еще не окрепший морской лед. Гу-ук, гу-ук! раздается пронзительный гул. Землянка белеется снежной копешкой, и оттуда через дымник слышится дружный храп.
На дворе кони хрумкают сено и, навострив уши, искоса смотрят на человека, которому нет сна.
А он, поставив набок сани, что-то делает. Лишь несется в ночь: вжик, вжик, вжик.
Сталь воровски вгрызается в сталь.
Еще в полутьме мужики запрягли своих коней. А коней подбирают себе «тунгусятники» особых: легких и резвых. Перед поездкой выдерживают их, как перед бегами. С нетерпением ждут теперь мужики, когда ободняет, чтоб можно было издали заметить на гладком льду щель.
— С богом! В добрый час! — бодро крикнул Ефрем и чуть тронул вожжей Крылатку, который сорвался с места и, высоко вверх задрав свою маленькую, красивую голову, помчался вдоль скалистого берега. Острые щипы новеньких подков, впиваясь в лед, сочно цокали в утреннем холодном воздухе.
Приотстав немножко, мчался Елшин, а за ним осторожно держались приказчик купца Новомейского и Егор Краснобаев.
Ефрем нет-нет да оглянется назад, спрячет ехидную усмешку в рыжей бороде.
Сидевший позади него сын не сводил глаз с красиво бегущих лошадей своих спутников.
Вдруг что-то случилось с кошевкой Елшина. Купчишка соскочил с саней и, размахивая руками, забегал вокруг них.
Ефрем весело расхохотался, стегнул коня.
— Ты что это, тятя? — удивился сын.
— Чо-чо!.. Вот те и что! Саням конец пришел. Куды он теперь без подрезей-то!
— С ума спятил, отец! Чему радуешься-то?.. Чужому горю.
— Дурень… Мямля!.. У нас, у «тунгусятников», волчий закон: у кого зубы вострей, тому и жирный кус достанется. Учись у меня… Сани — это ерунда, бывает, и сухожилия у коня подрезают, чтоб соперник отстал от тебя.
— Нет, тять, не по мне все это. Стыдно…
— Хы, не по тебе! Ишь какой!.. А болтовня царского преступника по тебе?.. Аха? — Ефрем зло выругался, сплюнул накопившуюся на сына обиду.
Не стал ссориться в дороге, а у самого кипит, разрывается сердце.
«Это политический поселюга Лобанов спортил Кешку… Парень был как парень. А теперь в лавку его и на веревке не затащишь… Да лавка что, он супротив богачества язык чешет, обдиралами купцов кличет. Мне-то каково, а!» — жалуется Ефрем морю.
Вдруг остановился приказчик Новомеского и завертелся у саней.
— Вторые сломались, — Кешка тяжело вздохнул.
— Вот и добро! Чего я тебе баил-то! Ха-ха-ха!
Парень, словно от нестерпимой боли, сморщился и отвернулся в сторону. На побледневшем лице сердито засверкали глаза.
Ефрем разбойно свистнул, огрел плетью коня, который и без того вихрем мчался по тонкому и прозрачному, как оконное стекло, льду. А подо льдом поджидала смельчаков черная, страшной глубины вода: провались путник — в минуту закоченеет. Утянет море его в себя — на дно.
Мерно покачивается кошевка. Под сеном, в тяжелых плетеных баклагах, лениво плещется спирт.
Теперь за Мельниковым гнался только лишь один Егор Краснобаев.
— Крылатко, смерть! — взревел Ефрем, в последнюю секунду заприметив широкую щель.
Умный конь, круто развернув сани, пронесся рядом с разносом и встал как вкопанный.
Тонкий лед заходил ходуном; вздымаясь и опускаясь, он взбудоражил воду, которая, плескаясь, разлилась по льду.
Крылатко прядал ушами и косился на зияющую темно-зеленую воду. Он испуганно трясся всем своим легким, стройным телом, но не шевелился.
