Читать интересную книгу Ленин - Антоний Оссендовский

Профессор не отличался сильно от глухого капеллана. Заставлял учеников повторять неинтересные, тенденциозные страницы социального учебника, ничего от себя не добавляя. Впрочем, имел идеи… Устраивал воскресные литературные лекции. Восхвалял тех отечественных писателей, которые упрочивали любовь к господствующей династии, а других называли бунтовщиками и изменщиками. Был такой тупой и упертый и так хотел получить за свои лояльные убеждения очередной орден и чин, что Ульянов, намеревающийся начать с ним дебаты, сплюнул только и отказался от своего плана. Дал ему прозвище: «Быдло с орденом»; приросло оно к семинаристу на все время его педагогической карьеры.

В седьмом классе произошли важные события, определившие жизнь Владимира Ульянова.

Каникулы проводили они вместе с братом Александром, который уже был студентом, работающим над математикой и естественными науками. На прогулках Александр начал серьезно разговаривать с младшим братом, удивляясь его начитанности, глубокости мысли и ясной логике доказательств.

Рассказывал ему о революционной партии «Народная Воля» и признался, что к ней принадлежит.

– Хотим, – говорил Александр, – чтобы весь наш народ, а следовательно, прежде всего, наиболее многочисленная его часть, крестьянство, выступило с вопросом управления Россией. Должны заставить династию созвать Учредительное Собрание, через которое будет установлена форма управления страной. Тогда только исчезнет темнота и нищета народа, нашего угнетенного мученика.

Владимир слушал. Когда брат закончил, спросил его:

– Каким способом принудите к этому царя? Наш народ управляем так, как если бы был бессмысленным стадом. Сам не сумеет ничего сделать, так как недоверчив и до сих пор не научился идти плечо к плечу; видел это в деревне на каждом шагу.

– Партия ищет сочувствующих в кругах либерального дворянства, – парировал Александр. – Она имеет влияние и сумеет дойти до царя…

– Удивляет меня это! – воскликнул паренек. – Прежде чем народ будет иметь голос, уменьшится благосостояние дворянства. Оно вас не поддержит!

– Тогда применим террор! – крикнул Александр.

– Что дали вам бомбы Желябова и Перовской? Царя Александра III и прежнюю, николаевскую, солдатскую власть, – пожал плечами Владимир.

– Откуда ты об этом всем знаешь?

– Говорил мне об этом наш учитель истории, – отвечал Владимир. – Тот, которого в середине года прислали в гимназию, Семен Александрович Остапов. Но хочу задать еще один вопрос. Скажи, имеете ли вы целью благо всей России, или только крестьянства?

Н. Г. Шильдер

Портрет Александра III

– Что за вопрос? – удивился брат. – Вещь простая: речь идет у нас о всей России, от верха до низу!

Владимир усмехнулся пренебрежительно и небрежно поднимая плечи, сказал:

– Если так – забавляетесь несбыточными мечтами!

– Почему?

– Потому что все будут недовольны, и произойдет постоянная внутренняя борьба. Допустим, даже на минутку, что крестьяне не будут иметь перевес в правительстве. Мечтают они только об одном: добыть как можно больше земли. Остапов доказывает, что, собственно, поэтому плохое царское правительство держится так долго. Его идеалом становится захватнический характер, а это отвечает желаниям, аппетитам и мечтам всего народа. Но оставим эту тему. Интересует меня другой вопрос. Крестьяне, получивши влияние на правительство, верные своей извечной жажде земли, сразу создадут новых помещиков. Против них будут горящие ненавистью прежние привилегированные владельцы земли и деревенская беднота. Где же тут здоровый смысл, если дело идет о всей России, сверху донизу?

Разразился сухим смехом и сощурил глаза.

Не раз браться возвращались к этому спору, и Александр должен был всегда признавать, что молодой брат будит в нем серьезные сомнения о благотворности программы Народной Воли.

Однажды Владимир сказал брату:

– Охотно бросил бы бомбу в царя и его помощников, но в твою партию не пойду никогда!

– Почему?

– Это собрание «святых безумцев»! Зачем собираетесь от имени народа думать, требовать и работать? Он сам сможет в свое время рявкнуть, заглушая взрывы ваших бом, а террор придумает такой, что сам Желябов покраснел бы, как школяр!

– Это тоже тебе Остапов сказал? – спросил Александр.

