Бесполезные ископаемые
Руслан Бекуров
Жизнь – терновый куст.
Ты – воздушный шарик.
Ничего не изменится.
Хоть лопни…
© Руслан Бекуров, 2016
© Алан Темираев, дизайн обложки, 2016
© Семен Викторов, иллюстрации, 2016
Редактор Тамара Редькина
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
«Если не будет конца света, мне – жопа».
Я прилетел домой, чтобы уехать завтра. Поездом до Москвы, а потом – самолетом в Берлин. Ночь, я, пьяный, лежу на стареньком диване, в комнате, которая когда-то была моей. Лежу и швыряю об стену ворсистый желтый теннисный мячик. Я бросаю его беспечно и легко, а он, бедолага, возвращается снова и снова. Как будто верит, что кидаю его не со зла.
Вчера соврал маме и папе. Сказал, что диссертация написана и остается только ждать. И еще дал слово, что женюсь этим летом. Ни то ни другое не соответствует действительности. Собственно, нет у меня НИКАКОЙ действительности. Меня спасет лишь глобальная катастрофа – ни больше ни меньше.
На журнальном столике – стакан маминого абрикосового компота и два треугольных куска уалибаха. В углу вальяжно развалилась старая сумка. Она еще не собрана. Как и я.
Полдня бродил по городу. Сидел в кафешке напротив «Детского мира». Магазина давно уже нет, но мне хочется, чтобы он был хотя бы в этой книжке. Я лопал бутерброды и смотрел на людей. Они в моем городе не меняются. Старики в тщательно отутюженных брюках невиданных цветов беспечно фланируют по аллее. В их руках свежие газеты и портативные шахматные доски – так они и гуляют в поисках достойных противников.
Молодые люди, оккупировав бордюры и скамейки, рассказывают друг другу сплетни и томно разглядывают девушек. У них – свои шахматы.
Девушки холодно проходят мимо, оставляя за собой шлейфы невиданных ароматов. Как реактивные самолеты.
Молодые люди ловят эти запахи своими большими носами, и вот уже один из них – пижон в рыжей куртке – бежит и догоняет, наверное, женщину своей мечты.
Они сидят за столиком, пьют чай и мило болтают ни о чем.
– Девушка, я вам нравлюсь?
– Нет.
– Ну извини.
– За что?
– Тебе виднее.
Конечно он и она способны на романтические поступки. Вопрос в другом. А что потом?
Я возвращался домой, как раз свернул на Ардонскую, когда позвонил Сос – один из моих близких друзей.
– Слушай, не хочешь прогуляться по городу? Ищу собутыльника.
Мне нравится его манера дерзко опускать прелюдии типа «как жизнь», «как дома» или, например, «надолго ли приехал». Дурацкие вопросы, которые никому не интересны – ни тем, кто их задает, и уж тем более ни тем, кто на них отвечает.
– Ладно, – говорю я, ловлю такси и ловлю себя на мысли, что мне страшно хочется выболтаться и напиться.
Мы были в двух кафешках и одном пустом баре. А потом окончательно засели в «Лимончелло». Пили, конечно же, водку, а закусывали любимой комбинацией детства – тархун и осетинский сыр. Я много болтал, а Сос больше молчал. Обычно он, как его там, «душа компании» и «любимец женщин» – собственно, таким я его и знаю.
– Сос, ну чего ты? Что-то случилось?
– Нет. И что ты нашел в этой дурацкой Германии?
– Десять пфеннингов.
– Что?
– Знаешь, два года назад в Дрездене, в гостинице, у меня была ужасно неудобная кровать. И под матрасом я нашел маленькую гэдээровскую монетку. Десять пфеннингов. Ты представляешь? Уже и страны-то такой нет. И деньги другие. А монетка лежит себе под матрасом, и плевать ей на то, что меняется жизнь.
– Ну и?
– Я и есть эти десять пфеннингов.
– А что за идиотская шапка на твоей не менее идиотской голове? Она же женская!
– Голова?
– Шапка, баран!
– Какая разница? Мне нравится.
Эту шапку Эй забыла в моей квартире в Петербурге. Мы едва не проспали её поезд. И в суете шапка так и осталась у меня. Вельветовая кепка коричневого цвета. С черным козырьком.
– Слушай, как ты так живешь? – Сос проглотил кусок сыра. – Вот смотри, у меня красавица-жена. Сын растет. А у тебя? Что растет у тебя?
Я подумал немного и, наконец, сказал:
– Ну… живот у меня растет.
– Возьмем еще бутылку? – сказал Сос.
– Ладно, – сказал я.
Домой я приполз ближе к двенадцати. Разжевал жвачку и нажал на звонок. Открыла мама.
– Напился? – сказала она.
– С чего ты взяла? – сказал я и, чтобы не загадить симпатичный иранский коврик, блеванул в любимую шапку Эй.
