ВИЛЬГЕЛЬМ ЗОРГЕНФРЕЙ. МИЛОСЕРДНАЯ ДОРОГА
Виктор Кудрявцев. «Но любви простятся вольные И невольные вины» (Предисловие)
28 июня 1916 года в записной книжке Александра Блока, словно бы подводящего в ожидании скорого призыва в армию определенные жизненные и литературные итоги, появляется следующая запись: «Мои действительные друзья: Женя (Иванов), А. В. Гиппиус, Пяст (Пестовский), Зоргенфрей».
Все четверо пережили своего великого друга, пройдя через многие жестокие испытания сталинской эпохи: тюрьмы, ссылки, материальные лишения, цензурные преследования. Их уход, одного за другим, в течение каких-нибудь четырех лет, конечно, не вызвал такого общественного резонанса, как смерть Блока. И дело даже не столько в разных масштабах их дарования, сколько в обстоятельствах, сопутствующих трагическому финалу. Владимир Пяст скончался в конце 1940 года, вернувшись в Москву после 6-летней ссылки. В 1942 году умер от голода в блокадном Ленинграде Евгений Иванов. В том же году не стало и Александра Гиппиуса. А раньше всех, 21 сентября 1938 года, был расстрелян по сфабрикованному «писательскому делу» Вильгельм Зоргенфрей, которому, помимо прочего, инкриминировалась «подготовка террористического акта».
Долгие годы Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882, Аккерман — 1938, Ленинград) оставался для читателей «спутником Блока», переводчиком немецкой поэзии и прозы (Гейне, Гёте, Геббель, Клейст, Грильпарцер…). Как лирический поэт Зоргенфрей известен много меньше. Это и не удивительно: до 1917 года он печатался крайне редко, причем свои сатирические стихи помещал в периодической печати под псевдонимами ZZ и Гильом ZZ. Книгу стихотворений выпустил всего одну: «Страстная Суббота» (Пб., 1922), включив в нее только 30 произведений, что не преминул отметить в своей рецензии Валерий Брюсов, поерничав по поводу столь «скромного приношения “на алтарь Муз”». Маститый критик, посетовав на то, что стихи сборника «довольно бесцветны» и «от 18 лет работы можно было бы ожидать гораздо большего», в конце своего разбора милостиво отметил наличие в книге ряда удачных, более того, «совсем хороших строф» и стихов («Печать и революция». 1922, № 6). Впрочем, не будем забывать, что послеоктябрьская критическая деятельность Брюсова, ставшего членом правящей в стране партии, претерпела существенную деформацию. Теперь он без зазрения совести мог предпочесть полуграмотные, но идейно близкие вирши пролеткультовцев, цветаевским «Верстам» или «Второй книге» Мандельштама.
В юности, пленившись стихами Александра Блока, став на долгие годы его преданным, искренним другом, Вильгельм Зоргенфрей не мог не находиться под сильнейшим влиянием символистской, прежде всего блоковской, поэтики. Тем не менее, это был настоящий поэт, пусть и с небольшим диапазоном голоса, умеющий быть и глубоко трагическим, и трогательно нежным. Достаточно прочесть посвящение Блоку «Помнит месяц наплывающий…» (1913) или наиболее зрелые стихотворения рубежа 10-20-х годов прошлого века: «Над Невой», «Еще скрежещет старый мир…». Помимо этих, неоднократно цитировавшихся поэтических вершин Зоргенфрея, нельзя не вспомнить и последнее стихотворение книги «Вот и всё. Конец венчает дело…». За бытовой, обыденной историей, рассказанной горько ироничным, едва ли не бесстрастным тоном, скрывается бездна боли, отчаяния и любви женщины, оставшейся наедине со своей бедой в холодном и голодном красном Петрограде.
В 1916 году Блок посвятил Зоргенфрею одно из известнейших своих стихотворений «Шаги Командора». Тот, в свою очередь, был одним из немногих в окружении поэта, кто поддержал «Двенадцать», а позднее посвятил «благословенной памяти Александра Александровича Блока» свой поэтический сборник. Однако лучшим и достойнейшим памятником ушедшему другу стали две статьи Зоргенфрея в журнале «Записки мечтателей»: «Блок» и «А. А. Блок. (По памяти за 15 лет, 1906–1921 гг.)». Высокую оценку мемуарам дали многие современники, близко знавшие поэта, и что особенно показательно — его родные и близкие.
