разводят зубров.
Осторожно, чтобы лишний раз не стряхивать на себя обильную утреннюю росу с травы, которая кое-где была в мой рост, я пробиралась с велосипедом к речке. Вскоре моя тонкая куртка промокла и мне пришлось остановиться, чтобы хоть немного как-то утеплить себя — простуду подхватить не хотелось, да и чувствовалась усталость. Напоённые ночной росой травы, ещё не скошенные, тяжёлые, низко клонились к земле. Но отдохнувшая за ночь влажная трава, цветы уже поднимались к теплу солнца, медленно раскачиваясь на ветру. Жёлто-белые головки ромашек, колокольчики на тонких стебельках, кувшинки, бело-розовые лилии жалобно всхлипывали, поскрипывая под каждым шагом моих сапог.
Я сделала ещё несколько снимков лугового чуда, и дальше брела медленно, осторожничая, не решаясь наступать на красоту каждого цветка. Вскоре луговые травы, цветы остались позади. Неожиданно точно я вышла на сухую узкую дорожку, про которую рассказывали мне Юра и Катя. По ней я вышла к прекрасной зелёной роще, которую называли здесь соловьиной. И вдруг в царившей вокруг тишине послышались необычные и красивые трели. На минуту смолк и тут же смело защёлкал другой соловей более звонко раз, ещё раз, и раздалась вокруг необыкновенно звонкая россыпь трелей. Так лесной запевала — соловей начал свою музыкальную разминку, взяв самую высокую ноту и выполняя свою партию стройными, сладкими трелями, тут же был подхвачен остальными не менее звонкими соловьиными голосами, рассыпаясь мельчайшим бисером по утренним лесным рощам. Где-то вдалеке кукушка несмело вмешалась, подала голос, но смолкла. Следом несколько раз бухнул удод, и тоже — тихо.
Соловьи завладели лесным царством, каждым лесным жителем, в том числе и мной. Я устроилась поудобнее на сваленной сосне, прислушиваясь к каждому поданному новому птичьему голосу в соловьином хоре, стараясь различить каждый звук, щёлканье и трели. Несколько секунд — и тонкие трели исчезли, но вот запевала-соловей опять подал голос, будто дирижёр удивительного музыкального ансамбля. Его поддержал другой, присоединился следующий соловушка. Через мгновение такая маленькая серая пташка с изумительной красоты голосом покорила всю лесную округу, радуя своим пением всё живое вокруг. Вслушивалась в эти волшебные звуки пока соловьиная песня, разливаясь по роще, я потащилась со своим великом дальше к реке, часто останавливаясь и прислушиваясь к умиротворённым соловьиным звукам. Спокойствие, забытое в городской суете событий, незаметно возвращалось ко мне. Не делая резких движений, я старалась записать соловьиное пение и сделать снимки окружающей меня красоты.
Вот и река рядом. На берегу плакучие ивы низко склонились, отражаясь в прозрачных водах. Ветки ивы бережно, словно дитя купали свои тонкие длинные листья на таких же тонких стеблях под укачивающий легкий ветерок. Жёлтые кувшинки и белые цветы одолень-травы, как их называют здесь, плавали на широких зелёных листках у самого берега, слегка покачиваясь. Сонная стрекоза тоже удачно попала в мой объектив. Она лапками расправляла прозрачные крылышки, сидя на освещённом солнцем тонком стебельке. Неожиданно большая рыба резко вздёрнула речную гладь, блеснула в утренних лучах белой спинкой и скрылась в тёмных водах. От неожиданности я, чуть не выронив фотоаппарат, свалилась на спину и осталась лежать с запрокинутым вверх лицом.
Солнце теперь будто спешило подняться выше, яркими красками пробираясь сквозь тёмно-зелёную завесу леса, розовым цветом окрашивая округу, нежно лаская и согревая. Каждая травинка, стебелёк и всё живое под солнечными лучами тянулось к теплу. Боясь спугнуть что-то неповторимое, что уже не придётся увидеть, я, прикрыв глаза, ловила каждый пригревающий лучик, который падал мне на лицо, вслушиваясь в чуть слышные движения и шорохи в траве, в доносившееся издалека соловьиное пение.
Но вскоре утренний холодок коснулся моей спины. Вскочив, я натянула бейсболку поглубже и быстро двинулась вдоль по берегу вверх с велосипедом, который был для меня теперь не в тягость. Извилистое течение реки уводило меня за собой. В узкой речной протоке по переброшенным чьими-то заботливыми руками жёрдочкам я смогла перебраться на правый берег. Крутой и высокий, покрытый на склонах жёлтым сыпучим песком, вверху берег заканчивался гладким, как стол, зелёным плато, и дальше чуть видна была солнечная опушка соснового леса. Я присела и, передохнув, двинулась по правому берегу вверх, наблюдая иногда за спокойным течением реки внизу, часто останавливаясь.
Неожиданно основная река внизу сделала крутой поворот, уходя в сторону от высокого плато правого берега, по которому я двигалась. Здесь, видимо, весной основное русло капризной реки сильно разливалось, оставляя за собой речные разливы да болота по обеим пологим в этом месте берегам. Внизу у самой реки я заметила изумрудный лужок, по которому разгуливали большие белые птицы. По весне, когда вода разливалась, этот лужок скрывался под водой, поэтому мне не сообщили об этой красоте друзья.
Слишком неудобный для спуска велосипед я оставила наверху, а сама с трудом спустилась вниз, чтобы поближе рассмотреть лужок с большими, гордо расхаживающими птицами. Но когда я подошла поближе, лужок оказался небольшим болотцем, а птицы — аистами, которые не обращая на меня ни малейшего внимания, продолжали расхаживать, отыскивали в траве лягушек и проглатывали их, грациозно запрокинув свои серо-чёрные головы. Похоже, что прекрасные птицы были здесь частыми гостями. Они прилетали сюда обычно по утрам, чтобы сытно покормиться, как рассказал мне местный мальчик лет семи, и это были не аисты, а журавли.
— Тётенька, что вы не различаете журавлей от аистов? — спросил он меня и подозрительно посмотрел на меня. Пришлось честно признаться — ошиблась ведь. — Ну ничего, вы городские, — пожалел мальчуган от всего сердца меня.
Мы подружились, и он повёл меня показать родник, который был, по его словам, особенным своей очень холодной водой. Пока я шла по краю болотца, лягушки на каждом шагу выскакивали из-под ног. Это было неожиданно, и я вначале резко отскакивала, пугаясь. Парень тихонько улыбался, глядя на меня. А когда я в очередной раз шлёпнулась и рассмеялась, мальчуган тоже весело засмеялся, уже не скрывая из-за вежливости передо мной улыбки. Так мы долго просто хохотали теперь, расслабившись, и понарошку, и всерьёз отпрыгивали от лягушек, когда они одна за другой запрыгивали к нам на одежду. Одна зелёная случайно запрыгнула на мой рукав, а другая — на воротник и точно провалилась бы мне за шиворот, не смахни её вовремя Коля, так звали мальчика.
Вода в ключе была действительно очень холодная и чистая. От ключа вверх тянулась узкая тропинка, по которой Коля, как совсем взрослый, вёл меня. К ключу спускались жители, близ расположенного жилья, где жил и Коля со своими родителями. Вода была и в самом деле необычная — вкусная и