Роберто Боланьо
Бродяга во Франции и Бельгии
Б приехал во Францию. Пять месяцев он разъезжает по стране, тратя все деньги, какие имеет. Ритуальное жертвоприношение, каприз, скука. Иногда он делает какие-то записи, но как правило ничего не пишет, только читает. Что читает? Детективы на французском, который едва понимает, благодаря чему романы становятся еще интереснее. Но даже так он угадывает, кто убийца, еще не добравшись до последней страницы. С другой стороны, Франция куда менее опасна, чем Испания, а Б необходимо почувствовать, что он находится на территории, где в воздухе не витает опасность. На самом деле Б приехал во Францию и располагает деньгами, потому что продал книгу, которую еще не написал, и, переведя шестьдесят процентов на счет сына, отправился во Францию, поскольку ему нравится Франция. Вот и все. Б сел на поезд в Барселоне и доехал до Перпиньяна, полчаса кружил по вокзалу в Перпиньяне и выяснил все, что следовало выяснить, потом пошел обедать в город, в ресторан, потом – в кино смотреть английский фильм, потом, уже вечером, снова сел на поезд, который довез его прямиком до Парижа.
В Париже Б останавливается в маленькой гостинице на улице Сен-Жак и в первый же день навещает Люксембургский сад, там он сидит на скамейке и читает, а потом возвращается на улицу Сен-Жак и отыскивает дешевый ресторан, чтобы пообедать.
На второй день, прочитав роман, в котором убийца живет в доме престарелых (хотя дом престарелых кажется списанным у Льюиса Кэрролла), решает пройтись по букинистическим лавкам и находит одну на улице Вье-Кломбье, там он откапывает старый журнал «Луна-парк», номер два, специально посвященный графизмам или графиям, с текстами или рисунками (текст – это рисунок, и наоборот) Роберто Альтмана, Фредерика Баала, Ролана Барта, Жака Калонна, Карлфридриха Клауса, Мирты Дермисаче, Кристиана Дотремона, Пьера Гийота, Брайона Гайсина, Анри Лефевра и Софи Подольски.
Журнал, который выходит или выходил три раза в год по инициативе Марка Даши, напечатан в Брюсселе, издательством TRANCedITION, редакция его находится или находилась на улице Анри ван Зейлена, в доме номер 59. Роберто Альтман одно время был знаменитым художником. Кто сейчас помнит Роберто Альтмана? – думает Б. То же самое касается Карлфридриха Клауса. Пьер Гийота стал заметным романистом. Но заметный – вовсе не синоним незабвенного. На самом деле Б хотелось бы быть таким, как Гийота, но только в другие времена, когда Б был молод и читал книги Гийота. Лысого и влиятельного Гийота. Гийота, готового переспать с кем угодно в темной комнатке прислуги. Мирту Дермисаче он не помнит, но имя будит какие-то ассоциации, возможно – мысли о красивой женщине, во всяком случае элегантной женщине. Поэтессу Софи Подольски они с его другом Л ценили (и даже, можно сказать, любили) еще в Мексике, когда Б и Л жили в столице и было им лет по двадцать, не больше. Ролан Барт – что ж, все знают, кто такой Ролан Барт. О Дотремоне у него сведения расплывчатые, скорее всего читал какие-нибудь его стихотворения в какой-нибудь давно забытой антологии. Брайон Гайсин был другом Берроуза, который и дал ему идею cut-up.[1] И наконец Анри Лефевр. Б ничего не знает про Лефевра. Единственный, о ком он совершенно ничего не знает, и его имя здесь, в этой букинистической лавке, вдруг вспыхивает подобно спичке в темной комнате. Во всяком случае, именно так его воспринимает Б. А ему хотелось бы, чтобы имя вспыхнуло как смоляной факел. И не в темной комнате, а в пещере, но, по правде сказать, Лефевр, имя Лефевра на мгновение вспыхивает именно как спичка, и никак иначе.
Итак, Б покупает журнал и хочет затеряться на улицах Парижа, куда он приехал, чтобы затеряться, чтобы наблюдать, как проходят дни, хотя образ, который складывается у Б из этих потерянных дней, – образ солнечный, но когда Б шагает с журналом «Луна-парк» в пластиковом пакете, лениво болтающемся у него в руке, этот образ сворачивается, как если бы старый журнал (очень хорошо изданный, само собой разумеется, и прекрасно сохранившийся, несмотря на годы и пыль, которая накапливается в букинистических лавках) накликал или сам подстроил солнечное затмение. Затмение, уверен Б, – это Анри Лефевр. Затмение – это отношение между Анри Лефевром и литературой. Или лучше сказать: затмение – это отношение между Лефевром и актом письма.
