Ги де Мопассан
Марсианин
Я был поглощен работой, когда вошел мой слуга.
— Сударь, какой-то господин хочет вас видеть.
— Проси.
В следующую минуту вошел человек невысокого роста и поклонился. В очках, в большом, не по росту костюме, который висел мешком на его тщедушном, хилом теле, он походил на захудалого школьного учителя.
Пришелец пробормотал:
— Прошу прошения, сударь. Нижайше прошу прошения за то, что помешал вам.
— Садитесь, сударь, — отвечал я.
Незнакомец сел.
— Поверьте, сударь, — продолжал он, — я очень смущен своей бесцеремонностью. Но мне необходимо было кого-нибудь видеть, а, кроме вас, мне не к кому... не к кому обратиться... В конце концов я собрался с духом... Только, право же... я не смею.
— Почему же? Продолжайте, сударь.
— Дело в том, что как только я начну говорить, вы примете меня за сумасшедшего.
— Все зависит от того, о чем вы будете говорить.
— Признаться, то, что я вам расскажу, всякому покажется очень странным. Но умоляю вас, поверьте, я вовсе не сумасшедший, ведь я сам заявляю о необычности своего признания.
— Ну, хорошо, я вас слушаю,
— Нет, сударь, я не сумасшедший. Просто у меня несколько странный вид, какой бывает у людей, размышляющих больше других, и которым чуть-чуть, совсем чуть-чуть удалось переступить границы обычного мышления. Задумывались ли вы, сударь, нал тем, что в этом мире никто ни о чем не беспокоится? Каждый поглощен собственными делами, собственными удовольствиями, наконец, собственной жизнью или же забавными глупостями вроде театра, живописи, музыки, политики — самой большой глупости из всех. Некоторых интересуют вопросы промышленности. Ну, а кто же думает? Кто? Да никто! Однако я заболтался. Простите! Вернемся к началу разговора.
Вот уже пять лет, как я живу здесь. Вы меня не знаете, зато я вас знаю прекрасно... Я никогда не смешиваюсь с публикой вашего пляжа или казино. Живу я среди скал и положительно восхищен утесами Этрета. Не знаю ничего более прекрасного, более полезного. Полезного для ума, я хочу сказать. Как прекрасна эта дорога между небом и морем, дорога, поросшая травой, бегущая по гигантской стене, над бездной! Я провел лучшие дни своей жизни, мечтая, растянувшись под лучами солнца на лужайке на высоте ста метров над краем обрыва. Вы меня понимаете?
— Да, сударь, вполне.
— А сейчас позвольте задать вам один вопрос.
— Пожалуйста.
— Вы верите, что другие планеты обитаемы?
Я ответил, не колеблясь и ничем не выказывая своего удивления:
— Ну, конечно, верю.
Моего гостя охватила неистовая радость. Он поднялся, потом снова сел, обуреваемый очевидным желанием обнять меня. Затем воскликнул:
— О! Какая удача! Какое счастье! Наконец-то я могу свободно вздохнуть! Как я только мог усомниться в вас? Разве можно назвать здравомыслящим человека, если он не верит, что существуют обитаемые планеты! Нужно быть круглым дураком, кретином, идиотом, скотиной, чтобы предположить, что миллиарды миров светят и вращаются лишь для того, чтобы развлекать и поражать такое глупое насекомое, как человек; чтобы не понять, что Земля — не больше, чем невидимая песчинка в пыли мироздания; что вся наша система — не более, чем несколько молекул звездной жизни, которым суждено скоро погибнуть! Посмотрите на Млечный путь, эту звездную реку, и подумайте о том, что это только пятнышко в бесконечном пространстве. Подумайте об этом хоть десять минут, и вы поймете, почему мы ничего не знаем, ни о чем не догадываемся, ничего не понимаем. Нам известна только ничтожная частица вселенной. Мы ничего не знаем о том, что находится вне нас, вне пределов нашей досягаемости; но мы позволяем себе быть уверенными, утверждать!.. Ха-ха-ха!.. Каково было бы всеобщее удивление, если бы неожиданно раскрылась тайна великой жизни за пределами нашей Земли! Но нет... нет... Я тоже глупец. Ведь мы не разгадали бы эту тайну, ибо наш разум создан лишь для того, чтобы понимать земное. Наша мысль не может простираться далее; она имеет предел, как и наша жизнь; она прикована к этому крохотному шарику, который носит нас; она судит обо всем лишь путем сравнения. Видите, сударь, насколько люди глупы, ограничены и все же уверены в могуществе своего ума, который едва превосходит инстинкт животных. Мы даже не способны замечать свои недостатки. Мы можем только разбираться в ценах на масло или хлеб. В лучшем случае мы сможем сравнивать достоинства двух лошадей, двух пароходов, двух министров или двух художников.
