* * *
На третий день Диль порадовался, что вольтижировка его в свое время не привлекла. Казалось, что ноги стали кривыми, а на седалище набита мозоль. Франк гнал коней, останавливаясь только, чтобы взять на постоялом дворе новых. Обедали они наспех, хотя и так же вкусно и сытно, а на ночлег остановились уже заполночь, и Франк чуть не убил хозяина, когда выяснил, что горячей еды нет и предложить им могут только не очень свежий пирог и не очень хорошее вино. Диль улыбнулся про себя, потому что ему-то пирог показался замечательным. Нечасто ему доводилось есть сладкие пироги, а ведь, кажется, когда-то очень любил. До цирка. Потом он привык ограничивать себя в такой вот еде – плюшки и булочки очень даже способствуют увеличению веса. Ну а бродяжья жизнь, в свою очередь, очень способствовала худобе, потому что на сладкие пироги денег не было никогда.
Видно, Франк это понял, потому что заткнулся, но уже через четверть часа потребовал горячую воду для мытья. А Диль бы и грязным поспал. Он, конечно, был сильным, конечно, был выносливым, но все равно устал, больше всего в жизни (после пирога, конечно) он хотел вытянуться на постели и укрыться теплым одеялом. Погода портилась на глазах, вот-вот зарядят осенние дожди, а скачка в мокрой одежде – это еще хуже, чем пешком по расквашенной дороге…
– Ложись, если хочешь, – предложил Франк. – Мне трудно отказаться от дурной привычки мыться после дороги. Я не хочу сказать, что ты грязнуля…
– Кажется, вы извиняетесь? – шутливо удивился Диль. Франк пожал плечами. Нет, дернул плечом. При общей расслабленности и него были резкие движения. Голову он поворачивал мгновенно, как птица, руку выбрасывал, как жаба свой язык. И был неутомим. Он вообще не выглядел усталым. Вообще.
– Разный образ жизни, – туманно пояснил он. – При большом сходстве.
Вот опять о сходстве. Что общего может быть у сломанной ветки и… Кто он? Ствол? Корень? Ветер, который эту ветку сломал?
Показаться грязнулей не хотелось, и Диль тоже дождался своего ведра горячей воды, растерся жестким полотенцем и наконец лег, наблюдая, как толстая прислуга вытирает забрызганный пол. А мне бы понравилось, наверное, жить вот так, когда за мной убирают и беспрекословно исполняют мои приказания… Или нет? В молодости – вероятно, а вот сейчас мечталось о другом. Очутиться бы в сотне лиг от господина Франка и его миссии… Пусть бы не в постели, а на сеновале, в сарае, в стогу сена, в шалаше…
Он очень давно не испытывал тревоги. Очень давно. Франк лег и быстро уснул, а Диль еще целый час изучал потрескавшуюся потолочную балку, а потом огонь в очаге погас, стало темно и ничего не оставалось, кроме как спать. Франк поднял его на рассвете, и Диль пил чай, клюя носом, и не оживился даже после основательного завтрака. Франк не обращал на него никакого внимания, и это очень даже устраивало.
Дождя, слава богам, не было, но стало намного холоднее, даже Франк надел куртку и посоветовал Дилю еще и в плащ закутаться.
Скакали до полудня. Издалека Диль увидел башни Тигиля. Когда-то полжизни назад он был в этом городе, и сейчас эти башни точно так же поразили его воображение. Человеческие руки не могли создать такое мощное сооружение. Массивные, крепкие, они, казалось, уходили в облака. Тигиль, как всякий другой большой город, пережил несколько осад, но взят не был ни разу. По слухам (или сказкам?), башни обладали магической силой, хотя вернее всего стены города были неприступны, а его защитники мужественны. Вот и вся магия.
В воротах их долго и придирчиво расспрашивали, проверяли, даже обыскивали. Это показалось Дилю странным. В свое время их фургоны даже не осматривали, махнули рукой – проезжайте, мол, да и к другим не особенно цеплялись, тем более к тем, кто выглядел солидно, был хорошо одет и не шел пешком, а ехал на хороших лошадях.
В общем, он не удивился, когда в спину ему уперлось острие копья, а Франку к горлу приставили кончик меча. От копья распространялся леденящий холод, мешавший дышать. Не магия. Обыкновенный страх. А Франк и глазом не моргнул, тем же тоном поинтересовался, в чем дело, ему и объяснили: тычком в зубы. С испугу Диль дернулся и получил свое – кулаком под ребро, и когда он продышался, Франку сноровисто вязали руки, да и ему тоже руки заломили за спину, хотя Дилю и на ум не приходило сопротивляться. Он никогда не возражал служивым людям. Вооруженным – тоже. Правда, ему всегда везло, и разбойники не обращали на него внимания: что с него взять-то.
Подталкивая копьями то в спину, то пониже, их привели в башню. Сердце у Диля ухнуло в пятки, потому что подвалы здесь служили тюрьмой. Диль твердо знал, что ничего никому не сделал, за время своего бродяжничества он даже красть не научился, даже не потому, что был неловок. Ему всегда казалось неправильным отнимать у бедных, ну а богатых на его пути не попадалось.
Диль решил быть абсолютно честным, а это обернулось против него. Акробаты не носят курток из мягкой кожи и не ездят верхом. Ему не поверили, а Франк, разумеется, ничего объяснять не стал. Нет, он тоже назвался, сослался на поручение Даера, но имя это ничего не сказало допрашивающим. А раскрывать суть поручения Франк отказался. За это его крепко стукнули в челюсть, а Диля вытянули поперек спины древком копья. За компанию.
Сослаться на Гильдию? Это вряд ли поможет, потому что последние много-много лет Диль не платил взносов. Гильдия ничуть не возражала против того, что мелкие бродячие актеры зарабатывают свои медяки, ничего ей не отстегивая, но никогда им и не помогала. В общем, даже Диль мог бы найти эти пару диггов в год, просто он не собирался обращаться за помощью. И не обращался. Наверное, даже сейчас в Гильдии могли отыскать данные, что существует на свете акробат Дильмар Ванрел. Говорят, они все записи хранят по пятьдесят лет.
Ну и что? Акробат Дильмар Ванрел и в былые-то времена не знал, что такое плащ из плотной шерсти с водоотталкивающим слоем.
Франк стоял на своем, Диль, впрочем, тоже, он не знал, что и как нужно говорить, чтобы ему поверили. На смуглом лице Франка наливался багровым роскошный синяк, и древком ему тоже доставалось, а он словно в гости зашел. Смотрел так же – чуть свысока, чуть равнодушно, отвечал лениво, как будто с приятелем беседовал, а не со стражами порядка. В конце концов их заперли в камере. Слава богам, там было сравнительно светло: камера была на первом уровне подвала и солнце проникало сквозь узкие оконца под самым потолком. Франк осмотрелся и разлегся на деревянных нарах, словно на королевском ложе.
– Ну что скажешь?
И почему в его голосе постоянно звучит насмешка? Чем его так веселит положение? Что, собственно, ему сделал Диль? Почему тон всегда немного издевательский?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});