распространявшийся в Рунете в 2012 году:
История сегодня, как бы это сказать, нечто вроде полезного ископаемого. И у нас вокруг не только залежи минералов, не только газ и нефть где-то глубоко в недрах. Под нашими ногами целый океан тысячелетней истории. Верхние пласты буквально сочатся ею» [Калинин 2013: 213].
Метафоры и сравнения, связывающие производство истории с производством углеводородов, продолжает Калинин, можно легко найти в выступлениях президента Путина, таких как речь о нравственном воспитании молодежи в 2012 году:
Как показывает в том числе и наш собственный исторический опыт, культурное самосознание, духовные, нравственные ценности, ценностные коды – это сфера жесткой конкуренции. <…> Попытки влиять на мировоззрение целых народов, стремление подчинить их своей воле, навязать свою систему ценностей и понятий – это абсолютная реальность так же, как борьба за минеральные ресурсы, с которой сталкиваются многие страны, в том числе и наша страна [Калинин 2013: 214].
Калинин опирается на неоинституционализм Дугласа Норта (как он представлен в [North, Wallis, Weingast 2009]) в сочетании с предложенным Этьеном Балибаром и Иммануилом Валлерстайном определением экономической ренты как владения, в котором доходы зарабатываются без собственного труда владельца [Балибар, Валлерстайн 2003], и утверждает, что российское государство, восстанавливая контроль над нефтяной промышленностью, одновременно пыталось монополизировать и производство российской истории и культуры, финансируя эти свои усилия за счет доходов от нефтяной промышленности. История и культура – две сферы, ресурсы которых являются общим достоянием, но превращаются в источники ренты для элиты, стоящей во главе государственного аппарата. В заключение Калинин иронично предполагает, что будущее – за созданием новой госкорпорации «Росистория» (по образцу государственной нефтяной компании «Роснефть»), задачей которой будет прекратить «срежиссированные атаки» на российское прошлое [Калинин 2013: 214].
В середине 2000-х годов в Пермском крае публикация Калинина была бы вполне уместна. Действительно, если рассматривать ее в свете культурного производства в самой Перми и регионе, приведенные Калининым примеры из 2012 года выглядели бы запоздалыми «переселенцами» на уже густонаселенное дискурсивное и материальное поле. Если бы Калинин писал о Пермском крае в середине 2000-х годов, ему даже не потребовалось бы иронизировать напоследок об открытии исторического производства под эгидой «Росистории», потому что главным спонсором исторического и культурного возрождения в Пермском крае в это время была, благодаря своим резонансным проектам в области КСО и активному сотрудничеству с региональным Министерством культуры, именно корпорация «ЛУКОЙЛ-Пермь».
Хотя я рассматриваю некоторые из тех же тем, что и Калинин, мой подход к взаимосвязи нефтяной промышленности и историко-культурного производства в Пермском крае опирается не на неоинституционализм Норта и концепцию ренты Балибара и Валлерстайна, а на уже упоминавшуюся литературу о советском и раннем постсоветском культурном производстве и о культуре как зрелище в странах – экспортерах нефти. Эта более широкая перспектива позволяет мне показать, что благодаря развитию проектов КСО в компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» появилась новая группа менеджеров в сфере культуры, полем действия которой были как сельские библиотеки и музеи, так и центральные государственные и частные культурные учреждения Пермского края. Многие из этих менеджеров, бывших членов коммунистической партии – в основном комсомола – и советских деятелей культуры, переживали тяжелые времена после распада Советского Союза. Если, как будет показано в главах второй и третьей, в 1990-х годах развивалась структура региональных политических и экономических элит, основанная на альянсе выходцев из сообщества нефтяников советской эпохи и новых финансистов, то в 2000-х годах к этой элите присоединилась набиравшаяся сил сеть культурных менеджеров, чьей задачей была, в немалой степени, легитимизация процессов социального расслоения и отчуждения, становившихся все более заметными.
Изучая способы открытия нового культурного фронта в Пермском крае, мы также можем отметить отклонения от привычных моделей культурного производства, подпитываемого нефтяными доходами. Например, в отличие от формирования национальной идентичности и государственности в постколониальных странах, КСО-кампании предприятия «ЛУКОЙЛ-Пермь» следовали советскому проекту создания «семьи народов» путем осуществления культурных программ в различных районах Пермского края, от южных районов, по большей части заселенных татарами и башкирами, до этнически преимущественно русского населения Севера. Это проявлялось как в способах представления различных национальных идентичностей в качестве дополняющих друг друга, так и в методах создания этой конструкции, многие из которых уже использовались в советский период.
К концу 2000-х годов центр тяжести регионального культурного производства переместился с проектов КСО компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» на шоу общегосударственного масштаба, начиная с альянса губернатора Чиркунова с московскими благотворителями и менеджерами в сфере культуры и заканчивая общим стремлением добиться признания Перми культурной столицей Европы. Пермский культурный проект, в рамках которого в 2008 году был открыт новый музей современного искусства, встретил огромное сопротивление местных деятелей культуры и – по крайней мере, публично – подчеркнутое безразличие компании. В главе восьмой, в которой раскрываются все эти дебаты и конфликты, будет показано, каким образом культурное поле оказывается различными способами, как официальными, так и неофициальными, привязанным к региональному нефтяному комплексу. К примеру, именно те сети и цепи обмена, на которые опиралось в 1990-х и начале 2000-х годов подпитываемое нефтью ощущение связи с Пермью, теперь бросали вызов новым проектам московских культурных менеджеров и тем новым культурным шоу, что они приносили с собой.
Многие исследователи российской политической арены обращали внимание на то, какое место занимали в некоторых из наиболее глубинных пластов российской государственной политики в эпоху Путина деятели культуры: В. Ю. Сурков, «серый кардинал» путинского Кремля, – писатель, учился на театрального режиссера; К. Л. Эрнст, генеральный директор подконтрольного государству российского Первого канала, организовал и спроектировал множество государственных шоу периода президентства Путина, в том числе церемонию открытия Олимпиады в Сочи; и В. А. Гергиев, художественный руководитель Мариинского театра в Санкт-Петербурге, является видным и влиятельным сторонником президента Путина и идейным вдохновителем российской культурной политики. В своем исследовании я хочу показать, кроме прочего, что такое возвращение творческих людей в российскую политику происходит и на региональном уровне и что подобное положение в регионах следует рассматривать не как простое продолжение федеральной политики в области культуры или культурной политики, а как важнейшую характеристику общего культурного ландшафта, включающего в себя и центр, и периферию. Однако как в случае с взаимодействием государства и корпораций, так и в случае с культурой – из Москвы видна лишь часть картины.
Пространства и времена Пермского края
Пермский край – не статичные декорации, на фоне которых пересекаются различные сферы влияния. Слухи и теории заговора, возникшие в 2008 году после крушения самолета авиакомпании «Аэрофлот-Норд», показали, что процесс создания и преобразования Пермского края