– Ну и ладно, – сказал папа.
Нет, определенно, не будет конца света, я… Я в полной заднице.
2
Утро. Суетимся на перроне. Я, папа, мама и брат. Холодно и сыро – папа накидывает свою потрепанную куртку на мамины плечи. «Как подростки», – смотрю на них и дико завидую. Сумка валяется в купе, а мы валяем дурака, рассказывая друг другу последние сплетни. Такие неловкие моменты – хочешь сказать что-то теплое и хорошее, а болтаешь о ерунде.
– Две минуты до отправления, – сообщает скучающая проводница – толстая женщина со шрамом на шее.
Я обнимаю маму, папу и хлопаю по плечу брата. Он незаметно для мамы запихивает в карман моего пиджака пачку денег. И папа подмигивает так, как подмигивает только он.
– Ас, ну зачем? – говорю я брату.
– Для души, – улыбается он.
– Купи себе фирменную дубленку, – говорит папа.
Резким рывком тронулся поезд, и в пыльном окне от меня медленно уплывал этот город. И эти люди. Каждый из нас – такой. Уезжаем и оставляем любимых на перроне. Только и остается, прижавшись к стеклу, пекинесом смотреть, как они уходят в прошлое.
А будущее. Не люблю я его. В будущем нет чего-то настоящего.
В Воронеже в купе подсела девушка в леопардовом платье. До этого я ехал один и было неплохо. Проводница принесла чай с лимоном, и мы разговорились с Наташей – так звали девушку в леопардовом платье. Вот только платье она сменила на серый спортивный костюм – я даже выходил из купе, когда она переодевалась.
Наташа съела зеленое яблоко, йогурт и вытащила бутылку с мутной жидкостью.
– Хотите домашнего вина? – сказала она, нелепо подмигнув левым глазом.
– Чуть-чуть, – сказал я и лихо (как мне тогда казалось) откупорил бутылку.
– Лихо, – сказала она и тут же подставила стакан из-под чая. Лимон так и лежал на дне безжизненным сморщенным неудачником.
Я налил ей и себе, а потом еще. И еще раз еще. Через полчаса Наташа была достаточно пьяна, чтобы рассказывать о себе. А я был достаточно трезв, чтобы слушать, кивать и улыбаться.
– Ну я-то спала с его другом один только раз. Представляешь, ОДИН раз. Выпили, туда-сюда. Эпик фейк.
– Фейл. Ты хотела сказать «эпик ФЕЙЛ». А теперь-то куда?
– Во Вьетнам, – Наташа глотнула вина и улыбнулась. – Не знаю, но вот мне кажется, что там мне будет хорошо. Не хочется тратить время на пустые разборки из-за какой-то одной пьяной ночи. Я хочу, чтобы у меня был миллион таких ночей.
– Ну а вот вернешься ты назад. И что потом?
Мне не очень и хотелось слышать ответ, но и спать желания не было.
– А потом – суп с кротом.
– С котом. Ты хотела сказать «с котом», – сказал я.
– Точно. Расскажи-ка о себе. Твоя очередь.
– Ну, живу в Питере. Читаю тупые лекции о тупой профессии, чтобы…
– Лекции? Ну ничего себе! А на каком факультете?
– На факультете журналистики.
– Так ты журналист? Как Познер? Напишите обо мне книгу, Познер. Никто никогда не писал обо мне. А у меня есть много-много интересных историй.
– Разве что репортаж. Или информационную заметку.
– Заметку? Тоже неплохо.
Мы пили и пили, и она еще рассказывала о чем-то. Но я только смотрел куда-то в окно – поезд бежал через маленькие полузаброшенные деревни. В некоторых домах жили люди, и я думал о том, что у каждого из них есть миллион историй, о которых еще не написаны книжки.
Так и дни бегут, как эти деревни.
Не знаю почему, но в такие моменты мне особенно грустно. Казалось бы, получай удовольствие: холодные ли, жаркие ли дни – это часть твоей жизни. Понятно, что временами она – дурацкая, но, в целом, в ней единственной заключены те хорошие моменты, которые не забудешь и после смерти. Я знаю это, я понимаю, что необходимо радоваться мелочам и получать наслаждение даже от раскалывающегося под ногами льда, но вот, хоть убейте меня, не получается.
Мы понапридумывали миллиарды гаджетов и приложений, чтобы не раскисать в бытовухе, но в итоге еще больше вгоняем себя в никчемные пресные пластиковые радости жизни, от которых грустно до тошноты. Что-то не то выбрали, где-то не там свернули. В какой такой момент и в каком таком месте мы проспали нашу остановку? А как бы мы чувствовали себя сейчас, если бы не проспали и вышли? Почему купили билет в один конец и потеряли желание вернуться назад и отправиться в путешествие снова?