— Я пожилой человек! — вспыхнула Анна Алексеевна. — Как ты со мной разговариваешь! Верочка придет! Она училась у меня в начальных классах, а теперь врачом стала. Очень хорошим специалистом, ее уважают на работе!
— И сколько она берет за визит? — желчно поинтересовался Андрей.
Мать взвилась, будто на нее плеснули кипятком.
— Да нисколько она не берет! Это у вас там все за деньги! Потому и живете не по-людски! А жили бы по-божески, и все бы у вас было — и друзья, и жены нормальные, и дети. И мать бы уважали!
— Ты-то по-божески прожила жизнь, — съязвил Андрей. — Креститься на пенсии научилась…
— А это уж тебя не касается, милый мой! — вскрикнула Анна Алексеевна голосом, предвещающим бурю. Известный всем орловский темперамент давал себя знать.
И тут раздался звонок в дверь.
Скандал оборвался, едва начавшись. Мать ткнула сухим острым кулачком Андрея в бок и прошипела:
— Иди в комнату и сядь прилично! И веди себя хорошо! Раз в жизни! Ради матери! В могилу ты меня вгонишь…
Она с улыбкой открыла дверь.
— Наконец-то, Верочка! А я уже волноваться начала. Мы и чай без тебя не стали пить.
Из комнаты раздался шум, звон разбитой тарелки и отчетливый мат — это Андрей наткнулся на расставленный посреди комнаты стол.
В прихожую вошла молодая женщина. В руках у нее был старый докторский саквояж — потертый, с латунными застежками, причем, видно, очень тяжелый — ее тонкая фигурка кренилась набок. Саквояж достался по наследству от отца — известного педиатра.
Верочку нельзя было назвать красавицей. Обыкновенное лицо, добрые серые глаза, пучок русых волос на затылке. Среднего роста, неяркая, неброская. У нее была прелестная фигурка, красивые руки и очень гордая посадка головы на точеной лебединой шейке. Но Верочка мало заботилась о своей внешности и совершенно не умела подать себя. Да и не важно больному, как выглядит доктор. Врач — он и есть врач. Всегда в белом халате.
— Простите, Анна Алексеевна, задержалась… — как школьница, покраснев, извинилась Вера, будто на урок опоздала.
— Проходи, проходи! Будь как дома! Ты ведь часто меня навещаешь, не забываешь старого человека, — громко, театрально произнесла Анна Алексеевна, провожая ее в комнату.
Андрей напряженно сидел на диване и улыбался так, что скулы сводило. Улыбка эта многое говорила матери.
— Ну, садись где хочешь, — ворковала Анна Алексеевна. — Да вот хоть рядом с Андрюшей.
Верочка присела рядом, саквояж, звякнув, звучно шлепнулся на пол. Андрей вдруг почувствовал знакомый запах простеньких духов.
— Мы, кажется, уже знакомы, — уверенно сказал он. — А что за духи у вас? Я весь день пытался вспомнить название…
Вера засмеялась, и он невольно отметил, что смех у нее хороший — искренний, без тени кокетливости.
— Это запах “Детского” мыла, — ответила Вера, и Андрей почувствовал, что она улыбается, узнал ее голос — серебристый и нежный.
— Точно! — сказал Андрей и, наклонившись в ее сторону, невольно уткнулся в ямку между шеей и плечом и глубоко вдохнул… И на мгновение запах чистоты и безмятежного счастья окружил его, и он всем своим существом вспомнил ванночку, сверкающую мыльную пену и теплые надежные руки матери. Как все было просто тогда, понятно и хорошо…
Вера не смутилась и не покраснела, она повернулась и заглянула ему в лицо. Потом твердыми уверенными пальцами врача развернула его голову в удобное для себя положение и заглянула в странно и напряженно блестевшие глаза. Андрей не сопротивлялся.
Мать на кухне звякала посудой.
— Давно у вас этот шрам на виске? — спросила Вера.
— Дед-сифилитик в детстве о печку ударил, — задушевно ответил Андрей. — А давно вы начальную школу у моей матери закончили?
— Лет сорок назад, — в тон ему ответила Вера. — Скоро юбилей. Вы насчет шрама не ответили. Он имеет какое-то отношение к вашему заболеванию?
Андрей тихо, чтобы не услышала Анна Алексеевна, сказал:
— Вера, я понимаю: вы хороший человек, и после работы измеряете давление старой учительнице. Но у меня же не заноза в коленке. Я ослеп. Меня смотрели лучшие офтальмологи мира. А теперь простой врач из районной поликлиники вылечит душевным теплом заблудшего бизнесмена… Может, не будем дурака валять? Давайте чай пить!
Вера закусила губу, помолчала и ответила спокойно, буднично:
— Во-первых, я не простой врач из районной поликлиники. Я вообще не врач. Я кандидат биологических наук, вирусолог. Работаю в Академии наук. С переменой ситуации в нашей стране люди стали выезжать за рубеж и привозить разные экзотические болезни. Наша лаборатория этим и занимается. Где вы были в последний раз?
— В Египте, — сухо ответил Андрей.
— В Египте, — задумчиво повторила Вера. — Знаю. Я там пять лет проработала. На севере или на юге страны?
— На курорте. В Хелуане. В Ниле купался.
Вошла Анна Алексеевна с пирогом и захлопотала:
— Верочка, тебе чай со сливками или с лимоном? Андрюша-то со сливками любит. — Она наливала чай, разрезала пирог и упорно изображала радушную хозяйку гостеприимного дома. И неожиданно спросила:
— Вера, а ты крещеная?
— Да, конечно, — машинально ответила Вера и продолжала гнуть свою линию. — У меня был похожий случай…
— Да, — подхватил Андрей, — и больной Ч., как это пишут в ваших учебниках, тяжело переживал слепоту, омрачившую его зрелые годы…
— Верочка! Не обращай внимания, Андрей всегда был плохо воспитан, это моя вина… Ну, что скажешь? Есть надежда? — Голос Анны Алексеевны просительно дрогнул.
— Пока не знаю, — осторожно сказала Вера. — Мне нужно посмотреть историю болезни, и, может быть, Андрею придется пройти кое-какие обследования в нашей лаборатории. Но первый осмотр меня удовлетворил. Я уже сейчас могу сказать совершенно определенно, что это не болезнь глаз. Глаза здоровы! — сказала она с нажимом. — Анна Алексеевна, дайте мне пожалуйста, вот этот кусочек. Обожаю вашу кулебяку!
Некоторое время все были заняты чаем, лимоном, сливками, кулебякой; женщины обменялись кулинарными рецептами. Наконец Андрей не выдержал:
— Так что же это такое?!
— Мы насчет шрама не договорили, — напомнила Вера.
Андрей почувствовал в ее голосе спокойное упорство и понял, что она не отступит — не привыкла отступать. Это было профессиональное спокойствие ученого, готового опрашивать сотни и тысячи пациентов, не раздражаясь и не обижаясь, и не давая сбить себя с толку. Он сдался.
— Птица клюнула! В Египте, маленькая, пестрая… Хвост зеленый! Клюнула и улетела по своим птичьим делам. Если бы я знал, что это так важно, что она вам понадобится, я привез бы ее для опознания!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});