– Нет, это я тебе говорю! – парировал паренек серьезным голосом – Знаю, что так будет, так как наш народ дикий, кровожадный, никого и ничего не жалеет, не привязан к прошлому, потому что было оно для него, как настоящее, мачехой; не имеет никаких принципов и не знает другого препятствия, кроме грубой силы, перед которой единственной склоняется.

Никогда больше не говорили они уже о Народной Воле.

Александр скоро предложил брату читать вместе с ним сочинения Карла Маркса. Книги эти сразу захватили Владимира. Оставил из-за них любимых классиков римских и не перелистывал уже великолепного «Реального словаря классических древностей» Любкера, что делал для собственного удовольствия. Спешил теперь с выполнением необходимых уроков и принимался за Маркса, делая заметки и исписывая целые страницы собственными мыслями.

Когда старший брат с изумлением смотрел на него, Владимир говорил возбужденным, восхищенным голосом:

– Это вам нужно и ничего больше! Здесь тактика, стратегия и несомненная победа!

– Это хорошо для индустриального государства, а не для нашей Святой Руси с ее деревянными сохами, задымленными избами и знахарями! – запротестовал брат.

– Это хорошо для борьбы одного класса против всего общества – ответил Владимир.

В гимназии все шло по-прежнему. Ульянов постоянно был самым лучшим учеником. Даже если бы не был таким старательным и способным, легко было ему удержаться в этом положении.

Коллеги остались далеко позади. Некоторые из них не вышли за рамки безнадежного мещанства. Шестнадцати– или семнадцатилетние юноши имели пристрастие к попойкам и азартной игре в карты; предавались разврату, предпринимали ночные вылазки в предместья, на темные улочки, где угрожающе, дерзко пылали красные фонари публичных домов; флиртовали бесцеремонно с горничными, швеями и приезжающими в город деревенскими девушками, ищущими заработок. Никто ничего не читал, никого ничего не интересовало и не увлекало. Одна мысль руководила всеми: закончить любой ценой гимназию, а после нее университет или другое учебное заведение, стать чиновником и спокойно проводить беззаботную жизнь, озаряемую время от времени значительной взяткой, новым чином, орденом или высшей служебной номинацией.

Был это период омертвения духа, оподления характеров, рабского молчания и безграничной угодливости – скучная, гнилая трясина жизни, на которую со слепой беспощадностью наступала тяжелая стопа Александра III; период, в котором церковь, наука, таланты сгибались перед могуществом династии. Была это тишина перед ужасной бурей; мучительное молчание, будящее тревогу, перед которой искали спасения для безвольного смирения, бессмысленного бытия, для существования, направляемого с высоты трона помазанника Божия.

Владимир, поняв это, простил «Народу и Воле» необоснованную и отчаянную мечтательность. Чувствовал, что был это стихийный протест. Не шла речь здесь ни о России, ни о народе. Нужно было встряхнуть всю страну, заставить ее выйти из состояния инертности, хотя бы и взрывом адской машины.

Между ним и братом внезапно оборвалась без всякой видимой причины нить близких и духовных отношений. Был он для Александра излишне трезвым, излишне смело смотрящим правде в глаза, излишне строгим. Кроме того, он не скрывал, что не считал брата созданным для революционной деятельности.

Александр писал научные трактаты. Целыми днями сидел, склонившись над микроскопом, изучая каких-то червей. «Настоящий революционер не должен столько времени тратить на каких-то червей! – думал Владимир с негодованием. – В деревне умирают Настьки, преданные в руки диких отцов и темных знахарок; Дарьи и их дочери идут нищенствовать; излюбленной забавой детей в городах является утопление собак и кошек; бушует коллежский советник Богатов; пьет и болтает о смирении и морали отец Макарий; все молчат и ходят с заискивающими минами, а здесь – черви! Кому нужно знать, имеют ли они сердце и мозг, или нет? Здесь о ста двадцати миллионах людей нужно думать, не о червях!».

Владимир почувствовал себя одиноким. У него не было никого, с кем мог бы поделиться волнующими его мыслями. Остался с ним только Карл Маркс. Дерзкий, холодный мыслитель раскрывал перед юношей новые и все более захватывающие истины. Был очень обрадован, получив в одно из воскресений приглашение к профессору Остапову, которого очень любил. Молодой учитель с бледным, почти прозрачным лицом и большими карими глазами приветствовал его с сердечной фамильярностью.