Фронтовые ребята
Они стояли вдоль дороги, когда наш эшелон шел на фронт, и долго махали нам вслед ручонками. Мы не могли оторвать взгляда от милых лиц, и каждый вспоминал о своих ребятах, своих братишках и сестренках, и ненависть к коварному и хищному врагу еще острее закипала в сердцах у нас.
Потом они встречали нас по дорогам, когда мы ехали на фронт, провожали до окраин городков, за околицы сел и бросали нам в машины охапки полевых цветов и трогательные записки, написанные аккуратными, круглыми буквами: „Крепче бейте фашистов!“, „Возвращайтесь скорей!“
Теперь мы часто видим их рядом с собой, замечательных советских ребят, сынов и дочерей великого советского народа. На колхозных полях, в партизанском отряде, в тылу у врага, ночью после смелой разведки на передовой линии фронта мы встречаемся с ними, нашими юными фронтовыми приятелями.
Теперь еще не время называть моих героев их настоящими именами. Они все еще на фронте или близ фронта, а на войне всякое бывает. Но все, что я рассказываю здесь, это быль. Со всеми этими ребятами я встречался в короткие перерывы между боями или в недолгие часы отдыха. Где-нибудь на опушке леса или лежа в густой, высокой ржи мы беседовали с ними. Над нами со свистом проносились снаряды, и мои собеседники настораживались. Но это была спокойная настороженность людей обстрелянных, бывалых. „Наш“, говорили они, прислушиваясь к ровному гудению самолета, или: „Это слева“, откликались они на свист летящего снаряда, и действительно, через несколько секунд далеко впереди или где-нибудь слева раздавался взрыв.
Просто и бесхитростно ребята рассказывали о своих делах, которые когда-нибудь воспоют и увековечат писатели и поэты. И мне хотелось обнять и расцеловать эти замечательные русые, черные, курчавые и гладкие головки, но обстановка не располагала к нежности. Мы прощались сурово, по-мужски, пожав друг другу руки.
Вот о четырех таких встречах я и расскажу вам.
РАЗВЕДЧИКИ
Капитан Сергеев стоял на опушке леса, прислонившись к высокому развесистому клену. В руках у него был бинокль, и он внимательно оглядывал высоту, что лежала впереди него за рекой. В оперативных приказах и донесениях эта высота называлась Безымянной, и сегодня к вечеру подразделение, которым командует Сергеев, должно было во что бы то ни стало эту высоту взять. Отсюда, с опушки, и извилистая река, и высота Безымянная, и деревья за ней видны были, как на ладони. Белые, желтые, черные клубы дыма покрывали склон: вражеская артиллерия и минометы пытались помочь своей пехоте. Справа, там, где на самодельных плотиках и щитах переправлялась через реку пехота, разрывали воздух пулеметные очереди. Откуда-то издалека, из соседнего леска, ухали гаубицы.
Сергеев смотрел в бинокль и чертыхался. Фуражка его с черным артиллерийским околышем была сдвинута далеко на затылок.
„Откуда он, чорт, бьет?“ задавал сам себе вопрос капитан. „Он“ — этот миномет противника — беспокоил капитана вот уже минут сорок. Все другие огневые точки врага были уже вскрыты, по ним вели огонь наши батареи, а этот миномет фашисты так искусно запрятали, что даже капитан Сергеев, о чутье которого в части рассказывали легенды, не мог его обнаружить.
Вокруг наблюдательного пункта в кустах сидели часовые. Связисты в блиндажах твердили свое неизменное: „Ростов, Ростов, говорит Саратов“. Капитан отошел от клена и подозвал к себе разведчика.
— А ну, залезайте на дерево, — сказал он и дал ему бинокль.
В этот момент один из часовых насторожился и крикнул кому-то в кусты:
— Стой, куда идете?
— К вам, — раздался звонкий детский голос.
— Куда к нам? — недоумевая, спросил часовой.
— К начальнику.
Ребята подошли ближе.
— А что вам нужно от начальника? — спросил часовой.
— А мы хотели рассказать…
Тут разговор услышал капитан Сергеев.
— Пропусти их, Герасимов, — сказал он. — Подойдите сюда, ребята. Что хотите сказать?
Мальчики повеселели.
— Дяденька капитан, мы из Селезневки, у нас там немцы…
— Как же вы прошли?
— А мы у мельницы, вон там, видите, лощинка?..
— Так, так… — Капитан посмотрел на ребят. — Лет-то сколько вам?
— Мне двенадцать, — сказал старший, — а ему вот десятый.
— Итого, значит, двадцать два? Возраст вполне призывной! Ну что же, рассказывайте, что там у вас в Селезневке.