«Чище, глубже Вас никто еще не писал о Саше… Весь облик встает перед глазами.
Трогательно до глубины. Мне лично такое его понимание всего дороже. Такой он и был. Он не обманывал людей… И Ваши слова о нем звучат музыкой…», — писала Зоргенфрею в декабре 1921 года мать Блока, А. А. Кублицкая-Пиоттух.
Ей вторила, спустя десять лет, тетка поэта, М. А. Бекетова: «…Я только что прочла Ваши воспоминания… Я нахожу, что это лучшее, что написано о Блоке. Есть воспоминания более блестящие по яркости, по силе таланта, но столь трогательно благоговейных, как Ваши, нет и не будет… Для того, чтобы так написать, надо любить А<лександра> А<лександровича> так бескорыстно, без задних мыслей, без тени зависти, как любили его Вы…».
После смерти Блока и выхода в свет «Страстной Субботы» Зоргенфрей почти не писал стихов, до конца жизни пребывая в тени славы своего более именитого собрата, оставаясь верным его памяти.
СТРАСТНАЯ СУББОТА. СТИХИ (Петербург: Издательство «Время», 1922)
Благословенной памяти Александр Александровича Блока
В. Зоргенфрей. Предисловие
Настоящая книга составлена из стихотворений, написанных с 1904 по 1921 г., с перерывами, доходящими до нескольких лет. В отдел I «Кладбище» включены стихотворения 1904–1907 гг.; некоторые из них должны быть признаны юношескими; другие принадлежат, во всяком случае, эпохе отдаленной, смутно памятной современному сознанию. В отдел II «Милосердная дорога» вошли позднейшие стихотворения, до написанных в минувшем году включительно.
Оба отдела связаны некоторым единством поэтического восприятия жизни и смерти; образным выражением этого единства служит наименование книги «Страстная Суббота».
В.З.
Февраль 1922
I. КЛАДБИЩЕ
Кладбище
1. «Прошлой ночью злобно пела вьюга…»
Прошлой ночью злобно пела вьюга,Снег сковал густую зелень елей.Поутру пришла моя подруга,Принесла венок из иммортелей.
Вся в снегу железная решетка,Вся в снегу встречает солнце утра,На морозе ласково и четкоРасцветают краски перламутра.
Ты с креста стряхнула легкий инейИ венок к распятью прикрепила.Зацвела под снежною пустынейИ вздохнула тихая могила.
Уходя, ты крест поцеловала…Миг свиданья беден был и краток,Но на влажном зеркале металлаДетских губ остался отпечаток.
2. «Тень от черного креста…»
Тень от черного крестаНа могильном ляжет камне…Ах, вечерняя мечтаУпоительно близка мне.
Рано, рано, подожди!Ночь еще не победила —Злые чары на путиВосходящего светила.
Вот, прозрачней стала высь,Лунный отблеск множит тени,Хрупким золотом зажглисьПосветлевшие ступени.
Тайна смерти — позади,Тайна неба — у порога…Рано, рано, подожди…Подожди велений Бога.
3. «Я побежден неведомою силой…»
Я побежден неведомою силой,Я приношу невидимому дань.Проходят дни. Над скорбною могилойСплетает время призрачную ткань.
Мой прах истлел. Враждебные стихииРазрушили могильную плиту.Венки из роз, поблекшие, сухие,Истлели, прикрепленные к кресту.
Я слышу: путник бродит меж холмами,Минувшего отыскивая весть,И надпись, полустертую годами,Припав к земле, пытается прочесть.
И не найдя ответного призыва,В могильных снах прозрев свою судьбу,Встает с земли и думает тоскливоОб имени уснувшего в гробу.
Неведомому Богу
За гранями узорного чертогаДалеких звезд, невидимый мирам,В величии вознесся к небесамНетленный храм Неведомого Бога.
К нему никем не найдена дорога,Равно незрим он людям и богам,Им, чьи судьбы сомкнулись тесно там,У алтаря Неведомого Бога.
За гранью звезд воздвигнут темный храм.Судьбы миров блюдет он свято, строго,Передает пространствам и векам.
И много слез, и вздохов тяжких многоК нему текут. И смерть — как фимиамПред алтарем Неведомого Бога.
1904
«Я стучался в сердца людские…»
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/2/5/2/1/7/5/252175.jpg)