Мельниковы соскочили с саней и побежали искать место, где щель на изломах углов становилась уже.
— Кеха, веди коня, здесь он перепрыгнет.
Кешка отвел Крылатку метров на двадцать назад и повернул против того места, где он должен был одолеть водную преграду.
Только сели в сани, Ефрем истошно взревел:
— Грабят!
И конь вихрем, словно на крыльях, пролетел через двухметровую щель. Не сбавляя скорости, Крылатко несся прямо на Кудалды.
Ефрем не оглядывался. Он смотрел туда, где за синей далью виднелся низкий берег Одрочонки, а правее прятался за черным крутым мысом заветный уголок — Кудалды, где ждет не дождется его княгиня Катерина, где ждут не дождутся его охотники, вышедшие из тайги с богатым промыслом, чтоб угостить богов, духов-хозяев «огненной водой», чтоб угостить сородичей, ну и, разумеется, самим упиться так, чтоб всем чертям тошно стало.
— Тонет! — услышал Ефрем отчаянный крик сына и оглянулся назад. Над гладью льда виднелась лишь сана: из воды торчали головы Егорши и его лошади.
— Спа-а-сите! — захлебывался несчастный.
— Тять, поворачивай! — закричал Кешка, но отец продолжал ехать. — С ума спятил! — парень, соскочив с саней, бросился туда, где в смертельном страхе ревел человек, где пронзительно ржала лошадь.
На подбежавшего Кешку смотрели окосевшие от ужаса глаза. Из судорожно перекошенного рта вылетал хриплый стон. Кешка схватил за ворот дохи тонущего и, рывком приподняв его, вытянул на лед.
С ревом, с матом налетел Ефрем.
— Такут-твою! Ослеп! Куды прешь?!
Сбросив с себя необъятную волчью доху, Ефрем, как ребенка, запеленал Краснобаева в теплый мех и, легко закинув в кошевку, приказал:
— Глотни спирту!
Краснобаев словно воду выпил из фляжки и закрыл глаза. Ефрем бросился спасать лошадь. На конце толстой возовой веревки он завязал удавку и надел ее на шею коню.
— Кеха, берись за хвост! — приказал Мельников, а сам изо всей силы потянул за веревку. Через минуту конь оказался на льду. Ефрем накинул на дрожавшую лошадь доху сына, обмотал ее веревкой, чтобы она не слетела «и, вскочив на Рыжку, погнал его к берегу, где в устье Черемшанной дымилась рыбацкая юрта.
Крылатко вихрем выскочил на берег и остановился у юрты, у дверей которой стояли два старика.
— Помогите, мужики! — попросил Кешка.
Через минуту Краснобаев, оказавшись в теплой юрте, открыл глаза.
— Воз-то мой… спирт-то… целый, нет? — спросил он у парня.
— Все на месте, Георгий Александрыч.
Хозяин юрты умильно взглянул на Кешку и хрипло спросил:
— А с собой-то есть? — облизнул он обветренные темные губы. — Мужика надо отогреть…
Парень вынул из-за пазухи фляжку спирта, которую подобрал у воза Краснобаева, подал старику.
— О господи! Счастье-то привалило!.. По винцу изголодались мы… чисто отощали!
Со двора донесся крик Ефрема, и Кешка выскочил на зов.
— Коня надо прогреть еще, да попутно сани вытащим, — сказал Мельников сыну.
Сколько ни тянули Мельниковы кошевку, она — ни с места! Погрузилась в воду до головок и остановилась, зацепившись оглоблями и отводами.
Наконец догадался Ефрем под лед заглянуть, а там, зацепившись за кромку льда, торчал конец толстой стальной подрези, которая переломилась в том месте, где он прошлой ночью прошелся напильником. «Фу, дьявол, а я-то думал, куды девалась у нас с Кешкой силушка… Значит, моя работа не пропала даром», — Ефрем ехидно усмехнулся.
— Кеха, надо назад тянуть… на ту сторону.
Отец