Вот и все. Правда, мы весьма искусно обрабатываем землю и кое-как используем ее недра. Едва научившись создавать машины, способные передвигаться, мы по-детски удивляемся каждому новому открытию, которое нам следовало бы сделать несколько столетий назад, будь мы существами более совершенными. Понадобились тысячи лет сознательной жизни, чтобы догадаться о существовании электричества. Неизвестность до сих пор окружает нас. Вы разделяете мое мнение?
— Да, сударь, — ответил я с улыбкой.
— Что ж, очень хороню. Теперь, сударь, скажите: интересовались ли вы когда-нибудь Марсом?
— Марсом?
— Да, планетой Марс.
— Нет, сударь.
— Разрешите сказать вам о ней несколько слов.
— Разумеется, сударь, буду очень рад.
— Вам, несомненно, известно, что миры нашей системы, нашей маленькой небесной семьи, созданы путем конденсации в сферы первоначальных кольцеобразных скоплений газов, отрывавшихся одно за другим от солнечной туманности?
— Конечно, сударь.
— Исходя из этого, можно заключить, что планеты, наиболее удаленные от Солнца, наиболее стары и, следовательно, наиболее цивилизованны. Вот последовательность их рождения: Уран, Сатурн, Юпитер, Марс, Земля, Венера, Меркурий. Допускаете ли вы, что эти планеты могут быть обитаемы, подобно Земле?
— Ну, конечно. Зачем же думать, что Земля является исключением?
— Прекрасно. Поскольку житель Марса более древен, чем обитатель Земли... Однако я забегаю вперед. Сначала я хочу доказать вам, что Марс обитаем. Марс для нас более удобен для наблюдения, чем Земля для марсиан. Океаны там занимают меньшую площадь, к тому же они более разбросаны. Их можно узнать по более темной окраске, поскольку вода поглощает свет, в то время как континенты его отражают. Поверхность Марса претерпевает частые изменения, что доказывает активность его жизни. Там тоже существуют времена года. В зависимости от них количество снега на полюсах то увеличивается, то уменьшается — таким же образом, как и у нас. Марсианский год очень долог, он составляет шестьсот восемьдесят семь земных дней или шестьсот шестьдесят семь марсианских. Из них сто девяносто один день приходится на весну, сто восемьдесят один — на лето, сто сорок восемь — на осень и сто сорок семь дней — на зиму. По наблюдениям, облачность на Марсе меньше, чем у нас. Должно быть, сильная жара чередуется там с чрезвычайным холодом.
— Прошу прошения, сударь, — прервал я его. — Мне кажется, поскольку Марс дальше от Солнца, чем Земля, то там всегда должно быть холодней, чем у нас.
Мой странный посетитель загорячился.
— Ошибаетесь, сударь! Ошибаетесь, решительно ошибаетесь! Ведь летом мы находимся гораздо дальше от Солнца, чем зимой. На вершине Монблана намного холодней, чем у подножия. А впрочем, я отсылаю вас к механической теории тепла Гельмоца[1] и Скиапарелли[2]. Теплота почвы зависит главным образом от количества паров, содержащихся в атмосфере. И вот почему. Абсорбирующая способность молекулы пара в шесть тысяч раз больше абсорбирующей способности сухого воздуха. Следовательно, водяной пар — наше хранилище тепла, потому-то на Марсе, где облачность меньше, чем на Земле, переходы от очень высоких температур к температурам весьма низким гораздо резче, чем у нас.
— Больше я не спорю.
— И хорошо. А теперь прошу вас, сударь, выслушайте меня с особым вниманием.
— Я весь внимание.
— Слышали ли вы о знаменитом открытии, сделанном Скиапарелли в 1884 году?
— Очень мало.
— Возможно ли это? Так знайте, что в 1884 году, когда Марс, будучи в противостоянии, находился всего лишь в двадцати четырех миллионах лье от нас, Скиапарелли, один из крупнейших астрономов нашего столетия и опытнейший наблюдатель, неожиданно открыл на этой планете множество черных линий — прямых и ломаных, которые соединяли моря Марса, перерезая его континенты! Да, да, сударь, это каналы, это прямые каналы строгой геометрической формы, одинаково широкие на всем протяжении, каналы, построенные разумными существами! Да, сударь, вот вам доказательство того, что Марс обитаем, что там умеют видеть, мыслить, трудиться, что на нас смотрят — вы понимаете это? Понимаете? Двадцать шесть месяцев спустя, во время следующего противостояния, снова были замечены эти каналы. Их стало больше. Да, сударь, больше. И они были огромны, ширина их достигала ста километров.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)