Добровольцы-разведчики рассказывали весьма невнятно и невразумительно. Да, у немцев стоят три пушки. Одна в лесу, другая рядышком в роще, а третью они подкатили к гумну. Но вот где гумно, где лесок и что за роща, этого-то ребята и не могли объяснить.
Капитан подумал, потом подвел ребят к опушке, снял с шеи бинокль и дал старшему.
— На вот, посмотри на свою Селезневку.
Мальчик поднес бинокль к глазам и вскрикнул от удивления:
— Ой, как близко!
— Ну вот. Теперь рассказывай, где пушки стоят. Все видишь?
— Вижу, вижу. Вон, вон лесок. Видите, где школа? Школа белая, а от нее лесок левее.
— Дай и мне, — попросил маленький.
Получив бинокль, он несколько секунд смотрел, не говоря ни слова, а потом заявил:
— А вон в ту хату немцы пушку тащили, маленькую, толстую такую, без колес.
— Что ты говоришь? — насторожился капитан. — Без колес, говоришь, маленькая, толстая? В какую хату?
— Вон, видите, вон в ту новую, она еще без крыши.
— Без крыши, говоришь? Так…
Капитан задумался. Дом без крыши, маленькая толстая пушка… Ишь что придумали! Так вот где проклятый миномет, который он ищет уже час!
— А ну, Грицаенко, передай артиллеристам: ориентир шесть ноль-ноль четыре вправо, два снаряда!
Бесстрастным голосом связист передал приказ на огневые позиции. Два снаряда один за другим полетели и легли чуть левее домика, на который указывали ребята.
— Передай: ноль один вправо! — скомандовал капитан. — Беглым, огонь.
Около самого домика взметнулись огни разрыва.
Миномет больше не стрелял. На переправе оживились наши пехотинцы: они быстро выскакивали на противоположный берег, тут же окапывались и открывали огонь по фашистам.
Так началась боевая деятельность двух маленьких разведчиков, которые с того дня и остались в отряде капитана Сергеева. Назовем их Валя и Гриша.
Ребята прекрасно знали каждую тропинку в этих местах. Капитан часто советовался с ними. Вот и сейчас они сидят в лесу у большого стола. Откуда попал в лес этот стол, так никто и не знает. Вероятно, его оставила какая-то другая часть, ранее здесь сражавшаяся. С правого края стола две дыры — это следы осколков.
Сидит капитан Сергеев и напротив него юные разведчики. Он обдумывает план ночной операции. Приказ командования был краток: достать и привести в штаб „языка“. Немцы снимали с этого участка потрепанные части и заменяли их новыми. Нужно было во что бы то ни стало узнать, откуда эти новые части прибыли. Капитан смотрит на карту и мысленно представляет себе местность, по которой разведчики пойдут на охоту за „языком“. Время от времени он обращается к ребятам:
— Вон там, у мельницы, балку знаете?
— Это какая? — спрашивает Валя. — Которая к торфоразработкам?
— Она самая. Так эта балка, она выходит к чьему дому в селе-то?
— К Ипатьевскому, — вмешался в разговор Гриша.
— У них дома есть кто?
— Нет, все ушли. Дом забит.
— А в сарай пройти можно?
— Можно.
— Так, так. А из того сарая в соседний двор можно пройти?
— Там дыра в сарае еще давно проломана. С ипатьевскими ребятами мы там играли.
— Вот что, ребята… — Капитан посмотрел на них строго и решительно. — Дело к вам есть, большое дело. Справитесь — молодцами будете. Нужно привести к нам сюда живого немца. Так поймать его надо, чтобы другие не услышали. Проберитесь-ка к себе в Селезневку, тихонько пройдите по улице, далеко не заходите, высмотрите, где часовые стоят и где немец одни стоит или вдвоем, и потом приведите к этому дому наших разведчиков. Поняли?
— Поняли, — в один голос сказали мальчики.
— Не струсите?
Ребята ничего не ответили.
— Ну это я пошутил, — сказал Сергеев, — знаю, что не струсите… Не хотелось вас посылать, да вот надо.
Когда стемнело, бойцы вывели ребятишек за линию наших караулов. Они шли боковой, чуть заметной тропинкой. У старого, сгнившего моста, от которого остались лишь сван, перебрались на другую сторону речушки и спустились в балку. Балка привела их к дому Ипатьева. Кругом было тихо, на улице никого не было. Ребята вышли из ворот и пошли по селу. Из-за ставен соседнего дома вырывались тонкие лучи света. Они подошли к дверям и услышали чужую, незнакомую речь и звон посуды.
— Ужинают, — сказал Валя.