Читать интересную книгу Женщины-масонки - Шарль Монселе

Иреней не смог удержаться от смеха.

– Остается пожалеть,– заявил он,– что с вами не был знаком Гофман.

– Почему?

– Да потому, что он, несомненно, сделал бы вас персонажем какой-нибудь своей сказки.

– Господин де Тремеле, ваш взгляд, как взгляды всех людей на свете, останавливается на поверхности. Вы делаете мне честь, считая меня фантастическим персонажем потому, что я пренебрегаю обычаями. А между тем наука о гипнозе зашла куда дальше, чем я, в проявлениях феномена воли.

– Наука о гипнозе – да. Но вы совершаете свои поступки, не будучи загипнотизированы, и потому вы, должно быть, встречаете препятствия на каждом шагу

– Верно, на каждом шагу, и именно это придает моей жизни интерес, то непредвиденное, которое ваши обычаи изгоняют. Вы думаете, что самые несложные мои планы весьма сложно осуществить? Вы правы, и в подтверждение вашей правоты расскажу вам один случай.

Я не люблю обедать в одиночестве. Два года назад я приехал в один пограничный город, и, так как я никого там не знал, я решил пригласить к столу первого встречного. Это совсем просто, не правда ли? С этой целью я встал на самой людной улице и по очереди заводил разговор с теми, чья одежда и физиономия казались мне наиболее приемлемыми. Большинство из них вежливо отказалось, скрывая удивление или же недоверие; одни ссылались на то, что уже куда-то приглашены, другие ссылались на то, что семейные традиции не позволяют им обедать вне дома. Один из них, самый чистосердечный и самый экспансивный, изо всех сил старался привести меня к себе, но это не входило в мои планы, о чем я ему и сказал.

Потеряв надежду залучить к себе людей соответствующего положения или людей, которых я принимал за таковых, я счел нужным спуститься по социальной лестнице на ступеньку ниже и обратиться к так называемым эксцентричным людям: к учителям, небрежно одетым, но загоревшим на свежем воздухе, к людям меланхоличным, ведущим беспорядочный образ жизни и не сохранившим достойного обличья. Так вот, от этих людей я опять-таки получил отказ, да, отказ: одни отказывались из гордости, другие – из смирения. Самый бледный, самый желтый, самый худой из этих праздношатаек сказал мне, опустив глаза и приняв вид юной девы: «Сударь, я пообедал четверть часа тому назад». Я был ошеломлен, но тут же пришел в себя и предложил ему зубочистку.

– Вы поступили жестоко!

– Что вы хотите! Меня начало раздражать это дружное сопротивление… Самый благоразумный из этих чудаков согласился принять мое приглашение лишь при том условии, что он приведет с собой жену, тещу и двух детей, дабы они могли разделить с ним трапезу. Я повернулся к нему спиной. Однако мой аппетит уже не позволял мне медлить. Потеряв терпение, я прямиком направился к рассыльному, стоявшему на углу; это был почтенный савойяр в зеленой бархатной куртке.

– Хочешь пообедать со мной? – резко спросил я.

– Охотно, сударь, если платить будете вы,– с радостью ответил он.

– Тогда идем сей же час!

– Извините, но я не могу покинуть свой пост до вечера. Я все едино что часовой на посту, а это дело священное. Черт возьми! В моем квартале мне доверяют, а стало быть, обмануть доверие клиентов я не могу.

– Но ведь до вечера еще два часа!– воскликнул я.

– Возможно. И за это время мне могут дать какое-то поручение: либо чемодан донести, либо проводить куда-то приезжего, и я потеряю службу в гостинице. Делу время, потехе час.

– Попроси, чтобы кто-нибудь тебя заменил.

– Не могу, сударь. Я очень огорчен, но в эти два часа я отсюда не уйду.

– Ты выпьешь шампанского!

– Превосходно, только вечером.

– Ты будешь есть все, что захочешь!

– Отлично, только через два часа. Э! Два часочка пройдут незаметно, сударь, и вы еще нагуляете аппетит

– Ну уж нет!

– Нет так нет; стало быть, и говорить не о чем.

Мое замешательство достигло предела; наконец я решил, что нашел наилучший выход из положения.

– Послушай,– сказал я,– ты же и мечтать не можешь, что за эти два часа ты получишь больше четырех поручений; будем считать, что за каждое из них ты получишь по три франка; это составит двенадцать франков, верно? Вот тебе луидор, покидай свой пост и идем обедать.

Тут мой савойяр покраснел от гнева.

– Я беру деньги только за работу!– вскричал он.– Не желаю я брать деньги за развлечения! Если вам нечего больше делать, кроме как потешаться надо мной или унижать меня, то ступайте своей дорогой!

– Ах, черт побери,– сказал я, тоже обозлившись,– я имею право дать тебе любое поручение, коль скоро я тебе плачу. Ступай за мной!

Тут я схватил его за шиворот.

– Эй, сударь, без рук! – сказал он.– А не то придется мне вас отдубасить!

– А мне придется тебя образумить!

– Что ж, по рукам!

И тут мы у всех на глазах принялись колотить друг друга по-боксерски, как это делалось в добрые времена лорда Сеймура, в челюсть, в грудь, и так, и этак. В конце концов мы расстались. Судьба была против меня. Я ушиб палец, и обедать мне пришлось в одиночестве.

– Да уж, действительно, вас постигла неудача,– заметил слушавший вполуха Иреней.

– Из всех моих неудач это была самая унизительная по своей незначительности,– подхватил господин Бланшар.– Но, как правило, все мои начинания завершаются успешно. Мир, плохо подготовленный к стихийному нападению, оказывает мне лишь невольное сопротивление, рождаемое удивлением. А знаете, как возникла у меня эта решительность, эта отвага?

– Честное слово, не знаю.

– Ее породила чрезмерная застенчивость.

Иреней сделал три-четыре затяжки и промолчал. У него возникло опасение, что его собеседник потешается над ним.

– Ни один человек не страдал так, как я, от этой проклятой застенчивости, отравившей мне детство и юность,– продолжал господин Бланшар.– Дикость юного Руссо, ребячества юного Стерна не идут ни в какое сравнение с этой странной болезнью, переполнявшей меня скорбью и отчаянием. Как это ваши врачи до сих пор не удосужились написать книгу о застенчивости? Им, должно быть, неизвестно, что среди всего прочего это предвестник самоубийства, безумия или преступления. До двадцати пяти лет я жил с этой необъяснимой болезнью, с этой проказой, и рассказ о том, какие сверхчеловеческие усилия я приложил, чтобы от нее избавиться, занял бы несколько книг. Ах! Люди думают, что физиологией объясняется все на свете! А я становился красным, как заходящее солнце, от одного слова, сказанного по моему адресу; у меня сжималось горло, и я не мог выдавить из себя ни единого звука в ответ на самый пустячный вопрос, и вот я заставил себя говорить в самом многочисленном и в самом значительном обществе. Один взгляд женщины приводил меня в замешательство, прикосновение ее платья обращало меня в бегство, и вот я вменил себе в обязанность смело идти женщинам навстречу, смело глядеть им в лицо, хотя бы к горлу у меня подступали слезы; брать их за руку и даже сжимать им пальцы, хотя бы я при этом умирал от стыда!