Юрий Томин
Карусели над городом
ПРЕДИСЛОВИЕ, но не для того, чтобы прояснить, а чтобы слегка запутать
В нашей прекрасной, стремительной, нейлоново-транзисторной и реактивно-космической жизни все еще встречаются маленькие города. Таких городов становится все меньше, и убыль эта необратима, потому что маленькие города постепенно превращаются в большие, а вот большие в маленькие – никогда.
В разных городах и живут по-разному. В большом, например, если видят во дворе дома человека, прогуливающегося с собакой, то почти все знают, из какой квартиры эта собака. Потому что собака в большом городе заметна. А вот людей там хватает, и поэтому никто нам не скажет, что за человек вошел в двадцать пятый подъезд, из какой он квартиры и кто он такой – кандидат сельскохозяйственных наук или жулик.
В маленьких городах собаки часто бегают сами по себе и свою прописку знают только они сами. А вот люди там на виду: пройдешь по улице – двадцать раз поздороваешься, да не просто так, а по имени-отчеству.
Это все говорится к тому, что в маленьком городе трудно что-нибудь скрыть от соседей; от родных же – почти невозможно. И все же скрыть до времени удалось...
Это удалось сделать, и не в маленьком даже городе, а в большом поселке, где почти каждая семья живет в отдельном доме и где на улице можно встретить не только свободно разгуливающую собаку, но и курицу [1].
А вот хорошо ли, что удалось скрыть такое событие, – трудно сказать.
Возможно, что это просто ужасно для всего человечества. Возможно, что героев этой истории – виновников – ученые стали бы проклинать по всемирному радио и телевидению или требовать для них какого-нибудь наказания. Чтобы такого не случилось, имена в этой повести зашифрованы: если написано, например, Иван Петрович, то это может оказаться совсем даже Петр Иванович. Название поселка тоже изменено. А то понаедут разные специалисты изо всех стран – и придется строить гостиницу, а у них еще новая баня не достроена.
Но возможно так, что Алексей Палыч и Борис вовсе не виновники, не преступники перед человечеством, а просто люди, которые поступили как могли. А если точнее – то просто поступили как люди.
День 3-й
С того самого момента, когда в доме Алексея Палыча...
В доме Алексея Палыча Мухина поселились воры.
Воры эти были со странностями, какие-то ненормальные воры. Правда, Анна Максимовна и с нормальными ворами дел никогда не имела, но все же она чувствовала, что в домашних пропажах есть что-то нелогичное и в то же время закономерное.
Нелогичное заключалось в том, что пропавшие вещи стоили ерунду, а для постороннего человека и вообще никакой стоимости не имели; не только разбогатеть, но даже сколько-нибудь заработать на них было невозможно. А закономерность проявлялась в том, что все пропажи имели отношение к ее малолетнему, а вернее маломесячному, внуку. Внук этот был дочкиным сыном, а также сыном летчика Саши, служившего на аэродроме неподалеку от Кулеминска.
Дочка училась в институте и каждый день ездила в город. Возвращалась она к вечеру, усталая от городской толкотни, и прямо с порога бросалась к сыну. На родительскую любовь ей было отпущено всего полтора-два часа в день, и за эти два часа она старалась выполнить всю дневную норму: переодеть, покормить, приласкать, погулять, поразговаривать.
Ребенку было в то время десять месяцев. В его младенческой голове просыпалось уже сознание, что эта тетя имеет к нему какое-то отношение, но настоящей мамой он считал, конечно, Анну Максимовну. Именно ее руки чаще всего прикасались к нему, ее голос говорил ему какие-то еще непонятные, но приятные слова; она была и ложкой, и соской, и защитой от неведомых нам детских страхов.
Итак, днем Анна Максимовна воспитывала внука, а ночью она работала. Сначала она была медицинской сестрой в поликлинике, а после рождения внука попросила перевести ее в больницу, в отделение неврозов на ночные дежурства.
В этом отделении находились нервнобольные. Они расположились в отдельном флигеле, который считался самым тихим местом в больнице. Их болезни, понятные врачам, но незаметные для окружающих, гнездились внутри них. Внешне это были тихие, скромные и услужливые люди. Они охотно помогали сестрам, сами ходили на кухню за едой и чаем; по теплому времени сажали в больничном саду деревья и цветочки, резались в домино; у них стоял единственный на всю больницу телевизор, и по вечерам они уютно посиживали в креслах, напоминая большую, дружную семью.
За всю историю нервного отделения там состоялся всего лишь один небольшой скандал. Шел чемпионат мира по хоккею, и болельщики из основного корпуса пытались прорваться во флигель, к телевизору. Сначала они упирали на "совесть", намекали на отсутствие сознательности у знакомых "нервных" (в Кулеминске из каждых троих двое знакомы), но обитатели флигеля, скрывая свое нахальство, делали вид, что они бы и рады, но есть распоряжение главного врача: не пускать во флигель посторонних.
