.
Мне пришлось оставить байк на попечение патрульных, дежуривших на безлюдной развилке и в нескольких десятках метров от пруда. При свете полицейских машин на месте происшествия работала следственно-оперативная бригада. Белоногов стоял поодаль от основной группы людей, жадно и часто затягиваясь сигаретой. На его крупную фигуру падал свет от фар «скорой помощи», остановившейся в некотором отдалении от оперативных машин и всего следственного перфоманса.
— Привет, — поздоровался он, не поворачивая головы, когда моя тень выросла рядом с его. И эта «живая картинка» напомнила мне сцену из «Бриллиантовой руки»: «На его месте должен был быть я».
— Кого грохнули? — спросил я нарочито безучастным голосом. Как будто искусственно созданное равнодушие было наделено способностью отвести беду от Ани Аннинской. Я даже скрестил пальцы и прикусил губу: «Только не ты… Только не это». Ее смерть подчеркнула бы мою нерасторопность. А моя клятва найти убийцу Виталия Аннинского превратилась бы в проклятие.
Я даже не попытался связаться с Аннинской. Согласно условиям содержания под домашним арестом, ее телефоны были отключены; ей запрещалось пользоваться компьютером — как средством связи. У подъезда круглосуточно дежурил наряд полиции. Насколько я знал, на лестничной клетке была установлена камера видеонаблюдения (это в дополнение к камере над подъездом).
Белоногов щелчком отправил окурок в кусты и повернулся ко мне лицом:
— Убит Николай Сергунин по кличке Сергун.
Я покачал головой: имя и кличка этого человека мне ни о чем не говорили. И невольно прислушался к доносившимся с места осмотра голосам. Мужской голос:
— …принадлежат ли останки человеку или животному…
«Что за чертовщина тут происходит? Снимают ремейк «Убийство на улице Морг»?»
— Слепцова, а ты изыми образцы грунта и составь протокол и схемы. Возьми пробы с обуви, на глазок пока сравни с почвой, на которой лежит труп. Потом назначим криминалистическую экспертизу.
Эти слова мужчина произнес уставшим голосом с интонацией: «А мне это надо?»
Я быстро разобрался что к чему, внимательнее приглядевшись к многочисленной оперативной группе и выделив в ней два совсем юных создания. Это были практикантки, и следователь буквально нагружал их и по-черному юморил про «нечеловеческие останки».
Однако следующие слова дежурного следователя подняли волосы на моей голове. Отвечая на вопрос практикантки, он назвал другую фамилию: Аннинский Виталий Валерьевич.
— Труп наполовину находился в воде…
Как будто подтверждая слова Белоногова, тягучий монотонный голос с эпицентра следственных мероприятий отдал кому-то распоряжение: «Изъять пробы воды в полторашку».
— Нужно достать бланки по забору воды.
— Достань…
Неохота, лень-матушка собрала под свое крыло оперов, экспертов, практикантов. Казалось, они сидели все вместе в подпольном казино, и когда накал за покерным столом достиг высшей точки, на зеленое сукно свалилось тело с Шибаевского пруда.
— В кармане куртки было обнаружено удостоверение на имя Аннинского Виталия Валерьевича…
Я не заметил, как Белоногов, говоря «булгаковским языком», «успел сплести целый рассказ» — с подробностями, о которых мог сообщить только свидетель убийства (а почему нет?). Когда Белоногов поставил точку в своем повествовании, в моей голове родилась целостнаякартина происшествия. Вот как это было.