Бесцельно прошагав много часов, Б возвращается в гостиницу. Он прекрасно себя чувствует. Он чувствует себя отдохнувшим, и ему хочется почитать. Чуть раньше, сидя на скамейке в сквере Людовика XVI, он тщетно пытался расшифровать графизмы Лефевра. Задача трудная. Лефевр рисует свои слова так, словно буквы – это волоконца травы. Кажется, что эти слова колышет ветер, ветер, прилетевший с востока, луг, покрытый травой разной высоты, конус, который рассыпается. Пока Б их разглядывает (потому что первое, что надо сделать, – это слова разглядеть), он вспоминает, будто видит в кино, затерянные поля, где он еще подростком – было это в Южном полушарии – рассеянно искал клевер с четырьмя листиками. Потом ему приходит в голову, что, пожалуй, воспоминание пришло из фильма, а не из его настоящей жизни. С другой стороны, настоящая жизнь Анри Лефевра потрясающе проста: он родился в Мануи-Сен-Жан в 1925 году, умер в Брюсселе в 1973-м. То есть он умер в том же году, в каком чилийские военные устроили переворот. Б начинает вспоминать 1973 год. Не получается. Он слишком много прошагал пешком и на самом деле, хотя и чувствует себя отдохнувшим, устал, и ему надо поспать и поесть. Но заснуть Б не удается, поэтому он решает пойти в ресторан. Он одевается (потому что был голым, хотя совершенно не помнит, когда успел раздеться), причесывается и спускается вниз. Обедает Б в ресторане на улице Дез-Эколь.
Неподалеку сидит женщина – она тоже обедает одна. Они обмениваются улыбками и выходят вместе. Он приглашает ее подняться к нему в номер. Женщина соглашается без малейшей заминки. Она о чем-то говорит, и Б наблюдает за ней, словно через завесу. Он слушает вроде бы внимательно, но до него почти ничего не доходит. Женщина перескакивает с одного на другое: дети качаются на качелях в парке, старушка сидит и вяжет, движение облаков, тишина, которая, по мнению физиков, царит во внешнем пространстве. Мир без звуков, говорит она, где даже смерть беззвучна. В какой-то миг Б спрашивает ради поддержания разговора, чем она занимается, и женщина отвечает, что она проститутка. А, очень хорошо, говорит Б, но говорит он это лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. На самом деле ему все равно. Когда женщина наконец засыпает, Б берет «Луна-парк», который валяется на полу, едва ли не под кроватью. Он читает, что Анри Лефевр, родившийся в 1925 году и умерший в 1973-м, провел детство и юность среди природы. В маленьком городке среди темно-зеленых бельгийских полей. Потом умер его отец. Мать, Жюли Нис, снова вышла замуж, когда сыну исполнилось восемнадцать лет. Отчим, весьма веселый господин, называл его Ван Гогом. Не потому, понятное дело, что ему нравился Ван Гог, а чтобы поиздеваться над пасынком. Лефевр ушел из семьи и начал жить один. Но очень скоро возвратился к матери, рядом с которой ему суждено было прожить до самой ее смерти – до июня 1973 года.
Через два или три дня после смерти матери тело Лефевра находят рядом с его письменным столом. Причина гибели: он проглотил целую горсть каких-то таблеток. Б встает с постели, открывает окно и смотрит на улицу. После кончины Лефевра обнаруживается пятнадцать килограммов рукописей и рисунков. Très peu de textes «publiables»,[2] как говорится в короткой биобиблиографической заметке. В действительности Лефевр напечатал при жизни только одну работу: Phases de la Poésie d’André du Bouchet[3] – напечатал под псевдонимом Анри Демануи в журнале Synthèse, номер 190, в марте 1962 года. Б воображает Лефевра в его городке Мануи-Сен-Жан. Воображает, как тот, шестнадцатилетний, наблюдает за немецким грузовиком, в котором сидят только два немецких солдата, они курят и читают письма. Анри Демануи, Анри из Мануи. Тут Б оборачивается и видит, что женщина листает журнал. Мне пора идти, говорит она, не поднимая глаз от журнала и продолжая перелистывать страницы. Ты можешь остаться здесь, говорит Б без особой надежды в голосе. Женщина не говорит ни да ни нет, она просто встает и начинает одеваться.
Следующие дни Б посвящает блужданиям по парижским улицам. Иногда он натыкается на двери какого-нибудь музея, но никогда туда не заходит. Иногда натыкается на двери кинотеатра и долго стоит, разглядывая фотографии, а потом идет дальше. Он покупает книги, которые пролистывает, но никогда не читает. Он обедает в незнакомых ресторанах и подолгу засиживается там, словно находится вовсе не в Париже, а в деревне, где трудно найти занятие лучше, чем курить и пить ромашковый настой.
Однажды утром, проспав всего пару часов, Б садится на поезд и едет в Брюссель. Там живет одна его знакомая, чернокожая девушка, дочь чилийца-эмигранта и женщины из Уганды, но он не решается позвонить ей по телефону. Несколько часов он гуляет по центру Брюсселя, потом направляется в сторону северных районов, пока ему не попадается маленькая гостиница – она стоит на улице, где вроде бы и нет ничего, кроме этой самой гостиницы. Рядом с гостиницей за оградой раскинулся пустырь, и там среди травы валяется всякий мусор. Напротив выстроились в шеренгу дома, которые выглядят как после бомбежки, большинство из них пустует. В некоторых домах окна выбиты, входные двери болтаются, словно их сорвал с петель ветер, но ведь на этой улице почти нет ветра, думает Б, глядя в окно из своего номера. А еще он думает: надо бы взять напрокат машину. А еще он думает: я не умею водить. На следующий день он едет к своей знакомой. Ее зовут М, и сейчас она живет одна. Он застает ее дома. На ней джинсы и майка. Она ходит по дому босиком. Открыв дверь, М не сразу узнает его. Она не знает, кто это, обращается к нему по-французски и смотрит так, словно уверена: от него надо ждать беды, но ее это ничуть не волнует.