Читать интересную книгу Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

Свой родной португальский язык сефарды-португезы давно уже заменили фран­цузским и вообще старались ассимилироваться с окружающей сре­дой. С другой стороны, эта привилегированная группа богатых коммерсантов старалась отмежеваться от своих бедных соседей в Авиньоне и папских владениях Южной Франции, туземных евре­ев, на которых режим гетто наложил особый отпечаток. В Пари­же эти три группы занимали неодинаковое социальное положе­ние: сефарды считались законными основателями новой еврейс­кой колонии в столице, между тем как ашкеназы и авиньонцы до­пускались туда лишь на временное жительство и много терпели от произвола полицейских властей.

В последнее десятилетие перед революцией еврейский вопрос особенно обострился в Эльзасе. Экономическое положение эльзас­ских евреев отчасти напоминало положение в польской Украине и Галиции; здесь тоже еврейские массы распределялись между горо­дом и деревней, занимаясь кроме торговли и ремесла сельскими арен­дами и шинкарством; но в Эльзасе, к несчастью, была гораздо более развита опасная профессия денежной торговли в форме выдачи мел­ких процентных ссуд крестьянам и мещанам. Сами представители эль­засского еврейства подали в 1780 г. правительству записку, в кото­рой заявили, что только бесправие и ограниченность источников пропитания заставляют евреев заниматься ссудою денег, которая ста­ла источником их несчастий (la source de leurs malheurs). Должник-христианин, зная о непрочном положении еврея, которого в любой момент можно выгнать из данного места, часто брал ссуду без наме­рения возвратить ее. Это увеличивало риск кредита и заставляло кре­дитора брать ростовщические проценты. Отсюда ряд столкновений и судебных процессов, несчастное положение еврея, как эксплуати­руемого эксплуататора, общее презрение к нему, превращение слова «juif» в синоним «usurier» (ростовщик). На этой почве выросла в 1780 г. грандиозная афера Гелла, организовавшего массовую подделку пла­тежных расписок, которыми погашались выданные христианами ев­реям долговые обязательства.

Старый порядок достиг своей цели: он сделал еврея бесправ­ным, а потому презираемым. Еврея заставляли все покупать: право жительства, передвижения, промысла; его заставляли платить за каж­дый глоток воздуха, которым он дышал, за каждую пядь земли, на которой ему дозволяли стоять. Что же мог он делать, как не жадно гнаться за деньгами, дававшими ему право получать то, что другим давалось без денег? Дворяне, или сеньоры, выжимали из живших в их имениях евреев последние соки. Давая за крупную ежегодную по­дать «право жительства» еврею, сеньор не гарантировал такого пра­ва его детям, когда те вырастали; подросшему сыну приходилось ча­сто покидать родительский дом из-за нежелания сеньора дать ему право жительства. И когда евреи жаловались на этот произвол в Вер­ховный Совет Эльзаса (Conseil souverain d’Alsace), они получали та­кого рода ответы: «Еврей не имеет определенного местожительства; он осужден на вечное скитание. Этот рок за ним следует всюду и го­ворит ему, что он не может себе позволить прочную оседлость. По­этому возмутительно (revoltant), что лицо из этой осужденной нации (nation proscrite) хочет понудить сеньора признать его и дать ему право покровительствуемого на том основании, что сеньор соблаго­волил допустить отца этого еврея жить в своих владениях и что этот еврей там родился... Еврей не гражданин и не горожанин (ni citoyen, ni bourgeois); право жительства в каждом данном месте может ему давать только сеньор, который волен и выселять его в случае надоб­ности».

Не лучше относились к евреям и городские власти. Столица Эльзаса, Страсбург, по-прежнему была закрыта для евреев: они до­пускались туда только проездом, на ночлег или на пару дней по де­лам, и в эти дни состояли под надзором полиции. Характерный по­лицейский приказ был издан в Страсбурге в ноябре 1780 г.: «Судьи полицейской камеры обратили внимание, что некоторые горожане осмеливаются отдавать внаем евреям комнаты и квартиры в своих домах, побуждаемые к тому приманкою денег и не предвидя вытекающих отсюда худых последствий. Это вызывает крайне опасное общение и сближение между христианами и еврейским племенем, что прямо противоречит духу старинных регламентов, решительно воспрещающих всякому еврею жить под одной крышей с христианином. Желая воспрепятствовать столь опасному по своим последствиям злоупотреблению, мы строжайше запрещаем горожанам сдавать внаем евреям дом, лавку и какое бы то ни было помещение, под опасением штрафа в 150 ливров. Приказываем им (горожанам) отсылать евреев, которые попросятся у них на квартиру или на ночлег, в места для сего назначенные» ... Дабы никто не отговаривался незнанием закона, полиция распорядилась напечатать этот приказ на двух языках и расклеить по городу.

Как ревностно охранялся Страсбург от «нашествия» евреев, видно из следующего эпизода. В 1767 г. богатый еврейский подрядчик, поставщик королевской армии, герц Серф-Берр из Бисгейма ходатайствовал перед городскими властями о разрешении ему остаться на зиму в Страсбурге, так как по дорогам бродят грабители, и опасно ездить часто по делам в город и обратно. Администрация отказала в просьбе. Тогда в дело вмешался известный государственный деятель, герцог Шуазель, который в письме на имя Страсбургского магистрата доказывал, что зимнее пребывание одного еврейского негоцианта в городе, под бдительным надзором полиции, не принесет никакого вреда. И, только уступая настояниям всесильного сановника, местные власти оставили Берра в Страсбурге. Спустя несколько лет им пришлось сделать дальнейшее отступление от средневекового регламента. В 1775 г. король выдал Серф-Берру и его семье патент на натурализацию и на право повсеместного жительства, в воздаяние за оказанные им армии и правительству услуги. Городской совет в Страсбурге, который Берр избрал своей резиденцией, сначала чинил ему всякие препятствия в приобретении недвижимости, но наконец, скрепя сердце, подчинился королевской воле. И таким образом, в переписи 1784 года оказалось — к ужасу отцов города — 4 еврейских семейства из 68 душ: то были семьи Серф-Берра и его родных, его торговые служащие и домашние слуги.

Вне еврейской «черты оседлости» находилась и столица Франции, где дозволялось постоянное жительство только небольшой колонии южнофранцузских сефардим. Прибывавшие в Париж эльзасские евреи подвергались крайним унижениям. Они находились всецело в распоряжении полиции, под надзором особой «инспекции для бро­дяг и евреев» (Inspection des escrocs et des Juifs). Для получения права временного жительства в Париже они должны были предъявлять документы о цели своего приезда; полицейские комиссары, раз в не­делю или две, являлись в обитаемые евреями гостиницы и постоялые дворы, делали обыски, забирали «подозрительных» жильцов, а не имеющих документов на жительство тащили в тюрьму. Эти «обла­вы» происходили обыкновенно вечером или даже ночью. Вот сцена расправы в полицейском участке с группою арестованных евреев; «Чем занимается этот?»—спрашивает чиновник. «Это старьевщик»,— отвечает городовой. «Ладно, в тюрьму его! А этот?» — «Леон Каган, жительствующий на улице Сен-Мартен, приехал в Париж, чтобы уладить дела с гренадерским полком (как поставщик); уедет через несколько дней». — «Хорошо, но если останется дольше положен­ного срока —