каждому жесту и взгляду. Настоящая я исчезала, пряталась в глубине сердца, и от этого оно билось быстрее, заглушало все остальные чувства.
Теперь я узнала, что настоящий голод похож на боль. Он вспыхивал внезапно, вспарывал желудок – и пропадал, я забывала о нем на несколько часов. Но помнила, что нужно есть, а значит, нужно искать еду.
В этом доме я нашла капусту. Она притаилась в подвале: огонь свечи дрожал, превращая лопаты и грабли в тени чудовищ, и я не сразу разглядела высокий мешок у стены. Вытащила один кочан – такой огромный, что удержать было трудно, – и вместе с ним поднялась наверх.
В очаге горел огонь, искры рассыпались по каменной кладке. Тень от чугунной решетки падала на пол, теплые отблески качались на стенах. Только теперь я заметила, что скамьи покрыты шкурами, на столе стоят деревянные чашки. До ближайшего города отсюда было, наверное, несколько дней пути, и королевская дорога проходила в стороне. Жителей таких деревень в Эджале называли дикарями.
– Ты знаешь, что с этим делать? – спросил Мельтиар.
Его шаги были тихими – он разулся, ступал босиком. Я взглянула на его следы на пыльном полу и улыбнулась.
– Это же капуста, – сказала я. – Ее можно вообще не готовить.
– Но порезать нужно, – возразил Мельтиар. – Она всегда была кусочками.
Я не выдержала, засмеялась. Он дотронулся до моего плеча, проходя мимо, – прикосновение горячее и яркое, вспышка веселья. Ему было легко сейчас, он ни о чем не думал, и поэтому я не могла перестать смеяться.
Мельтиар вернулся с широким ножом и доской, иссеченной сотнями ударов. Сел за стол, подкатил к себе кочан и разрубил пополам.
Все еще улыбаясь, я опустилась на скамью напротив, провела руками по лежащей на ней шкуре. Серый мех был пушистым и мягким, пальцы тонули в нем. Я сидела и смотрела, как взлетает и опускается нож, как капуста рассыпается по доске и столу.
– Ты вообще умеешь готовить? – спросил Мельтиар.
– Лапшу, – ответила я. Он поймал мой взгляд, и я добавила: – Готовую, могу сварить.
В Эджале у меня был свой дом, и мне приходилось покупать еду, чтобы не выделяться. В лавке напротив продавалась лапша – хрустящие полоски теста в холщовых мешочках. Хозяйка отчитывала меня за то, что я не делаю лапшу сама. «Сварить и мужчина может», – так она говорила. Ее лавка сгорела в первые часы войны, как и вся наша улица.
– А ты умеешь? – спросила я у Мельтиара.
Не переставая рубить капусту, он усмехнулся, покачал головой:
– Конечно, нет. Даже посуду никогда не мыл.
Я снова рассмеялась, и мысль Мельтиара ворвалась в мою душу, вспыхнула черными и алыми искрами веселья:
Не веришь?
– Верю, верю!
Мельтиар воткнул нож в доску, посмотрел на меня. В его глазах уже не было смеха, взгляд стал внимательным и долгим.
– Почему ты всегда отвечаешь мне вслух? – спросил он. – Я недостоин?
Я успела подумать, что он шутит, – но он потянулся через стол, поймал мою руку.
Он был серьезен, он хотел знать.
– У меня не получится, – сказала я. – Я только с Тарси могла мысленно говорить. И то теперь…
Мельтиар прервал меня.
– Получится. – Его взгляд был темным, а слова звучали так решительно, что я поняла – бесполезно возражать. – Ты мой предвестник. Когда я говорю – ты меня слышишь. А значит, можешь ответить. Попробуй. Скажи мне что-нибудь.
Он крепче сжал мою ладонь. Я чувствовала биение его пульса, его силу и уверенность – он знал, без тени сомнения, что у меня все получится.
Глядя ему в глаза, я попыталась позвать его, как всегда звала Тарси. Но слова и звуки не слушались, даже его имя не превращалось в мысль. Оно стало таким нестерпимо горячим, пылало, как звезда, заслоняло небо. Все мои мысли превратились в багряный свет – ни призыва, ни звука, лишь пламя войны – и рванулись к нему.
Да, ответил он. Я с тобой.
9
Я ищу нужные слова и мысли, хочу объяснить.
Думаю об этом уже несколько дней. Но как только я понимаю – вот он ответ, оспорить нельзя, – и говорю вслух, она тут же находит, чем возразить. Рассказывает всегда о разном: о детстве, о наставнике, не пожелавшем учить ее, о попытках и неудачах.
Сегодня она сказала: «Легко рассуждать о магии, когда ты Мельтиар. Магия всегда с тобой».
Я держу ее за руку, мы поднимаемся шаг за шагом. Серебристые стволы и тонкий дрожащий узор листвы остались позади, теперь вокруг нас запах смолы и хвои. Сосны карабкаются вверх по склону, корни взрезают землю под нашими ногами. Ветви над нами изогнуты, словно от десятков лет и сотен ветров, – но этот лес так же молод, как и все леса, что мы миновали.
Бета перешагивает через корень, свернувшийся словно змея, на ходу прикасается к застывшей капле смолы на шершавой коре.
Где сейчас другие мои предвестники? В каких полях они живут, среди каких деревьев? Где парят, перелетая с вихря на вихрь?
И где тот, кто никогда больше не увидит наше небо? Где Лаэнар?
Я пытаюсь оборвать эту мысль, остановить чувства, но они горят. Бета оборачивается, я ловлю ее тревожный взгляд.
Лаэнар далеко, с врагами, с полукровкой, которого я отпустил ради него. Бездна моря несет их прочь от нашего мира или уже выбросила к чужим берегам. Может быть, волны расступились и сомкнулись над их кораблями? Нет. Лаэнар жив, сияет так знакомо, так ярко.
Я не хочу думать о нем, не хочу о нем беспокоиться. И даже если я не могу перестать, у меня есть другие дела. Я всего лишь тень войны в преображающемся мире, но кое-что я могу изменить.
– Я не сдамся, – говорю я Бете. – Я хочу учить тебя.
Бета крепче сжимает мою руку, в прикосновении – благодарность и радость, раскрашенные горечью и страхом.
Она считает себя неспособной к магии.
– Каждый из нас способен к магии. – Я говорил это уже много раз. – Это наша жизнь. Жизнь каждой звезды.
– Я маленькая звезда. – Бета пытается смеяться, но смех ускользает от нее, тает. – Совсем чуть-чуть способна, могу только пользоваться магическими вещами и говорить с тобой мысленно.
Я не отвечаю ей, но ускоряю шаг, иду, не разбирая дороги, Бета едва успевает за мной. Ее пальцы крепче стискивают мою ладонь, я слышу вспышки ее чувств: вину, горечь и надежду, едва приметную, скрытую на дне.
– Не сердись, – просит Бета. – Я не хочу… чтобы ты зря тратил время. Просто не сразу ясно, что у меня нет способностей, правда.
Солнечный лес темнеет вокруг меня. Во мне буря, я не могу говорить, но слышу свой голос, он почти спокойный:
– Я сержусь на человека, отказавшегося учить тебя магии. Как его зовут?
– Ирци, – отвечает Бета.
– Я объяснил бы ему, кто на что способен.
Ирци учил моих ближайших, самых ярких