– Какие посторонние?! Такие же больные, как вы!
– Такие, да не такие... – туманно отвечали им, намекая на что-то, что не требует особых пояснений, а должно быть понятно и так.
Болельщики помаленьку раскалялись, тем более что из холла уже доносился голос комментатора, рассказывающего о составе команд.
Намеки сделались, если так можно сказать, острее и приняли слегка медицинский характер: мол, если у кого в голове непорядок, то и разговаривать с ним по-хорошему бесполезно – таким не телевизоры в палаты ставить, а стены надо обить подушками и руки посвязывать, чтобы ни себя, ни других не перекалечили.
"Нервные", докуривая у крылечка, только посмеивались.
Но вот один из болельщиков, не выдержав, поднялся на крылечко и потянул дверь на себя. И тут из кучки курильщиков выпередился тощий, высокий парень. Правой рукой он начал делать такие движения, будто крутил заводную ручку автомобиля; левая рука вцепилась в его собственную прическу, а глаза завращались, зашарили по сторонам в поисках, очевидно, чего-нибудь острого или тяжелого.
– А-ба, а-ба... уд-ди... ыы-ых... уд-ди т-сюда, – сказал парень и толкнул агрессора.
Толкнул он его не сильно, но агрессор, словно развернувшаяся пружина, отскочил метра на три. Болельщики тоже попятились. Даже "нервные", с недоумением глядя на своего коллегу, слегка от него откачнулись. Вокруг парня, словно по повелению невидимого дирижера, образовалась мертвая зона, зловещий круг, ступить в который никто не решался.
Парень поднялся на крыльцо, лицо его приняло нормальное выражение. Он ласково погрозил болельщикам пальцем, как грозят нашалившим детям, и проникновенно сказал:
– Н-н-нельзя... Б-б-больно будет...
С этими словами он скрылся за дверью. За ним, тревожно переглядываясь, последовали "нервные". Парня они обнаружили скромно сидящим на его обычном месте, в уголке дивана.
– Коль, ты чего? – спросили его.
– А чего – чего?
– Да там... – Спрашивающий мотнул головой в сторону двери.
– А там – самодеятельность, – ответил парень. – Я, дядя Костя, могу хоть заику изобразить, хоть пьяного, а хочешь – тебя могу.
Дядя Костя вздохнул с облегчением.
– Ну, слава богу. А я уж подумал, что и в самом деле ты чокнулся. Знаешь, бывает так ходит человек, снаружи ничего не видать, а внутри он уже чокнутый. Ты бы хоть полегче шутил.
– Ничего, зато теперь не полезут, – сказал парень и направился к телевизору регулировать настройку.
Дежурный врач, которому сообщили, что один из "нервных" сбесился начисто, бросается на людей и несет непонятное, застал во флигеле обычную мирную картину: больные переживали хоккей, подавая время от времени советы игрокам и тренерам.
Итак, как уже сказано, отделение неврозов было самым тихим. Ночью больные мирно спали, не требовали ни уколов, ни перевязок, и дежурная сестра тоже могла спокойно вздремнуть на диванчике возле телефона.
Вот потому-то и перешла Анна Максимовна в это отделение.
Но хоть и спокойными были дежурства, в общем, получалось, что трудилась-то она почти круглые сутки и уставала неимоверно. Усталость накапливалась к концу недели такая, что уже и внук был не в радость.
По воскресеньям Анна Максимовна отдыхала за стиркой, уборкой в доме, готовкой обеда и успевала еще покопаться на огороде возле дома. В общем, как видим, жила Анна Максимовна обычной жизнью обычной русской женщины, одной их тех, каких принято называть хорошей хозяйкой, заботливой женой и любящей матерью.
Дочка Анны Максимовны, Татьяна, понимала, конечно, что мать взвалила на себя нагрузку, какую не вынесла бы и лошадь [2]. Сто раз говорила Татьяна матери:
– Мам, бросала бы ты работу. У папы зарплата, у Саши зарплата, я через два года буду зарабатывать...
![Белоснежка - Елена Чудинова - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)
![Во имя любви: Жертвоприношение - Мануэл Карлус - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/8/5/0/8/18508.jpg)
![Царевна Василиса и приложение «Сказка» - Натали Хэппи Мин - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/7/1/4/4/6/371446.jpg)
![Книжная лавка с сюрпризом (СИ) - Руд Дарья - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/9/9/6/3/2/399632.jpg)
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/2/3/7/4/8/0/237480.jpg)